Старейшина Рутгош тем временем негромко сказал:
— Скоро вы выдвинетесь за Ключом, поэтому глава решил, что пора вас посвятить в главную причину того, что он идёт с вами, — повернувшись ко мне, невысокий и худощавый старейшина Рутгош поклонился. — Прошу, глава.
Я вернул ему лёгкий поклон, развернулся к остальным искателям и так же негромко признался:
— У меня есть талант лекаря и один из вас уже успел испытать его на себе.
Про себя подумал, что хотя советник Бахар рассказывал, что всё вышло более чем удачно, как бы теперь не появились недовольные моим уходом. Те, кто успели поверить в лечение, увидеть путь к излечению всех своих травм, а теперь на долгие недели, если не месяцы, их лечение откладывается. Но это уже будет решать советник Бахар и оставшиеся в лагере старейшины.
У меня сейчас что-то среднее между уроком по управлению людьми и расширением круга посвящённых. Сообщил:
— Также у меня есть талант к сражениям.
Вот его успели оценить очень многие, как простые идущие внутренней части семьи, так и Властелины наёмных отрядов, которые пытались, но не сумели вырвать себе удвоение оплаты. Пусть противостояние духовной силы не совсем сражение, но иногда часть его и довольно важная. Во всяком случае — не сумел продавить духовную силу, значит, и Духовную Защиту не пробьёшь.
— В этом я признался всем, кто пошёл за мной, ещё в первый день нашего пути, да и не такая уж это и большая тайна, хотя и редкость — лекарь, который умеет сражаться. Но вы, едва ли не самые верные мои люди, вправе узнать и одну из самых важных моих тайн, — я помолчал, заставляя искателей испытать нетерпение. Всё точно так, как учил меня советник Бахар — речь перед большим количеством идущих. А затем, отсчитав про себя вдохи, признался. — Я мастер Указов. Истинный мастер Указов.
Три десятка глаз впились в меня, но никто, даже самый молодой из искателей не проронил ни звука. Они и не подумали сомневаться в словах своего магистра. Это было ожидаемо, но всё равно приятно.
Слово перехватил старейшина Рутгош.
— Нам предстоит очень опасный выход. Даже не выход, а поход в самое сердце Поля Битвы. Тренировочные формации лежат в кисетах, вы давно не занимались в них, не закаливали тело и душу. В этой долине нет возможности развернуть эти формации, но теперь вы сможете тренироваться каждый день и с каждым же днём становиться всё сильней и сильней, — он снова повернулся ко мне и снова поклонился. — Глава, прошу вас провести первую тренировку.
Я признался:
— Это будет первая моя подобная тренировка. Раньше у меня не было необходимости тренировать у других закалку души. Поэтому мы будем двигаться вперёд постепенно, чтобы я узнал ваши возможности и понял свои.
Седой, который тоже был здесь и тоже шёл с нами, толкнул ко мне мыслеречь:
— Из Предводителей около трети новички в этом. Не все искатели пошли за мной, на самом деле даже меньше трети от общего числа. Я не жалуюсь, а лишь предупреждаю, что по уровню закалки души они очень отличаются.
Я едва заметно опустил подбородок, показывая, что понял его. Предупредил:
— Начинаю.
А затем просто и без затей вывесил над всеми Указ с символом Сон и символом времени в один вдох.
Вниз упали его мелкие копии, а мне на плечи тут же рухнула нестерпимая тяжесть. Не так-то просто попытаться наложить на Властелинов Указ — этот кусок мне не по зубам. Но сейчас ведь должны тренироваться не только искатели, но и я, верно? Должен же я искать ответы хотя бы на часть своих вопросов о своей душе и своём таланте.
Властелины даже не заметили, что я пытался наложить на них Указ. Так же, как и превышающие меня силой и равные мне Предводители. Но вот на шестерых Предводителей Указы легли. Четверо окаменели лицом, двое на миг потеряли равновесие, а через вдох мои Указы, исчерпав вложенное время, исчезли.
То, как качнулись эти двое, клюнув головой, заметил не только я. Седой прогудел:
— Нужно собраться, нужно сопротивляться.
Я прикусил губу. Моя ошибка. Сон подействовал слишком быстро, попробуй тут сопротивляться, если, вроде как, просто моргнул. Пожалуй, нужно вспомнить времена Академии. Какая площадка была моей самой любимой? Столб Боли? Боль — это именно то, чему можно сопротивляться.
Недовольный собой, буркнул:
— Ещё раз.
На этот раз действовал медленней. Не пытался повесить одну огромную печать, как и положено истинному мастеру Указов, а быстро вносил изменения в печати, которые уже были над идущими. Те самые печати, которые отвечали за контракт с семьёй Сломанного Клинка и наказывали болью за оговорки с моим именованием и прочим. Я добавлял в них символ боли и опять условие времени. Просто на всякий случай.
Сначала слабейшим двум. Они тут же с шумом втянули в себя воздух и побелели.
Седой рявкнул:
— Сопротивляйтесь, боритесь!
Проследив, что у них всё выходит, следующими дополнил печати тем шести, кому мог бы вывесить новые Указы. Они лишь стиснули зубы, не показав больше ничем, что им больно.
