Миг, когда он высунул башку из ладони, заставил вспыхнуть болью всю мою руку до самого сердца — показалось, в этот раз Пронзатель не только пробил шипом ладонь, но и рванул дальше, вскрывая мне руку от кончика пальца до самого плеча.
Этому змею марево стихий тоже разодрало всю башку, пробороздило ранами всё тело, но он беззвучно ревел, извивался, жадно хватая пастью марево, а я следил за всем этим, затаив дыхание.
Ну же, давай, держись, давай, просил я его, лепя очередного змея и выпуская его следом.
Первые десять вдохов марево разноцветных нитей стёсывало моего первого змея, буквально сдирая его бока, оставляя после себя длинные, истекающий синим туманом раны и уменьшая его толщину.
Мне только и оставалось молить его: жри, жри эту стихию, ты сможешь, ты сильный. Больше мне ничего не оставалось.
Ещё через десять вдохов, когда вокруг меня было уже пять змеев, мой первый змей перестал истончаться, а очередная голубая нить, которая скользнула по его голове, вдруг словно прилипла, а через миг втянулась в моего змея, оставляя вместо раны едва заметную на его шкуре голубую царапину, и я, наконец, поверил, что у меня что-то, но получится.
Я тут же рявкнул вслух, словно это могло лучше донести мой приказ:
— Ты! В него, сожри всю чужую стихию в его теле и возвращайся.
Змей с голубым шрамом на шкуре нырнул в тело Карая.
А я вдруг сообразил, что не нужно держать змеев перед собой, что, напротив, их нужно как можно быстрей прятать в телах раненых, потому как там им будут помогать сами раненые. Во всяком случае, я на это надеялся. И лучше уж пусть они будут без сознания, чем начнут отбиваться ещё и от моих змеев. Надеюсь, те, кто в сознании, хоть сообразят, что к чему.
Каждые четыре-пять вдохов я выпускал из своего тела большого, толстого змея, чья задача была долететь до очередного искателя и нырнуть в его тело.
На двенадцатом таком змее я оказался пуст и осознал, что выбранный путь всё равно стал ошибкой, что мне не хватило ни своих, ни поглощённых из марева ловушки сил на всех моих людей. Сердце пропустило удар, когда я осознал, что рассчитал всё неверно и не сумел спасти даже половины, а затем из груди Карая вылез огромный, с ногу толщиной змей. И был он сильно не похож на того змея, которого я отправил в него меньше сотни вдохов назад.
На его теле больше не было ни одной истекающей синим туманом раны, не было и голубого шрама на голове. Теперь голову змея венчал короткий двухцветный пучок — красно-голубой. Змей крутнулся над телом Карая, прошипел что-то беззвучно и разделился надвое.
Я на миг опустил голову, проверяя состояние печатей над Караем, а когда осознал, что они и не думают распадаться, радостно оскалился и тут же рявкнул:
— Ты туда, ты туда! Жрите чужую этим телам стихию!
Спустя пять вдохов ещё один отъевшийся змей вырвался совсем из другого тела, и я понял, что нет, я всё же выбрал правильный путь к спасению своих людей.
Глава 9
Правда, этот путь оказался в несколько раз сложней, чем мне изначально казалось. Где-то после пятого искателя, вроде как очищенного от стихии с помощью змеев, я сообразил, что это не более чем мои желания. Да, змеи покидают тела людей и те после этого остаются в живых и даже не дёргаются, как я от боли, но кто обещал мне, что мои змеи действительно очистили их до конца? Что очистили правильно? Что не дёргаются те лишь потому как не могут дёргаться и вообще сейчас ничего не чувствуют, хоть Пронзателем их лупи.
После этой мысли я совсем другими глазами осмотрел этих своих змеев, которые уже все обзавелись за это время чем-то вроде короткой гривы или пучка волос на башке. Для меня цвет — это прежде всего метка стихии, и что-то цвета этих волос подозрительно совпадают со стихией тех, кого я отправил их лечить.
Другого объяснения тому, что вижу, я придумать не могу — змеи сожрали не только то, что было приказано, но и родную стихию, которую обнаружили в телах, опустошили вторые средоточия моих людей.
Как? Так же как жрали и до этого всё остальное.
Зачем? Потому что могли, и я приказал жрать.
Почему сожрали лишнее? Потому что тупые и не поняли до конца приказ.
Навредило ли это людям? Они вроде живы, разобраться с последствиями можно будет позже, они все уже Предводители самое малое, а значит, беды, которую устроил мне Тёмный, можно не ожидать. Во всяком случае, вряд ли я своим змеелечением закрыл им путь к Возвышению. Сейчас важнее другое — все они остались беззащитными.
Сопротивляться чужой стихии можно только с помощью своей. Ну и с помощью вложенной в них Властелинами эссенции. Но эссенция и до этого не особо помогла даже самим Властелинам, не то, что Предводителям, которые взяли её немного взаймы, а сейчас мои змеи раз за разом оставляют здесь всех полностью беззащитными перед маревом ловушки. Не важно, сожрали эссенцию или нет, стихию точно сожрали, а нет своей стихии — нет возможности сделать даже вид, что защищаешься.
Вот когда я это осознал, то даже заскрипел зубами от отчаянья, и очень вовремя в этот миг ко мне сунулся один из змеев, попытался нырнуть в меня. Я в бешенстве отогнал его от себя коротким взмахом руки и злым мысленным рыком, а через миг впился в него взглядом.
