Мать Исаии начала собирать контейнеры. Мальчик неожиданно стал выглядеть напуганным, исчезла его постоянная улыбка. Его лицо оставалось неподвижным, когда мать помогала ему одеться, но, когда она надевала свою куртку, Исаия не выдержал и заплакал.
В дверном проеме появилась еще одна работница центра.
– Все в порядке? – спросила она.
– Исаия, – нежно уговаривала Марла, – обними маму.
Но Исаия не пошел к матери. Вместо этого он подбежал к Марле и обхватил ее ноги. Она опустилась на колени, чтобы обнять его, но мальчик, по-прежнему рыдая, побежал к работнице, стоящей в дверях, и ухватился за нее. Она нежно отстранила его.
– Иди к маме, – настаивала она.
Исаия в слезах ходил по кругу, но все же смог подойти к матери. Она взяла его на руки, обнимая и пытаясь успокоить.
– Увидимся на следующей неделе, малыш. Люблю тебя, люблю тебя, – сказала она. Затем она передала его Марле.
– Проблема в том, – сказала вторая работница, так тихо, чтобы никто не услышал, – что он не знает, кто его мать.
Это было больно. Именно это сказал детский психолог, когда в три года у меня были проблемы с речью. Я видел, как Исаия крепко вцепился в свою мать, и, несмотря на полувековую разницу в возрасте, чувствовал связь с этим напуганным и печальным маленьким мальчиком.
Наблюдение за детьми на записях и, конечно, за Исаией в центре посещений, ярко продемонстрировали мне важность ранней привязанности. Гарри Рейс упоминал на своей лекции, что именно детский опыт формирует наши убеждения о том, чего ожидать от отношений и как вести себя в них. Гарри объяснял, что эти ментальные модели сохраняются, создавая мозговые паттерны и направляя наше поведение на протяжении всей жизни.
Я задумался: можно ли увидеть эти мозговые паттерны? Позволяют ли современные технологии сделать это? Возможно, тест «Странная ситуация» готов к высокотехнологичному обновлению.
Глава 4В сканере: привязанность и мозг
– Я немного опущу ваш носок, – сказала она, – и закреплю эти электроды над вашей лодыжкой.
Сара была ассистентом лаборатории Джеймса Коана, профессора клинической психологии в Виргинском университете. Стоял чудесный весенний день: пели птицы, цвели магнолии, но мы находились в комнате управления в подвале здания за пределами кампуса, где располагался огромный магнитно-резонансный томограф «Сименс». Это был один из аппаратов, которые доктор Коан использовал в своей лаборатории для изучения нейробиологии эмоций и отношений.
Я приехал в его лабораторию для изучения биологических основ теории привязанности. Можно ли на самом деле увидеть наши ментальные модели отношений, сформированные ранним опытом? Еще один вопрос был личным: действительно ли мой стиль привязанности был «приобретенно надежным», как предположил доктор Кортина в результате интервью?
По предложению последнего я договорился об оценке своего интервью специалистом, Шошаной Рингель, психотерапевтом из Балтимора. Прослушав его целиком и расшифровав каждый ответ, она пришла к выводу, что моим основным стилем привязанности является надежный. Среди всего прочего она отметила «легкость обсуждения темы, связность мышления, прощение родителей и принятие их границ, простоту в отношении собственных несовершенств». Но она также увидела остатки тревожного стиля привязанности: «некоторые признаки поглощенности объектами привязанности или прошлыми травмами, а также легкая обеспокоенность неудачным опытом родительства или потенциально травматичным опытом».
В целом оценка доктора Рингель была такой, как предсказал доктор Кортина: приобретенный надежный стиль. Но Джеймс Коан и другие исследователи начали изучать «индивидуальные различия стилей привязанности с использованием показателей нейронной активности», используя функциональную магнитно-резонансную томографию (фМРТ)50. Может ли то, что мы видим в мозге, как-то подтвердить стиль привязанности?
Пока Сара втирала электропроводящий гель у меня над лодыжкой, пришел лаборант. Увидев рядом со мной доктора Коана, он спросил:
– Привет, готовишься к лету?
Он имел в виду стрижку Коана. За день до этого я смотрел запись выступления Коана на TEDx, которое было сделано несколько месяцев назад, и там его каштановые волосы были собраны в хвост: не короткий и тонкий, как иногда бывает у мужчин среднего возраста, а плотный и толстый, как у пони.
– Ой, да, – засмеялся Коан. – Ты же не видел меня с короткими волосами! Что думаешь?
– Выглядит неплохо! – сказал лаборант.
Я не мог не согласиться. Коан был статным, подтянутым, и без копны волос он выглядел моложе своих сорока четырех лет, несмотря на бородку и усы.
