Незнакомец еще даже не появился, а ребенок уже заплакал.
У тревожных детей, как объяснила Сьюзен, не очень получается использовать матерей как надежную базу.
– В этом сущность тревожного стиля привязанности, – прокомментировала она, – искать утешения, но не утешаться, потому что база непостоянна и ей нельзя доверять. Они хотят к матери, но не способны получить от нее желаемое, поэтому злятся.
Или, как выразился один исследователь, «характерной чертой этого стиля является поиск контакта, а когда контакт получен – агрессивное противостояние ему»36.
Когда вошла незнакомка, девочка ненадолго отвлеклась, но вскоре снова заплакала. Она по-прежнему была на руках, но всем телом отвернулась от матери и не «льнула» к ней, а когда ее опустили на пол, начала вопить.
Как отметила Сьюзен, у этого ребенка было гораздо меньше способности к самоуспокоению, чем у предыдущего.
Когда мать вышла из комнаты, девочка начала кричать сильнее. Она пошла за мамой, когда та вернулась и взяла ее на руки, но тут же отвернулась и выглядела злой.
«СОНАСТРОЕННОСТЬ» матери определяется ее умением чувствовать потребности ребенка и вовремя реагировать на них.
Наблюдая за тем, как эта тревожная девочка злится на вернувшуюся маму, я вспомнил трехлетнего себя, когда мои родители должны были вернуться из поездки. Чтобы увидеть момент их приезда, я расположился на лестнице перед входной дверью, но стоило им появиться, как я внезапно разозлился и убежал в комнату. Я помню, что удивился такой реакции и не понимал ее.
Девочка на видео по-прежнему была на руках у матери, но смотрела куда-то в сторону и продолжала хныкать.
– И что же делает мать? – спросила Сьюзен. – Разве она говорит: «Ох, милая, все хорошо»? Нет, она показывает ей журнал!
Мать взяла журнал со стола и навязчиво помахала им перед лицом дочери.
Девочка отклонилась и начала кричать, на что ее мать сказала: «Все хорошо. Она ушла. Ушла». Сьюзен прокомментировала:
– Мать считает, что ребенка расстроила незнакомка, но на самом деле это сделала она сама.
Мама попыталась притянуть ребенка ближе, но девочка уклонялась, а затем прижалась к ней своим подбородком.
– Посмотри, как неестественно это выглядит, – недовольно заметила Сьюзен. – Так люди друг к другу не прижимаются.
Девочка на видео продолжала хныкать.
– Все хорошо. Все хорошо, – повторяла мать, но это не помогало.
Сьюзен подытожила:
– Это классический, прототипичный, крайне тревожный ребенок.
– Каким может быть будущее этой девочки? – спросил я Сьюзен, когда она остановила видео.
– Я предполагаю, что она будет ребенком, который безутешно рыдает, когда родитель приводит его в садик и уходит. Ей будет тяжело справляться с раздражающими мелочами в течение дня: кто-то схватит ее игрушку и она слетит с катушек.
Сможет ли она когда-то вернуть эмоциональную стабильность?
– Возможно, но я не думаю, что можно вернуть ее к изначальному виду, – сказала Сьюзен. – Первые годы критичны для психического здоровья, и, если ты не испытываешь безопасность и защищенность тогда, вернуть их позже будет все сложнее и сложнее.
В следующем видео была девочка восемнадцати месяцев с избегающим типом привязанности. Как я помнил из занятий Гарри Рейса, это дети, которым постоянно не удавалось получить заботу и в итоге они перестали ее искать.
Отличия между этим ребенком и двумя другими были поразительными. Например, когда мать девочки ушла, та вообще никак не отреагировала. Она тихо сидела среди игрушек и, казалось, вообще не скучала. Ее оставили одну, но девочка продолжала тихонько играть. Когда пришла незнакомка, ребенок встал и подошел к ней, что-то говоря.
– Хотелось бы, чтобы дочь так реагировала на мать, а не на незнакомку, – отметила Сьюзен. Но когда вернулась мать, девочка просто посмотрела на нее, а затем куда-то в сторону. Ее внимание было сконцентрировано на игрушках, а не на родителе.
В книгах о привязанности я натыкался на описания возможного поведения таких детей: игнорирование, взгляд в сторону, – но увидеть это воочию было некомфортно.
– Последние два видео были тяжелыми, – сказал я.
– Согласна. Конечно, на неорганизованного ребенка смотреть было бы еще тяжелее.
– Неорганизованного? – переспросил я.
Сьюзен напомнила мне о четвертом виде привязанности, «неорганизованном». Гарри Рейс упоминал его на своей лекции. Он сказал, что некоторые индивиды имеют высокий уровень и тревожности, и избегания. «Это, конечно, худший вариант», – добавил он.
