Лаборант ответил на звонок.
– Слушай, я сейчас кладу человека в томограф, – услышал я, – перезвоню позже.
Он отложил телефон.
– Все готово.
– Хорошо, – Джеймс поднял глаза. – Удачи, Питер!
Я пошел за Сарой к томографу, стоящему в отдельном помещении. Она попросила меня лечь на спину, головой к отверстию в устройстве, а затем подложила подушку мне под колени, закрепила ограничители по обеим сторонам головы, надела на меня наушники и накрыла мое лицо чем-то, похожим на маску хоккейного вратаря.
Я подумал, что мне повезло, ведь я оказался здесь ради исследования, а не по причине болезни.
Несколько секунд я лежал неподвижно в тихой и узкой камере и не испытывал дискомфорта. Кажется, клаустрофобия не должна стать препятствием.
– Как дела, Питер? – в наушниках раздался голос Сары из операторской.
Я ответил, что все хорошо.
– Отлично. Сейчас мы начнем анатомическое сканирование. Оно даст нам трехмерное изображение мозга.
Передо мной появилось изображение, которое, видимо, проектировалось на экран при помощи зеркал: лес, реки и горы.
– Отлично, сэр, – я услышал голос техника. – Это займет примерно четыре с половиной минуты.
Почти сразу я услышал громкие, глубокие повторяющиеся шумы: «Аах-аах-аах», – похожие на пожарную сигнализацию. Я попытался представить атомы водорода в моем мозге, которые притягиваются к окружающим меня гигантским магнитам, но это было сложно.
Звуки продолжались: «Аах-аах-аах…»
По какой-то причине мне в голову пришла фраза Джеймса, которую он сказал о «плохих» садиках: «…коллектив постоянно меняется».
Мне стоило спросить Джеймса, знал ли он, что сам Джон Боулби прошел через это в детстве. Боулби и его братья и сестры выросли в традиционной английской семье среднего класса, где родители держали дистанцию. За детьми присматривали няни. Минни, – сиделка, к которой Джон привязался, – уволилась, когда ему было три года. Ее заменила другая, холодная и строгая, и к ней ребенок так и не привык. Спустя годы вдова Боулби предположила, что муж «похоронил свое горе» от потери Минни57. (Имеется в виду, что он так и не проработал свою потерю. – Прим. ред.)
«Аах-аах-аах…» – эти звуки.
У нас с Боулби было кое-что общее: люди, которые о нас заботились в детстве, «постоянно менялись». На самом деле, я видел четкую связь между ограниченной способностью моей матери ухаживать за мной из-за полиомиелита, внезапной смертью мисс Келли – няни, которая действительно заботилась обо мне, уволенной женщиной, которая ее заменила, и моим интересом к теории привязанности и нахождением в томографе.
Я заполучил копию свидетельства о смерти мисс Келли и информацию о том, где ее похоронили. Так и не выйдя замуж, она умерла в семьдесят лет, 3 июля 1954-го, спустя три месяца после моего первого дня рождения. Причина смерти – острый инфаркт миокарда.
СТАБИЛЬНОЕ ПРИСУТСТВИЕ одних и тех же значимых взрослых позволяет ребенку развить надежный стиль привязанности.
Не так давно мы с сестрой обедали с отцом в ресторане. После этого он сказал, что хотел бы навестить нашу маму. Я мог бы поехать с ними, но в тот день я планировал найти могилу мисс Келли, так что туда я и отправился вместо посещения могилы своей родной матери. На кладбище Гроба Господня, где я никогда раньше не был, я отыскал плоский камень из серого мрамора, укрытый осенними листьями. Наклонившись, я смел листья и прочитал: «ЭЛИС Ф. КЕЛЛИ 1883–1954». Я провел пальцами по возвышающимся над поверхностью камня металлическим буквам ее имени.
– Как у тебя дела, Питер? – в наушниках раздался голос Сары.
Они были готовы начать эксперимент.
– Будет всего два подхода, – сказала Сара, – первый, где ты будешь держать за руку незнакомого человека, и второй, где ты будешь один. Тебя будет бить током.
Она также напомнила условия: если я увижу голубой круг, удара не будет, но, если я увижу красный крест, это будет означать двадцатипроцентную вероятность удара током в следующие несколько секунд.
Сара попросила меня протянуть правую руку, чтобы анонимный участник подошел и взял ее.
Затем раздался новый звук, низкий и вибрирующий, не такой громкий, как предыдущий, но достаточно слышимый и почему-то нервирующий. Я высунул руку из аппарата и почувствовал чужую, мягкую. Возможно, женскую. Я подозревал, что это была Сара, но не был уверен – это мог быть и кто-то из аспирантов Джеймса.
На экране передо мной теперь был голубой круг. Хорошо, подумал я, значит, удара током не будет. Не так уж и плохо, если не обращать внимания на раздражающий вибрирующий звук.
Но круг исчез, и на его месте появился яркий красный крест. Я напрягся, но ничего не произошло. Джеймс и Сара говорили, что вероятность всего 20 %, так что может быть… и внезапно я ощутил удар током по левой ноге, который длился целую вечность. Я попытался отдернуть ногу от боли, но не мог, потому что электрод был закреплен.
