Трава после наших ног не спешила распрямляться, а чаще всего превращалась в раздавленную зелёную кашицу, вдавленную в землю. Ветки кустов, которые мы просто отводили в сторону, ломались под нашими пальцами. Зеленорукий и вовсе выворотил один из кустов с корнем и застыл с ним в руке под смех остальных, не в силах поверить в происходящее, которое объяснялось очень просто.
Властелин в лесу Закалок.
Так же было и с местными зверями, которые, похоже, не сделали ни единого шага к Небу за все эти четыреста лет. Трижды они на нас напали, и все три раза это были столь жалкие попытки, что ничего, кроме удивления подобным безумством не вызывали. Могучий на вид лавир, попытавшийся задрать нашего замыкающего, оказался разрублен надвое первым же ударом. На что он рассчитывал?
Зеленорукий, который отлично все видел и всё понимал, расслабился уже к вечеру первого дня, перестал стискивать рукоять меча, дёргаться от каждого шороха в кустах и снова начал улыбаться.
Для вечернего костра мы использовали местное дерево. Оно не только рубилось, словно тростник, но и сгорало гораздо быстрей, чем привычная нам древесина. Я сидел, глядел в огонь, щурился, когда он стрелял искрами, и словно медитировал, погрузившись в прошлое, к самым приятным из костров, которые случались в моей жизни.
Костёр с отцом, мамой и ещё крошечной Лейлой. Не помню, между какими поселениями это было, помню только небольшое тёмно-голубое озеро с тёплой водой, на берегу которого мы и устроили тогда лагерь. Повозка стояла так, чтобы прикрывать нас от сухого горячего ветра, для костра я с отцом вырубили весь прошлогодний тростник, а затем, когда село солнце и стало холодать, долго сидели у огня. Мама читала сказки Лейле, я делал вид, что уже слишком взрослый для таких историй, но с удовольствием слушал, отец тоже довольно улыбался и время от времени швырял в озеро мелкие камешки, которых у него оказалась откуда-то целая горсть.
Костер в каком-то селении, где нас, путешественников по всему Нулевому, встречали с распростёртыми объятьями. Там костров было два: взрослый и детский. У взрослого в центре внимания был отец и мама, описывающие чудеса Нулевого, у детского же свои истории рассказывал я.
Костер в безвестной деревушке, когда отца уже давно не было, но и большая часть унижения и бессилия была позади: я начал Возвышение, добился немалых успехов и был уверен, что моя месть скоро свершится. Я, мама, Лейла, дядя Ди, Дира, Рат и Ралио, запах мяса. Тот вечер был долгим и уютным.
Но здесь и сейчас просто сидеть и глазеть на огонь мне быстро наскучило. Приятные воспоминания про костры я перебрал в памяти довольно быстро, не так уж их и много оказалось, вспоминать нарочно о чём-то ещё испортило бы все тёплые ощущения от этого вечера, но и просто бездумно глазеть в огонь было бессмысленно.
Можно было бы попросить о тренировке того же Дима, сойтись с ним без единой техники, только сталь к стали или даже кулак к кулаку, но он с такой довольной улыбкой лежал и бездумно пялился в небо, что мешать его отдыху я не стал, со вздохом перевёл взгляд дальше, выбирая, кем его можно заменить и кто не так погружен в отдых. Карай? Ест. Бирам? Его вообще не видно. Ди… О! Седой. Давненько, уже пару недель я не сходился с ним в схватке.
Я уже всё для себя решил, уже начал тянуть вверх руку, чтобы привлечь его внимание, и тут к Седому подсел Зеленорукий, сразу же повернув ход моих мыслей.
Руку я всё же поднял, но помахал ей совсем не Седому.
— Старейшина Зеленорукий! Старейшина!
Тот обернулся, в удивлении вскинул брови, но поднялся и двинул ко мне. Не один.
— Что, младший глава?
Я зыркнул на Седого, который тоже направился к нам и похлопал по земле рядом с собой:
— Садись, я хочу кое-что проверить.
Зеленорукий послушно сел там, где я просил, почти касаясь меня коленом, и нахмурился:
— Что именно?
Я не стал отвечать, просто потянулся к его плечу, но мою руку перехватил подоспевший Седой и изумился:
— Молодой глава, ты что собираешься делать?
Зеленорукий отодвинулся от меня и, качая головой, сообщил:
— Кажется, он хотел меня подлечить.
Голос Седого стал напоминать шипение:
— Малец, ты придурок? Здесь нельзя использовать техники. Никакие, даже лечебные.
— Я и не собирался их использовать, — почти честно успокоил я его.
— Ещё раз, Мал… — Седой поджал губы, обернулся, оглядывая притихших искателей, а вернувшись ко мне взглядом, не стал называть мальцом. — Ещё раз, молодой глава — то, что ты при лечении используешь техники без обращений и созвездий не означает, что ты не испытаешь на себе последствий.
— Да не дурак я, осознаю это. Я не буду их использовать, — повторил снова. Поняв, что он мне не верит, попробовал по-другому. — Только змеев. Так, чуть побьюсь за один узел и всё. Стихию-то внутри тела использовать можно, я ещё утром это проверил.