В своем выступлении под названием «Почему мы держимся за руки» Коан рассказал историю о том, как, будучи молодым военным врачом, он познакомился с ветераном Второй мировой войны, у которого было посттравматическое стрессовое расстройство51. Коан узнал, что этот пожилой пациент мог открыться и рассказывать о войне, только если его жена держала его за руку.
Заинтересовавшись, почему держание за руки было так важно для пациента с точки зрения неврологии, Коан провел исследование мозга с помощью МРТ. Подопытных помещали в ситуацию угрозы удара током: если им показывали синий круг, они знали, что ничего не произойдет, но, если им показывали красный крест, была двадцатипроцентная вероятность, что они получат удар током по лодыжке.
– Мы заставили их поволноваться! – сказал он. – Участники делали это в трех ситуациях: в одиночестве, держа за руку незнакомца или романтического партнера.
– И вот что мы узнали, – сказал он. – Когда человек в аппарате один, там очень шумно и он под угрозой удара током, мозг начинает светиться как новогодняя елка.
ФИЗИЧЕСКАЯ БЛИЗОСТЬ романтического партнера позволяет нам легче переживать боль и стресс.
Мозг испытывает большую нагрузку: ненавидя процесс и стремясь к бегству, он при этом контролирует состояние тела, чтобы человек и в самом деле не сбежал из аппарата. Если держать за руку незнакомца, отделы мозга, связанные с физическим возбуждением, в том числе с частотой сердечных сокращений и общей готовностью действовать, демонстрируют меньшую активность. Но если вы держите за руку своего партнера, можно увидеть «значительное снижение реакции мозга». Люди чувствуют угрозу меньше и не задействуют отделы, ответственные за саморегуляцию и высвобождение гормонов стресса. Для этого достаточно самого факта держания за руки.
Это исследование принесло много внимания Коану и его сотрудникам в Виргинском научно-исследовательском центре аффективной нейробиологии. Работу Коана цитировали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и другие СМИ, в том числе международные.
А Сара тем временем прикрепила пластиковый электрод размером с монету на левую сторону моей лодыжки.
Чуть раньше в этот же день Джеймс Коан заехал за мной в отель, и мы с ним выпили кофе в летнем кафе недалеко от кампуса. Я спросил, можно ли будет увидеть разницу в сканах мозга, если поместить в томограф двоих детей с разными стилями привязанности (я думал о малыше в футболке с динозавром из видеозаписи теста и об Исаие из центра посещений).
– Да, абсолютно точно, – сказал он и уточнил, что не существует какого-то одного отдела мозга, отвечающего за привязанность. Разница проявится в паттернах активности в разных системах в мозге, отвечающих за разные функции, поскольку не существует какого-то одного центра, определяющего, как мы воспринимаем отношения.
По словам Коана, подсвечиваться будут отделы, связанные с эмоциями, которые люди с разными стилями привязанности ощущают и выражают по-разному. Отличия заключаются в том, как мы реагируем на социальные стимулы, такие как выражение лица, как наш мозг обрабатывает эмоциональную информацию, например удовольствие, страх или грусть, как мы воспринимаем угрозы и поощрения, сближение и отвержение.
В одном исследовании тридцать новоиспеченных матерей с заранее известными стилями привязанности поместили в томограф, где показали им фотографии их детей. Исследователи отметили значительные отличия в работе мозга: у матерей с надежным стилем привязанности была более активна область, отвечающая за обработку поощрений, нежели у матерей с избегающим стилем52.
В рамках другого исследования участников, находящихся в томографе, попросили посчитать точки на экране, а затем показали лица людей, якобы оценивающих эксперимент: улыбающиеся или злые. В ответ испытуемые с избегающим стилем привязанности продемонстрировали сниженную активность в областях мозга, отвечающих за получение социальной информации, а у испытуемых с тревожным стилем были более активны области, отвечающие за считывание негативных социальных сигналов. Такие результаты коррелировали с данными о том, что индивиды с избегающим стилем обычно не ищут поддержки, а людям с тревожным стилем привязанности часто свойственна повышенная бдительность в отношении угроз53.
Еще одно исследование, посвященное изучению реакции мозга на социальное отвержение, представляло собой виртуальную игру в мяч: участникам сказали, что во время пребывания в томографе они будут играть с двумя другими испытуемыми. На самом же деле других игроков не существовало – вместо них использовался компьютер. На середине теста он начинал играть сам с собой, избегая реального участника, который до конца игры был вынужден наблюдать со стороны. В результате люди с тревожным стилем привязанности продемонстрировали повышенную активность в областях мозга, связанных с социальным отвержением, а участники с избегающим стилем показали сниженную реакцию в тех же областях мозга. «Таким образом, реакция на социальное отвержение частично зависела от индивидуальных особенностей тревожного и избегающего стиля привязанности», пришли к выводу исследо-ватели