Убедившись, что и с ними всеми всё в порядке, перешёл к следующим, более сильным. От одного к другому, от одного к другому, до тех пор, пока меня не прервал Дим, один из тех самых четверых, которых я лечил. Он, шевельнувшись сказав:
— Глава. Я ощущаю боль, но воздействие слишком мало, вы можете смело усилить вашу тренировку.
Я лишь про себя вздохнул. Эк он меня. Боль уже вписана, что значит усилить? Я знаю только один символ боли. Но и оставлять всё как есть нельзя, я знаю этот взгляд: оценивающий, со скрытым вызовом. Не зря Дим был среди тех троих, чьё лечение закроет самое большое число вопросов. Я не сомневасюь в верности Дима, но его верность будет принадлежать мне только если я докажу лично ему, что достоин её.
Вижу два пути. Первый путь — это вписать не символ Древних, а простую вязь. Например, «сильная боль», «очень сильная боль» или «боль от сломанной ноги», «боль от трёх сломанных ног», проверяя и подбирая таким образом силу этой самой боли. А можно пойти другим путём.
С этой мыслью я добавил цвет Указу и Дим в тот же миг не то, что побледнел, а посерел. Я впился в него взглядом, готовый каждый миг стереть символ боли, предупредил:
— Если нестерпимо, подними руку, я тут же уменьшу своё давление.
Тот шевельнул непослушными губами:
— Тер-пи-мо, гла-ва.
Через вдох сразу двое потребовали:
— Глава, добавьте нам так же, как брату Диму.
Всем идущим этапа Предводителя хватило боли в два цвета. Указ на тело и разум.
А вот с Властелинами этого, ожидаемо, оказалось мало. Ладно, с ними я…
Я даже не додумал мысль до конца, потому как Седой повернул ко мне голову и очень медленно кивнул.
Это могло значить только одно — приманка в ловушке оказалась слишком лакомой, и наш соглядатай не выдержал.
Тем временем уже Рутгош повернул голову, оглядывая своих подчинённых и медленно указал левой рукой куда-то себе за спину и вправо, правую же опустил к поясу. Через миг искатели как один повторили этот последний жест, явно готовясь достать оружие. Опомнившись, я стёр символ боли в их Указах. Сейчас у нас будет дело поважней, чем тренировка.
Ещё через вдох Седой сорвался с места, взметнув из-под сапог настоящий фонтан песка, и тут же Рутгош рявкнул:
— Враг — взять!
Мне нужно было всего половина вдоха, чтобы развернуться, но половина искателей к этому времени уже была вне стен алого поместья. Оставалось лишь следовать по их следам вместе с оставшейся половиной искателей и старейшиной Рутгошем.
Когда мы, наконец, догнали их, там нашёлся почти десяток ошарашенных идущих из внешней части семьи, Седой, вторая половина искателей и лохматый, грязный мужик, которого они окружили с мечами.
Если Седой и участвовал в схвате, то лишь затем, чтобы указать остальным, кто здесь враг и не дать ему сбежать в первые мгновения, сейчас искатели дрались сами.
И ни то, что соглядатай был на этапе Властелина, ни то, что он сжимал в руке тяжёлый меч — ему не особо помогали. Я даже усомнился, что в первый день выхода из города в схватке против меня и во всех следующих тренировках бывшие орденцы выкладывались в полную силу и не поддавались своему главе.
Вот сейчас я наглядно видел — против десяти искателей этапа Предводителя мне в зонах запретов придётся очень и очень туго. Таких слаженных действий я не видел со времён Поля Битвы Второго пояса и идущих из Ордена Поющих Мечей. И здесь не выбьешь главного, на ком держится это единение, это пот и боль от сотен, если не тысяч тренировок, это въелось в кровь и плоть.
Но это пока неважно, сейчас у меня есть своя задача, и я должен выполнить её, пока наш соглядатай не понял, что сбежать у него не получится.
Я замер на месте, пристально вглядываясь в пустоту над головой соглядатая. Никаких действующих Указов и контрактов. Кем бы он ни был, он был от этого свободен. Но свободен лишь сейчас, и вряд ли был свободен в прошлом, на всех своих прошлых этапах пути к Небу.
Не обращая внимания на крики и звон стали, я пытался применить одну из новых граней своего таланта — отыскать следы старого клейма на душе этого идущего.
Мне понадобилось двадцать вдохов на то, чтобы доказать — все тренировки были не зря. За это время соглядатай ранил пятерых, прошёл сорок шагов и, возможно даже, ощутил надежду на побег. А затем я сложил разбитые куски старой печати и наполнил их своей силой и знаками.
Слабость. Запрет убивать себя. Молчание.
Через вдох всё закончилось. Или, если смотреть с другой точки зрения, всё только началось.
Я шагнул ближе к буквально распятому на земле соглядатаю и спросил:
— Ну что, раз ты решил узнать тайну особой тренировки, то и нам пора услышать, кто же тебя послал?
Глава 5
Конечно, под Указом молчания он ничего ответить мне не сумел. И именно этого я и добивался, ведь вокруг сейчас слишком много лишних ушей. Для них я и произнёс следующую громкую и напыщенную фразу: