— А-а-а, — протянул тот. — Как сложно у вас все.
— Что есть, то есть, — согласился я, наблюдая, как бумага превращается в пепел.
В это время дверь открылась, и послышался тонкий девичий голосок, показавшийся мне знакомым.
— Товарищ командир. Мы уже собрались на улице…
Обернувшись, я посмотрел на Селезневу, что так же ошарашенно пялилась на меня.
— А ты что тут делаешь? — удивленно спросил я. — Ты же эвакуироваться успела.
— Поезд разбомбило, вот все иду, — тихо ответила она, а глаза радостно заблестели. Стремительно подойдя, она судорожно обняла меня, и я почувствовал, как сотрясается в рыданиях ее тело.
— Знакомы? — все понял политрук.
— Одноклассница. Да и жили рядом… В одном подъезде. Отцы были командирами Красной Армии, у меня еще и мачеха служила, жаль, что она погибла.
Девушка у меня в объятиях вздрогнула, охнула и стремительно выбежала из помещения.
— Чего это с ней? — удивленно спросил я у полит рука, но тот только пожал плечами. — Ладно, держи краба, давай прощаться. Сейчас погружу людей и двину. До нужного населенного пункта, как я помню по карте, километров двадцать пять, до рассвета хотелось добраться до него.
— Удачи, — крепко пожал мне ладонь командир.
В это время в помещение прошел Морозов, он разбирался с теми красноармейцами, которых уже подвели к штабу обороны, то есть к сельсовету, а за ним, к моему удивлению, в драной одежде и старом пальто в комнату шагнула тетя Нина. Живая, только пустой рукав левой руки бросался в глаза.
Зашедшая следом Селезнева звонким голосом сказала:
— Я же говорила, Женька это. Живой и здоровый.
Услышав мое настоящее имя, оба командира синхронно улыбнулись. Тетя Нина подошла и так же молча обняла меня одной рукой, прижавшись, командиры смущенно переглядывались. Селезнева смотрела на нас от дверного проема, и на ее глазах стояли слезы. В это время Шмель, который вылез из-под стола зевая, принюхался и стал скакать вокруг нас, тыкаясь мокрым носом в ноги тети Нины. Та охнула, наклонилась и погладила щенка, который вспомнил ее. Ведь видел давно, сколько времени прошло, а запах узнал, и руки, что кормили его и гладили.
— А девчата сказали, что вы погибли, — несколько растерянно пробормотал я.
Тетя Нина дико на меня посмотрела, в ее глазах вспыхнула надежда.
— Ты знаешь, где мои дочери? — вскочила она на ноги.
— Ну да. Они у меня дома, я опекунство оформил, живут нормально, в школу ходят.
Мачеха снова подскочила ко мне и начала обнимать, целуя в щеки то плача, то смеясь. Пришлось снова выдержать этот ураган женской истерики радости и слез, но не долго. Не выдержав, я сказал:
— Может, поговорим в дороге? Нам выдвигаться пора.
— Да, конечно, — кивнула та и, еще раз обернувшись, счастливо осмотрела меня с ног до головы и направилась к выходу. Вышла она вместе с обнявшей ее Селезневой.
Попрощавшись с командирами, я вместе с ними вышел на улицу, где толпилось довольно порядочно народу. Были женщины, дети, старики и старушки, в руках они держали узлы и другие вещи, что несли на себе. Многие были в откровенно ветхой одежде.
— Теть Нин, Маш, вы ко мне. Сейчас открою танк. Остальных в грузовик и машину. Узлы в кузов машины, — принялся я командовать.
С уборкой я еще не закончил, поэтому сложил в кузов все, что оставалось в десантном отсеке бронетранспортера, и отпустил сиденья, велев рассаживаться. Тетя Нина сама, без посторонней помощи, через командирский люк башни забралась в танк, следом туда залезла Селезнева, которой я отдал свою шинель, а то ветхая куртка, что была на ней, ее совсем не грела. Они заняли сиденья командира танка и наводчика.
За пару минут мы распределили всех беженцев. В бронетранспортер втиснулось аж двадцать человек. Полноватых не было, дети сидели на коленях родителей, трое устроились в кабине «Ганомага». В кабину «Опеля» втиснулись четверо с двумя детьми. Однако осталась одна женщина с тремя детьми, места для которых не нашлось ни в бронетранспортере, ни в грузовике — не в кузов же ее садить, поэтому я решил усадить ее в салон танка, там было два свободных места, устроимся.
Приблудный пес не убежал, а сторожил меня у машин, поэтому я откинул борт грузовика и похлопал по полу:
— Прыгай, — велел я ему.
Тот, немного поколебавшись, все же запрыгнул, потом я закрыл борт и завязал брезент, женщина и дети уже были в танке, поэтому я, снова попрощавшись с командирами и забравшись через люк на свое место, чуть не придавил Шмеля. Он устроился в кресле механика-водителя, поэтому я передал его Селезневой и стал искать наушники. Свои я сразу нашел, они на спинке сиденья висели, потом достал другие, подсоединил их к бортовой сети танка и протянул мачехе и однокласснице, велев им надеть их и показав, как это делась. Свет в салоне был включен, и мы хорошо видели друг друга.