Седой потёр лоб каким-то странно знакомым жестом, глухо, не глядя на меня, спросил:
— Проверил где? В своём теле? А как ты собираешься обойти запрет на использование духовной силы? Здесь даже мыслеречь использовать нельзя, а ты собираешься использовать лекарский взор. Тебе руку вывернет наизнанку, едва ты попробуешь заглянуть в тело Цалиша.
Я медленно моргнул раз, затем другой. Вонючий дарс. А об этом я как-то забыл. Действительно, это ведь такое же движение духовной силы, как и для использования артефакта или жетона и здесь оно под запретом.
Седой отпустил мою руку, спросил Зеленорукого:
— Сколько прошло с последней его схватки?
— Не в тренировке?
— Да, настоящей.
— Восемь дней.
— Восемь дней, — мрачно повторил Седой. — Считай неделя. Неделя без опасности и ему начало кружить голову и толкать на необдуманные поступки. Похоже, сложности характера нашего молодого главы только усиливаются.
Теперь хмуриться начал и Зеленорукий:
— Думаешь, это связано с растущим Возвышением и дальше будет хуже?
— Хотелось бы ошибаться, иначе за таким главой нужен будет постоянный пригляд.
— Эй! — возмутился я. — Хватит меня при мне же обсуждать, Седой. Ещё безумцем меня назовите. Мне было скучно, и я немного поспешил с решением. Признаю.
— Молодой глава, если ты скучаешь, то нужно сразу звать меня, — ткнул себя пальцем в грудь Седой.
— Для чего? — с подозрением спросил я и не удивился, услышав ответ.
— Я с радостью развлеку тебя уроком. Сегодня поговорим про распределение духовных камней на нужды отделений семьи, наш молодой глава.
Каюсь, не удержался и спросил:
— А ты сам в этом хоть что-то понимаешь, Клинок? Откуда? После аукциона научился?
Зеленорукий ухмыльнулся, и от Седого это не укрылось, он на миг сердито прищурился, а затем протянул:
— О-очень смешно, молодой глава. Ты можешь считать, что я не понимаю в нуждах семьи, но Алкай передал мне свои записи, уроки, которые вы с ним не успели пройти. К ним прилагается список вопросов и правильные ответы. Если не ответишь правильно на девять из десяти, то ни сегодня, ни завтра никаких тебе схваток с парнями.
— Я глава семьи или где? — изумился я.
— Мы в походе за Ключом или как? — ужалил в ответ Седой. — Здесь и сейчас старший отряда Рутгош, я его заместитель, а остальные, включая тебя, молодой глава, подчинённые, которые должны следовать указаниям двух своих командиров. Возражения, молодой глава?
Я вздохнул, принимая упрёк и наказание:
— Нет возражений.
— Отлично, — кивнул Седой и повернул правую руку ладонью вверх, ту самую ладонь, на пальце которой ещё недавно было кольцо.
Глядя, как вытягивается его лицо, я с участием спросил:
— Что, записи в кольце и ты забыл, что здесь нельзя к нему обращаться?
Седой ожёг меня взглядом, процедил:
— Занятие по распределению духовных камней отложим на будущее, сейчас проведём занятие по формациям. Жди, молодой глава, я сейчас принесу записи, вопросы и ответы из своего мешка.
Теперь вытягиваться начало моё лицо. Я пару вдохов таращился в спину уходящего Седого, а затем закатился в хохоте:
— А-ха-ха-ха! — ощущая на себе три десятка внимательных и удивлённых взгляда, помахал рукой. — Не обращайте внимания, просто представил, как бы это выглядело в глазах наёмников, случись они в нашем отряде, — очень к месту пришлись мои воспоминания о кострах и я добавил. — Всё же есть что-то правильное в том, как мы сейчас называемся, согласитесь? Семья — это всегда семья, даже если очень большая, в ней допускается гораздо больше, чем в холодном и разобщённом клане.
Тёплые улыбки парней, Рутгоша и самого Седого, который на миг обернулся на меня, стали лучшим подтверждением, что я всё правильно и вовремя сказал. И особенно правильно, что не стал упоминать Орден и как-то противопоставлять его семье наравне с кланом. Это и впрямь ни к чему. А вот Седой неправ в том, что у меня усиливаются какие-то сложности характера.
И вообще, день за днём шагая по этой зоне запрета духовной силы, я замечал, что не только я скучаю и тяготюсь происходящим. Ловушек здесь не было, да и проверять их было нечем.
Обязанности впередиидущего заключались лишь в том, чтобы ощутить изменение запретов и сообщить об этом. То, что это изменение могло сразу быть объединено с ловушкой, Рутгош советовал гнать от себя. Мол, подобное возможно, но на самом деле спустя четыре с лишним сотни лет уже не бывает.
Обязанности остальных были и того скучней. Враги, если считать здешних зверей врагами, были по силам даже охотникам моей деревни. Самая большая сложность — сдерживать неосознанные порывы толкнуть силу к кольцу Путника или кисету, отправить мыслеречь кому-то, использовать Покров или усиление. Чтобы избежать первого, все кольца и кисеты убрали с привычных мест, чтобы, как это было с Седым, разорвать цепочку использования — обычно, не найдя привычного артефакта на месте, идущий успевал вспомнить, что нельзя толкать силу.
Со вторым было сложней, но умение мыслеречи, даже использованное здесь, не разрывало голову забывчивого идущего, а лишь оставляло после себя головную боль. Единственное, что продолжало действовать без изменений, были мои Указы и тренировка по закалке душ.