Даром мне не сдалась собранная им стихия. Но не сдалась в моём теле, а вот здесь, вне, вокруг меня очень даже нужна. Я сейчас, когда он шарахнулся от меня, отчётливо видел, что марево ловушки, раскрашенное разноцветными искрами и нитями, прущие на нас стихии этапа Повелителя не проходят сквозь тело моего змея, царапают его шкуру, огибают его, поглощаются им, но не проходят, а значит, он может стать нашей защитой.
В который раз пожалел, что мы шли так вольно, отдалившись друг от друга, ещё и выдвинув по старой привычке разведчиков чуть вперёд. Насколько бы всё стало сейчас проще, если бы все мои люди лежали сейчас на пятачке в десять шагов шириной.
Но я всё равно начал действовать. С этого мига одна часть змеев продолжила нырять в тела людей, а вторая начала выстраивать из своих тел защиту для нас. Ну а сам я принялся стаскивать сами тела поплотней.
Не могу сказать, сколько вдохов или мерных палочек заняло у меня это. Мне пришлось считать время совсем другими мерками. Смертями. К моменту, когда я справился, погибло ещё трое.
Но теперь не осталось ни одного искателя, чьё тело хотя бы раз не почистили мои змеи, а двое самых больших, самых длинных, самых толстых из них, с огромной скоростью кружили вокруг нашего пятачка, изображая своими телами что-то вроде двух круговоротов в полтора человеческих роста, закрученных в разные стороны и вложенных друг в друга. Большая часть марева ловушки Древних врезалась в их толстые тела, только добавляя им силы и мощи, меньшая же проскакивала между колец тел и таяла в густом синем тумане, которым я заставил парить этих двух змеев. Та часть марева, что наползала на нас сверху, бесследно пропадала в распахнутых пастях змеев.
Эти два змея не только сильнее всех отъелись, но и обзавелись самыми длинными гривами, в которых было уже не два или три цвета, как у меньших, а пять. Все пять цветов главных стихий. Теперь нити стихий, плывущие в мареве, буквально сами приклеивались к этим гривам, делая их только гуще и длинней.
А ещё этих двух змеев я с трудом удерживал на месте. Когда первый из них попытался нырнуть в моё тело три смерти назад, хватило мысленного окрика, чтобы он бросился прочь, сейчас приходилось буквально рычать каждые пять-семь вдохов только чтобы заставить их оставаться на месте.
Змеев распирало от набранной силы, и они рвались этой силой со мной поделиться, тупые дарсы.
Но я, выпуская из своего тела змея толщиной в руку, едва не терял сознание от боли, что будет со мной, если в меня вернётся змей в меня толщиной и в несколько раз длинней, я даже не представлял. Точно ничего хорошего. Это если меня не порвёт собранным им количеством стихии. Сколько там запаса? Сорок, сто моих средоточий? Не слышал, что можно отравиться своей же стихией, но с такими змеями, боюсь, скоро проверю, возможно ли это.
Злясь, в очередной раз рыкнул:
— Кружитесь!
Сам же опустился на колени рядом с Седым. Если он не приходит в себя, мне нужно ему помочь, иначе мы все тут и умрём. Сколько я ещё смогу контролировать защиту из своих змеев? С каждым вдохом они прибавляют в размере, пожирая напирающую на них мощь ловушки, и становятся все непослушней и непокорней.
Хлопнул Седого по щеке:
— Аранви!
Бесполезно: голова безвольно мотнулась, ни мускула не дёрнулось на его лице, обнадёживая, что мой голос пробился к его разуму.
Опустил левую ладонь на пальцы Седого, снова прикрикнул на замедлившихся змеев:
— Кружитесь!
Сам же стиснул зубы и толкнул силу, используя духовную силу для взора лекаря.
Меня всего перекорёжило, рвануло болью, кажется, во всех узлах и меридианах, но у меня всё вышло — я оказался духовным зрением в теле Седого.
Ну вот, а говорили — нельзя, нельзя.
Это была единственная посторонняя, усталая и горькая мысль, которую я себе позволил. Дальше я занимался только делом.
Быстрый осмотр тела, меридианов, узлов, средоточий. Тут и там туман ран. Средоточие стихии пустое до самого дна. Средоточие духовной силы заполнено едва на треть. Третье средоточие же заполнено больше чем наполовину. Седой много ещё чего сможет, если только придёт в себя.
Голову я осматривал тщательнее всего. Будь на моём месте нормальный лекарь, который умеет не только приращивать оторванные руки, латать дыры в бою и жрать чужую стихию, то он бы наверняка сразу понял, что именно здесь нужно подлечить, чтобы Седой пришёл в себя. Но я не он, я не такой лекарь. Да, силы мне не занимать, но здесь и сейчас важна не сила техник, а то, сколько этих техник я выдержу, прежде чем мне порвёт меридианы.
Вокруг зона запрета движения силы. Нельзя использовать внешние техники, нельзя использовать внутренние техники, нельзя даже медитировать, втягивая в себя духовную силу или стихию. Мы отказались даже от боевой медитации, зайдя в эту зону запрета. Многие из комтуров и более простых орденцев в прошлом нарушали эти правила и получали кучу травм меридианов и даже внутренних органов. Последствия этих нарушений я лечил не раз и не два, кляня про себя и их, и Морщинистого, который такие вещи в Ордене возвёл едва ли не в доблесть.