Запустив мотор танка, я дал ему немного прогреться, за два часа стоянки он успел остыть, немного поболтал с «экипажем», чтобы те привыкли, после чего медленно стронул танк с места. Веса прибавилось, поэтому шел он тяжело, набирая скорость.
Женщина-беженка сидела по правую руку от меня с двумя детьми на коленях, третий, десятилетний мальчуган, устроился на сиденье заряжающего — в общем, всем места нашлись. Так двигаясь на небольшой скорости, я и стал расспрашивать тетю Нину. Правда не на того напал, получившая надежду найти своих детей женщина буквально завалила меня вопросами. Пришлось описать, как я их нашел, как мы попали в Москву и как устроились. Про дом сказал, что купил его по случаю, что попалось, то и взял. Мол, не в нашем случае претендовать на хоромы. О школе рассказал, о том, как девчата конец лета и начало осени ухаживали за огородом, как делали запасы, отдыхали и бегали на речку. Как подарил Але на день рождения часы, та была счастлива. А также признался, что сестренки все же грустят, вспоминая о ней. Слушала та жадно, ловя каждое слово в шуме эфира.
Потом уже я начал расспрашивать ее о том, как так получилось, что она выжила. Оказывается, сестренки действительно видели, как погибают бегущие от пассажирского поезда люди под пулеметами и пушками немецких стервятников. Только мать их была чуть дальше. Очнулась она через час, с культей вместо левой руки. Руку срезало осколком около кисти. Какой-то седобородый мужчина профессорского вида успел наложить ей жгут на рану, останавливая кровь. Сам он сидел рядом. Мертвый. У него сердце остановилось от всего того, что он видел. Пожилой был.
Тетя смогла собраться с силами и встать, вся в крови и рваной форме она стала искать своих детей, разглядывая детские тела вокруг, их хватало. Как она не сошла тогда с ума, она сама не знала, но тут прибыли военные и медики из ближайшей части. Они начали собирать тела и оказывать помощь раненым, тем, что не могли идти, а ее отправили в госпиталь. Пробыла она там неделю, но после очередного прорыва его вместе с ранеными эвакуировали в Киев. Все это время тетя Нина искала дочерей. Ведь она их не нашла тогда у расстрелянного поезда. Значит, они были живы. Когда немцы прорвались к Киеву, была начата срочная эвакуация, и как и многие ходячие раненые, которых готовили к выписке, она решила идти пешком. Вот и пошла. А Селезневу она встретила, когда выходила из столицы Украины в потоке таких же беженцев. Случайная встреча, как и у нас тогда с сестренками на дороге. Вот и шли они уже две последние недели голодные и оборванные по военным дорогам Союза, слыша, как их догоняет канонада. Тетя Нина часто уставала и просто не могла успеть за другими беженцами, поэтому скорость их движения и была не такая уж большая. Подвозили на попутном транспорте их всего дважды, да и то на небольшие расстояния.
А Селезнева пояснила, как она тут оказалась. Практически история зеркально повторяла то, что случилось с тетей Ниной. Ее посадили на поезд, мать осталась с отцом, и отправили в Москву. Попала под налет, как и другие пассажиры, бежала от расстреливаемого с воздуха поезда, заблудилась в лесу, потом вышла на дорогу, долгими путями и приключениями добиралась до Киева и там загостила у знакомых отца. Но когда появились панические слухи о прорыве немцев, собралась и двинула пешком в сторону Москвы, все вокзалы были забиты людьми, и шансов сесть на поезд не было. Ну а дальше понятно, встретила бывшую соседку, очень обрадовалась знакомому лицу и всячески ей помогала в пути. В этом она была молодец, о чем я сказал вслух, поблагодарив ее.
Когда впереди показались дома нужного села, я даже удивился, за разговорами время пролетело просто незаметно. Три часа как не бывало, я даже забыл останавливаться, хотя хотел это делать раз в час, чтобы проверять, как там остальные пассажиры.
Когда Селезнева закончила рассказывать, как они с моей мачехой передвигались по дорогам и тропинкам, я сказал:
— Покрутило вас. Ну да ладно, теперь все беды позади. Доберемся до Москвы, там уже легче будет, свой дом как-никак. У меня жить будете.
— А мы там все поместимся? — спросила тетя Нина. Видимо, она по моим словам подумала, что я купил ветхий покосившийся домик.
— Поместитесь, — хмыкнул я. — Не сомневайтесь…
— Надеемся только.
— А вот и комитет по встрече, — пробормотал я, когда впереди трижды мигнули фонариком — все, как и договаривались. Четырежды мигнув в ответ, я продолжил движение.
Въехав на окраину села, я рассмотрел комитет по встрече, там стояли две машины, вроде «полуторка» и «эмка». Что меня удивило, там были бойцы не только в характерных фуражках, но и в танковых шлемофонах.
— Похоже, меня сейчас грабить будут, — пробормотал я себе под нос, останавливая автопоезд, когда на дорогу ступил неизвестный командир и поднял руку.
Он подошел к люку механика-водителя. Я выглянул, встречая командира. Рядом со мной проснулся и захныкал ребенок, да и женщина, спавшая на соседнем сиденье, вздрогнула и проснулась, тут же успокоив трехлетнюю дочурку.
Командир представился особистом стоявшего тут неподалеку танкового полка. Ну как полка — того, что вышло из окружения, то есть часть людей сохранили. А вот технику — увы.