испытывала недостатка в провианте, и взамен Боэмунд обещал не только по возможности не заходить по пути ни в какие города, но и согласился вернуть весь скот, угнанный его людьми. Его соратникам не раз хотелось пограбить страну, но Боэмунд строго-настрого запретил им это.
Армия дошла до Руссы (современный Кешан) во Фракии 1 апреля. Тогда Боэмунд решил поторопиться в Константинополь, чтобы узнать, о чем там ведутся переговоры между императорами и уже прибывшими западными вождями. Он оставил войска под началом Танкреда, который отвел их в плодородную долину в стороне от главной дороги, где они провели Пасху. Боэмунд прибыл в Константинополь 9 апреля. Он расположился за стенами города, у монастыря Космы и Дамиана, а на следующий день был допущен на аудиенцию к императору.
Алексею Боэмунд казался самым опасным из крестоносцев, куда опаснее всех остальных. Прошлый опыт научил византийцев, что нормандцы — грозные враги, честолюбивые, коварные и бессовестные; и Боэмунд в предыдущих кампаниях выказал себя их достойным командиром. Его войска были превосходно организованы, экипированы и дисциплинированы; он пользовался их полным доверием. Как стратег он, вероятно, страдал излишней самоуверенностью и не всегда был осмотрителен, но как дипломат он был убедителен и ловок, а как политик — дальновиден. Внешне он производил сильное впечатление. Анна Комнина, знавшая его и страстно ненавидевшая, не могла не признать его обаяния и восторженно писала о его красивой наружности. Он был невероятно высок и, хотя ему уже было за сорок, обладал фигурой и лицом молодого человека, широкоплечего, с тонкой талией, кожа у него была чиста, а щеки — румяны. Он стриг свои белокурые волосы короче, чем было в обычае у западных рыцарей, и чисто брился. Еще с детства он слегка сутулился, но это не повредило ни его здоровью, ни физической силе. Как говорит Анна, в его лице было что-то жесткое, а в улыбке — зловещее, но так как она, как испокон веку все греки, питала склонность к человеческой красоте, Анна не могла скрыть своего восхищения.
Алексей сперва повидался с Боэмундом наедине, чтобы разузнать его настроения, но, обнаружив, что нормандец настроен весьма дружелюбно и готов идти навстречу, позволил Готфриду и Балдуину, которые все еще гостили у него во дворце, принять участие в беседе. Боэмунд вполне сознательно вел себя столь корректным образом. Он гораздо лучше всех крестоносцев знал, что византийцы до сих пор очень могущественны и что без их помощи ничего не получится. Ссора с ними чревата одними бедами, но разумный человек может извлечь для себя выгоду из союза с ними. Он хотел бы возглавить кампанию, но не имел для этого авторитета папы за своей спиной, и, значит, за главенство ему придется соперничать с другими вождями крестоносцев. Если бы Боэмунд получил официальное назначение от императора, он оказался бы в таком положении, в каком уже мог бы претендовать на руководство. Он смог бы управлять всеми переговорами крестоносцев с императором, он стал бы тем, кому крестоносцам пришлось бы передавать все отвоеванные для империи земли. Он был бы стержнем, на котором вращался бы весь христианский альянс. Он без малейших колебаний поклялся в верности императору и затем предложил свою кандидатуру на пост великого доместика Востока, то есть главнокомандующего всеми императорскими силами в Азии.
Просьба привела Алексея в замешательство. Он боялся Боэмунда и не доверял ему, но очень хотел сохранить его доброе расположение. Он уже проявил к нему особую щедрость и продолжал осыпать его почестями и деньгами. Пока еще не время для такого назначения, сказал он, но Боэмунд, бесспорно, заслужит его своей энергией и верностью. Боэмунду пришлось удовлетвориться этим расплывчатым обещанием, которое побуждало и дальше придерживаться курса на сотрудничество. Между тем Алексей обещал прислать войска для сопровождения крестоносных армий, возместить им расходы и позаботиться об их обеспечении и коммуникациях.
Затем армию Боэмунда вызвали в Константинополь и 26 апреля переправили через Босфор к армии Готфрида у Пелеканона. Танкред, который не понимал и не принимал дядиной политики, прошел через город ночью вместе с двоюродным братом Ричардом Салернским, лишь бы не приносить присяги. В тот же день граф Раймунд Тулузский прибыл в Константинополь и был принят императором.
Раймунд IV, граф Тулузский, больше известный как граф Сен-Жильский по названию своего прежнего владения, был уже человеком зрелого возраста, вероятно приближался к шестидесятилетию. Его родовое графство было одним из богатейших во Франции, а недавно он унаследовал еще и не менее богатое маркизство Прованс. Через брак с принцессой Эльвирой Арагонской он был связан с королевскими домами Испании и принял участие в нескольких религиозных войнах с испанскими мусульманами. Он был единственным крупным аристократом, с которым папа Урбан лично обсуждал свой проект Крестового похода, а также первым, кто объявил о своем участии в нем. Поэтому он не без оснований считал, что имеет право быть его светским руководителем. Но папа, который желал удержать движение под своим духовным контролем, так и не признал его притязаний. Раймунд, скорее всего, надеялся, что рано или поздно необходимость в светском командующем станет очевидной. А между тем он планировал отправиться на Восток в обществе его духовного руководителя — епископа Пюиского.
