ище по приказу Генриха IV. Он мог быть суров и безжалостен, но предпочитал действовать мягко, избегая споров, которые могли бы привести к озлоблению и распрям.
Ему досталось тяжелое наследство. Он мог спокойно жить только на территории нормандцев, а нормандцы были эгоистичными и ненадежными союзниками. Римом же владел антипапа Гиберт. Урбан мог проникнуть на римские окраины, но не прошел бы дальше без кровопролития, а он отказывался проливать кровь. На итальянском севере Матильда Тосканская упорно поддерживала его во всех своих обширных владениях. В 1089 году она укрепила свое положение, цинично заключив брак с германским герцогом Вельфом Баварским, мальчиком вдвое младше ее. Но в 1091 году германский король Генрих разбил ее войска в битве при Триконтае. Генрих был в расцвете своей силы. В 1084 году антипапа короновал его императором, и теперь он был владыкой Германии и одерживал победы в Северной Италии. Находясь в столь неуверенном положении, Урбан не мог рассчитывать на повиновение и других.
Но Урбан не опускал рук, проявляя упорство и дипломатичность, пока в 1093 году все не переменилось. С помощью денег, а не оружия он сумел провести в Риме Рождество этого года, а следующей весной обосновался в Латеранском дворце. Позиции императора Генриха ослабели из-за мятежа, поднятого его собственным сыном Конрадом, чье недовольство Урбан исподтишка подстегивал. На родине Урбана во Франции он благодаря своим организаторским способностям сумел взять под свой контроль всю церковную структуру. В Испании его влияние было наиболее сильным, и постепенно все более дальние страны Запада начинали признавать его духовный авторитет. Урбан забыл о притязаниях Григория VII на политическое господство. Со всеми мирскими князьями и государями, за исключением своих открытых врагов, он выказывал едва ли не безграничную сдержанность. К 1095 году он уже стал духовным властелином всего западного христианства.
А тем временем он обратил свой взгляд на восточное христианство. После смерти Роберта Гвискара его брат Рожер Сицилийский выдвинулся на первое место среди нормандцев, и Рожер не желал больше причинять обид византийцам. С его согласия Урбан вступил в переговоры с византийским двором. На соборе в Мельфи в сентябре 1089 года в присутствии императорских послов он снял отлучение с Алексея. На этот жест Алексей ответил тем, что в том же месяце созвал в Константинополе синод, на котором выяснилось, что имя папы не поминалось в диптихе «не по каноническому решению, а, так сказать, по небрежности», и было высказано предложение вернуть его туда после получения интронизационного послания от папы. Синод постановил, что для споров между церквями нет никаких серьезных причин, и рекомендовал посоветоваться с патриархами Александрии и Иерусалима. Патриарх Антиохийский присутствовал на синоде лично. Патриарх Николай III Константинопольский написал Урбану об этих решениях и попросил его прислать интронизационное послание в течение полугода. Он заверил папу, что латинские церкви в Константинополе могут беспрепятственно проводить богослужения по своему обряду. Ни слова не было сказано о богословских вопросах. Это не понравилось императорским послам в Италии — митрополиту Трани Василию и архиепископу Россано Роману, греческим клирикам, — их весьма тревожили посягательства папы на их территорию, и они с возмущением восприняли заявление папы о том, что в действительности к его сфере должны относиться и Фессалоники, причем на это у него имелись определенные исторические основания. Оба они предпочли бы, если бы Алексей встал на сторону антипапы. Но Алексей уже решил, кого поддержать, и, как человек прагматичный, понимал, что византийская Италия потеряна, притом и Гиберт вскоре оскорбил своих греческих друзей, устроив в Риме собор, на котором были осуждены браки священников[31].
Урбан на самом деле так и не прислал послания византийцам, видимо, потому, что не хотел вдаваться в теологические тонкости; да и его имя так и не вернулось в константинопольские диптихи. Однако добрые отношения были восстановлены. В 1090 году у Урбана побывало посольство от Алексея и привезло с собой его заверения в сердечной дружбе. Официальная точка зрения византийцев изложена в трактате Феофилакта, архиепископа Болгарского. Он просит читателя не придавать излишнего значения вопросам обрядности. Он сожалел о добавлении филиокве в Символ веры, но объяснял, что неизбежной причиной недопонимания стала скудость богословских терминов на латыни. Претензии папы на власть над восточными церквями он не рассматривал всерьез. В самом деле, нет никаких основания для раскола. Другие восточные богословы продолжали обсуждать различия в обрядах, но их полемика была умеренной по тону. Среди этих авторов был патриарх Иерусалимский Симеон II, осудивший латинский обычай совершать причастие на пресном хлебе, однако в таких выражениях, которые никто не назвал бы желчными[32].