Удар прекратился, и я с трудом восстановил дыхание. На экране появился голубой круг. Передышка. Я не хотел получить еще один удар. Мог ли я себя как-то успокоить? Я вспомнил, что перед родами жены мы изучали дыхательную технику «Пирамида десяти», которая помогает справиться с болью. Нужно считать до десяти и обратно, затем до девяти и обратно, и так далее, пока боль не пройдет. Я начал, – один, два, три, четыре, – но тут снова появился красный крест. Мои ноги дернулись. Я крепко сжал руку в ожидании, но удара не последовало. Снова появился голубой круг. Я надеялся, что давил не слишком сильно, но рука незнакомца была единственным, на что я мог влиять, будучи обездвижен и подвержен ударам тока, которые, как я понял, были запрограммированы заранее и не поддавались ничьему контролю.
Еще один красный крест! Я вцепился в руку и вновь почувствовал, как ноги пронзает электричество. Затем снова появился голубой круг. Я забыл, что надо считать. Еще один голубой круг. Сколько времени прошло? Около пяти минут? Я не знал, и вот снова красный крест, хорошо, – один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, девять, восемь, – и я сжал руку еще сильнее.
Еще два голубых круга, один красный крест, удар током, словно финальный залп фейерверка, и рука незнакомца ускользнула от меня. Экран погас. Шум прекратился.
– Как дела, Питер? – раздался голос Сары.
Она попросила меня нажать кнопки на консоли, чтобы отметить уровень дискомфорта, который я испытал. Мне уже объясняли, как это сделать, но я не мог вспомнить и нажимал не туда.
– Ты можешь просто сказать, – сказала она. – По шкале от одного до десяти, где десять – максимальная боль, как бы ты оценил удары тока?
– Девять.
– Хорошо, Питер, во второй части ты будешь в томографе один.
Я не ответил.
– Все в порядке?
Я крепко задумался.
– Ты хочешь продолжить?
– Не очень, – сказал я. – Может, собранных данных будет достаточно?
Я слышал, как Сара спросила что-то у Джеймса в блоке управления.
– Хорошо, ничего страшного, – сказала она. – Мы вынимаем тебя.
В операторской Джеймс спросил меня о моих ощущениях в томографе.
– Удары током мне вообще не понравились, – сказал я.
– Слишком сильные?
Я ответил, что они были сильнее, чем я ожидал, а их ожидание было гораздо более неприятным, чем я думал.
Сара до этого говорила, что все воспринимают удары током по-разному и кто-то совсем не реагирует на них: «Иногда мне приходится проверять, работает ли система вообще».
Исследования показывают, что люди откликаются на физическую боль в соответствии со стилем привязанности: так испытуемые с тревожным и избегающим стилем сильнее, чем испытуемые с надежным стилем, реагировали на родовую боль, больше страдали после хлыстовой травмы и мучились головной болью после выполнения утомительных заданий. А когда добровольцев в рамках эксперимента просили опустить руки в контейнер с ледяной водой на минуту или больше, участники с тревожным стилем привязанности демонстрировали низкий болевой порог и говорили о более сильных страданиях, чем люди с надежным или избегающим стилем привязанности58.
Еще до того, как Джеймс проанализировал данные томографии, я предположил, что интенсивность боли, которую я ощутил от ударов током, и мое решение прекратить эксперимент были показателем скрытого тревожного стиля привязанности.
Я спросил Сару, ее ли я держал за руку.
Она подтвердила мою догадку и сказала, что это был первый раз, когда она выступала в этой роли.
Пока я слушал отчет Джеймса и Сары, я понял, что мне тяжело сосредоточиться: мысли как будто то залетали в мою голову, то вылетали, и я не мог их поймать.
– Честно говоря, – сказал я, – кажется, мой мозг немного поджарился.
– Да, – сказал Джеймс, – это очень бодрящий опыт. Повышается уровень кортизола и адреналина, и ты чувствуешь себя более живым. А еще это страшно, – он усмехнулся. – Мы здорово тебя встряхнули. В какой-то степени даже слегка напугали, так что сейчас ты борешься с последствиями.
– Я возненавидел этот красный крестик, – добавил я.
Джеймс громко рассмеялся.
– Прости, друг! Понимаю тебя. Очень. Я вижу этот крестик уже двенадцать лет и по-прежнему терпеть его не могу.
Я был рад это услышать.
– Красный крестик – это абстракция, – сказал Джеймс, – но он означает именно то, что интересовало Боулби больше всего: страх. В этом отношении он был прав: система привязанности в значительной степени отвечает за управление страхом и нашу реакцию на угрозы.
Джеймс сказал, что обработка результатов исследования может занять несколько недель.
– Вероятность того, что у нас будет много конкретной и полезной информации от одного сканирования, очень мала, но мы сделаем все, что в наших силах, – пообещал он.
ЛЮДИ С ТРЕВОЖНЫМ и избегающим стилем привязанности имеют более низкий болевой порог.