Раймунд возложил на себя крест еще во время Клермонского собора, в ноябре 1095 года, но лишь к следующему октябрю закончил подготовку к отъезду. Он принес обет провести остаток своих дней в Святой земле; но возможно, что этот обет он принес с некоторыми оговорками, ибо, оставляя свои земли во Франции на попечение своему незаконнорожденному сыну Бертрану, граф ничем не показал, что отрекается от своих прав. Вместе с ним должны были отправиться его жена и их законный сын Альфонсо. Раймунд продал или заложил часть своих земель, чтобы собрать средства на экспедицию, но, видимо, отчасти сэкономил на экипировке. Трудно сказал, что это был за человек. Судя по поступкам, он отличался тщеславием, упрямством и в какой-то мере алчностью. Однако его любезные манеры произвели впечатление на византийцев, которые нашли его куда более цивилизованным, нежели его соотечественники. Он также показался им более надежным и честным. Анна Комнина, которую последующие события настроили в его пользу, хвалила его превосходный характер и чистую жизнь. Адемар Пюиский, который, безусловно, был человеком высоких нравственных стандартов, явно считал его достойным другом.
К походу Раймунда присоединилось некоторое число дворян из Южной Франции. Среди них был Рембо, граф Оранжский, Гастон Беарнский, Жерар Руссильонский, Гийом из Монпелье, Раймунд из Ле-Форе и Изоард из Гапа. Адемар Пюиский привел с собой братьев — Франциска-Ламберта Монтейльского, сеньора Перена, и Гийома-Гуго Монтейльского, а также всех своих людей. После Адемара самым высоким сановником церкви, который прибыл после них, был Гийом, епископ Оранжский.
Экспедиция пересекла Альпы у перевала Коль-де-Женевр и прошла по Северной Италии до побережья Адриатического моря. Вероятно, из соображений экономии Раймунд решил не переправляться морем по Адриатике, а следовать по восточному берегу через Истрию и Далмацию. Это было неразумное решение, ибо тамошние дороги были очень плохи, а жители — неприветливы и суровы. Истрию перешли без каких-либо инцидентов, а затем в течение сорока дней зимы крестоносцы с трудом пробирались по каменистым далматским трактам, где им не давали покоя дикие славянские племена, донимавшие их задние ряды. Сам Раймунд ехал с арьергардом для его защиты и однажды спас своих людей только тем, что возвел поперек дороги преграду из захваченных в плен местных славян, которых жестоко изувечил. Он выступал в путь с хорошими запасами провизии, и никто из его людей не умер в пути ни от голода, ни в бою. Когда наконец они добрались до Скодры, их запасы уже подходили к концу. Раймунд добился разговора с местным сербским князем Бодином, который в обмен на драгоценные подарки позволил крестоносцам закупиться на рынках города. Но еды они там не нашли. Армии пришлось продолжить путь, голодая и бедствуя, пока к началу февраля она не добралась до границы империи севернее Диррахия. Раймунд и Адемар надеялись, что их беды подошли в концу.
Иоанн Комнин встретил крестоносцев в Диррахии, где их уже дожидались императорские посланцы и печенежский эскорт, чтобы провести по Эгнатиевой дороге. Раймунд отправил вперед посольство, чтобы сообщить в Константинополь о своем прибытии, и, передохнув несколько дней в Диррахии, его армия снова тронулась в путь. Брат Адемара, сеньор Перена, остался в городе выздоравливать от болезни, вызванной лишениями в дороге. Люди Раймунда вели себя разнузданно и непокорно. Они возмущались тем, что печенеги следят за каждым их шагом, и из-за неисправимой любви к мародерству то и дело вступали в конфликт с эскортом. Не прошло много времени, как два провансальских барона погибли в одной из таких стычек. Вскоре после этого епископ Пюиский отошел от дороги, и печенеги ранили и схватили его, прежде чем успели понять, кто это. Его тут же вернули в армию, и, как видно, сам епископ не затаил злобы за это происшествие, но войска Раймунда охватило глубокое возмущение. Их недовольство усилилось, когда при сходных обстоятельствах нападению подвергся сам граф возле Эдессы.
В Фессалониках епископ Пюиский оставил армию, чтобы вылечиться от ран. Он оставался там до тех пор, пока к нему не присоединился брат, прибывший из Диррахия. Без влияния Адемара, умевшего сдерживать агрессивные порывы, дисциплина в войсках совсем упала, хотя серьезных инцидентов не было до тех пор, пока они не дошли до Руссы во Фракии. Армия Боэмунда, которая прошла там всего двумя неделями раньше, была в восторге от того, как ее приняли в городе, но, может быть, из-за того, что у горожан уже не осталось провизии на продажу, люди Раймунда почувствовал себя оскорбленными. С криками «Тулуза! Тулуза!» они штурмовали стены, ворвались в город и разграбили его. Несколько дней спустя в Родосто их встретили послы Раймунда, возвращавшиеся из Константинополя с представителем императора и сердечным посланием, в котором тот просил Раймунда поторопиться в столицу, а также прибавлял, что Боэмунду и Готфриду не терпится с ним повидаться. Вероятно, именно вторая часть послания и страх, что он окажется не у дел при принятии важных решений, и заставили Раймунда согласиться на приглашение императора. Он оставил свою армию и поспешил в Константинополь, куда и прибыл 21 апреля.