В начале 1095 года папа Урбан II отправился из Рима на север и пригласил представителей всех западных церквей встретиться с ним на первом великом соборе своего правления, который должен был состояться в марте в Пьяченце. Там собравшееся духовенство выпустило декреты против симонии и браков священников, а также против церковной схизмы. Обсуждался адюльтер короля Франции Филиппа, но было решено не предпринимать никаких действий, пока сам Урбан не побывает во Франции. Прибыли посланцы от сына императора Генриха Конрада, чтобы организовать его встречу с папой в Кремоне. Супруга Генриха, императрица Евпраксия Русская из правившей в Киеве скандинавской династии, лично прибыла рассказать о тех бесчестьях, которым подвергал ее муж. Собор взял на себя функции верховного суда западного христианства, а папа возглавил его как судья.
Среди съехавшихся на собор были и посланники от императора Алексея. Он одерживал успехи в войнах с тюрками. Сельджуки очевидно утратили былую мощь. И с помощью нескольких удачных, своевременных кампаний можно было бы сломить их навсегда. Но Византийской империи не хватает солдат. На анатолийских территориях, откуда раньше приходил поток новобранцев, царила неразбериха, а многие из них были потеряны. Императору приходилось в значительной мере полагаться на чужеземных наемников, на полки печенегов и других степных племен, которых в основном использовали в качестве пограничных войск и военной полиции, на варяжскую стражу, набранную в большинстве своем из англосаксов-изгнанников из завоеванной Англии, и на искателей приключений с Запада, которые временно поступали на службу в его армию. Самым знаменитым из них был граф Роберт I Фландрский, который воевал за императора в 1090 году. Но даже если прибавить к ним все местные войска, которые Алексей еще мог бы собрать, этого было недостаточно для решения его задач. Он вынужден был охранять протяженную дунайскую границу от набегов северных варваров. На северо-западе ему не давали покоя сербы, да и болгарские подданные не успокаивались надолго. Еще постоянно оставалась опасность нормандской агрессии из Италии. В Малой Азии все оставшиеся ресурсы забирала оборона нечетко проведенной границы и аванпостов, а также поддержание общего порядка и коммуникации. Для наступательных действий ему понадобится гораздо больше солдат. Если бы он смог воспользоваться папским влиянием для того, чтобы найти себе новобранцев, его политика по отношению к папству принесла бы хорошие плоды. Урбан выслушал послов благосклонно. Это входило в папские планы — убедить драчливых рыцарей Запада обратить свой пыл на более возвышенные и более далекие цели. Он предложил византийским послам выступить перед собравшимися.
Их речи до нас не дошли. Но, по всей видимости, чтобы убедить слушателей в том, что служба у императора — дело достойное, они постарались особо ярко изобразить, какие бедствия и дальше ждут христиан Востока, пока не удастся отбросить иноверцев. Если церковь поддержит призыв, то обещания щедрой оплаты будет недостаточно для убеждения. Более сильным аргументом будет призыв исполнить христианский долг. Момент был неподходящий для того, чтобы оценивать, чего именно достигла и чего добивалась Византия. Пусть епископы вернутся домой, веря, что благополучие христианства под угрозой, и тогда они будут горячее призывать свою паству ехать на Восток сражаться с христианской ратью.
Византийцам удалось произвести впечатление и на епископов, и на папу. По дороге в Кремону, где Урбан принял присягу от юного Конрада, и дальше по альпийским перевалам во Францию он начал обдумывать уже более далеко идущий и блистательный план, рисуя в своем уме картину священной войны.
Глава 3. Призыв
Послушайте Меня, жестокие сердцем, далекие от правды.
Папа Урбан прибыл во Францию в конце лета 1095 года. 5 августа он находился в Валансе, а 11-го въехал в Ле-Пюи. Оттуда он отослал письма епископам Франции и соседних земель, прося их приехать на встречу с ним в Клермон в ноябре. Тем временем он повернул на юг, провел сентябрь в Провансе, Авиньоне и Сен-Жиле. В начале октября он побывал в Лионе, а оттуда отправился в Бургундию. В Клюни 25 октября он освятил высокий алтарь большой базилики, которую начал строить аббат Гуго. Из Клюни он поехал в Сувиньи возле Мулена, чтобы поклониться гробнице самого праведного из клюнийских аббатов — святого Майоля. Там к нему присоединился епископ Клермонский и проводил его в столицу своей епархии, уже готовой к проведению собора.
В пути Урбан занимался делами церкви во Франции, налаживая и исправляя, расточая похвалы и укоры тем, кто их заслуживал. Но разъезды позволили папе способствовать исполнению и его более грандиозного плана. Мы не знаем, встречался ли он, находясь на юге, с Раймундом Сен-Жильским, графом Тулузским и маркизом Прованским, который уже прославился как предводитель священной войны в Испании. Однако папа поддерживал с ним связь и должен был знать о его свершениях. В Клюни он имел возможность поговорить с теми, кого волновали паломничества и в Компостелу, и в Иерусалим. Они могли рассказать ему о непреодолимых трудностях, с которыми сталкивались идущие в Палестину богомольцы после распада там власти тюрок. Святейший отец узнал, что преграждены не только дороги через Малую Азию, но и сама Святая земля буквально закрыта для паломников.