В среднем всего 5 % детей можно охарактеризовать как обладающих неорганизованным стилем привязанности. Но в семьях, где плохо обращаются с детьми или где детско-родительские отношения страдают от бедности или других проблем, эта цифра, согласно некоторым исследованиям, может достигать 60 %. Ребенок, к которому применялось физическое насилие, сформирует неорганизованный стиль привязанности с вероятностью 80 %. Много случаев неорганизованной привязанности встречается в детских домах37, особенно среди детей из приютов Восточной Европы. Но одно многообещающее исследование отмечает, что дети из Румынии постепенно развивают более надежный стиль привязанности после того, как попадают в приемные семьи. Особенно если это происходит до возраста двух лет, а опекуны эмоционально восприимчивы и имеют надежный стиль привязанности38.
Тогда у Сьюзен не было примеров видео с детьми с неорганизованным типом привязанности. Но я хотел увидеть, как это выглядит, поэтому договорился о посещении организации, где дети с предположительно неорганизованным стилем привязанности встречаются с матерями.
Рамка металлоискателя и несколько закрытых дверей защищали вход в Центр педиатрии и посещений округа Монро. На табличке у двери были перечислены запрещенные вещи: ножи, бритвы, газовые баллончики, молотки, отвертки, гаечные ключи, столовые приборы (ложки, вилки и ножи), электрошокеры и металлические расчески.
Меня удивили некоторые запреты, но один из работников рассказал, что у одной девочки был шрам на шее от того, что отец обжег ее нагретым столовым ножом.
Внутри стояла елка, украшенная плюшевыми мишками. Рядом с ней в обнимку с фиолетовым медведем стоял двухлетний мальчик, которого мы назовем Исаия39. Он приехал в машине с тремя другими детьми его возраста и двумя младенцами, которых привезли в центр для установленной судом встречи с родителями.
– Привет, мой сладкий! – сказала работница центра Марла, приветствуя Исаию. – Какой ты укутанный.
Марла сняла его камуфляжную лыжную шапку, из-под которой показалась копна темных кудрявых волос, и помогла снять черную зимнюю куртку и ботинки. Когда он повернулся, я увидел край подгузника, торчащий над поясом его джинсов.
– Надеюсь, мама придет к тебе сегодня, – сказала Марла. Часовая встреча должна была начаться через десять минут, но мама Исаии часто пропускала ее.
Марле было двадцать девять, и до работы в центре посещений она преподавала в начальной школе. Внешне хрупкая, она тем не менее казалась физически сильной: я мог представить, как она успокаивает ребенка в истерике или сдерживает агрессивного подростка.
– Мы даем родителям тридцать минут, – тихо сказала она, – и, если они не появляются, отменяем встречу.
В таком случае другая машина увезет Исаию обратно в садик.
Зазвонил телефон.
– Отлично! – сказала Марла. – Впустите ее. Мы будем в 132. Мама здесь, дружок!
Марла поднесла свой пропуск к электронному замку, чтобы открыть дверь, взяла Исаию за руку, и они вместе пошли по широкому коридору к комнатам посещений.
Когда исследователи начали использовать тест «Странная ситуация» для оценки стиля детской привязанности, они столкнулись с тем, что поведение некоторых испытуемых не вписывалось ни в одну из категорий. В финале теста, когда мать возвращалась, эти дети начинали приближаться к ней, но затем застывали, или подходили к ней спиной вперед, держали руку перед лицом, пригибались к полу. Анализ жизни этих детей показал, что многие столкнулись с насилием, игнорированием или иной формой плохого обращения со стороны родителей.
Исследователи отнесли их к четвертому стилю привязанности под названием «неорганизованный». Как объясняют Берт Пауэлл и его коллеги, их «объединяет то, что они одновременно ищут родителя и боятся его»40. Дети с неорганизованным стилем привязанности демонстрируют, что они в тупике: «Их страх неразрешим, потому что источник их защищенности является источником страха». Пауэлл и коллеги пишут:
«Дети обладают древним инстинктом убегать от того, что их пугает, и не менее древним инстинктом бежать к родителю, когда им страшно. Когда их пугает родитель, они словно застряли на перепутье, где им хочется идти вперед и назад одновременно».
Вызвать такой уровень страха у ребенка может не только открытое насилие, как, например, избиения, но и другие виды пугающего и настораживающего поведения.
В Мэрилендском университете профессор психологии Джуд Кэссиди показывает своим студентам видео, на котором мать непреднамеренно создает у своего пятимесячного сына неорганизованный тип привязанности. На видео она резко бросает игрушки в лицо ребенку, с усилием поворачивает его голову, смеется над его страданиями, а затем рычит и воет на него как тигр.
– В такой ситуации ребенок запоминает, – комментирует доктор Кэссиди, – что «Мать – не тот человек, к которому я могу обратиться за успокоением, когда расстроен. Она и есть тот человек, который расстраивает меня». Я думаю, что эта мама любит своего ребенка и не догадывается, что делает, но именно так понимает ситуацию ребенок. Это разрушительно. И очень грустно41.
Родители, которых в детстве обижали и у которых сформировался неорганизованный стиль привязанности, как у матери на видео, больше других склонны обижать своих детей. Но правда и то, что большинство родителей, столкнувшихся с насилием в детстве,