— Вот здесь, здесь, здесь и здесь мы обнаружили зоны запрета жизни. Здесь и здесь углубились в них сильнее всего, но самым перспективным мы с Рутгошем считаем вот этот проход, — Седой прочертил короткую извилистую линию, а затем продолжил её в воздухе, не касаясь карты. — Вот тут удобный рельеф, который, вроде как, не упирается в непроходимую скалу или расщелину. Да, возможно, здесь дольше, дважды идти вдоль невысоких хребтов, но надёжней и в итоге проще.
Я просто кивнул. Говорить сейчас, что я доверяю их опыту… Это прозвучало бы если не издевательством, так намёком на недавние события. Просто промолчу. Сюда, значит, сюда. Главе Сломанного Клинка сейчас больше о густом, наваристом супе думать хочется. И это радует, значит, за эти дни я пришёл в себя, и в себя приходит и тело.
Седой осторожно кашлянул и негромко произнёс:
— Только придётся пересмотреть план о том, как нам действовать, когда зона запрета жизни станет слишком сильна.
Я сразу понял, о чём и мотнул головой:
— Ничего пересматривать не будем.
— Я напомню, молодой глава, о риске наткнуться на защитника формации.
— Я не калека, — жёстко ответил я ему. — И даже если ослаб и могу сжимать Пронзатель только одной рукой, у меня есть мой талант, а теперь ещё и стихия.
— Стихию ещё нужно проверить. Причём так, чтобы ты не получил новой травмы.
— Если думаешь, что она почему-то ослабла, то проверим, — согласился я. — Вот как раз там, — я постучал пальцем по короткой извилистой линии, которую оставил на карте Седой, — и проверим, устроим, так сказать, экзамен. Не стоит терять времени, мы и так слишком задержались. Нам неизвестно, что с оставшимися, что с Красноволосым, они тоже с каждым днём всё сильней переживают за нас. Пора заканчивать это дело.
Эта троица переглянулась, и Седой кивнул:
— Хорошо. Выступаем.
— Нет, — качнул я головой. — Сначала я хочу увидеть могилы.
Они снова переглянулись, и снова за всех троих ответил Седой:
— Идём.
Уже шагая за ним, я спросил:
— Почему вообще здесь?
Не оборачиваясь, он сам задал вопрос:
— Ты помнишь про долину Ключа, которую закрыл магистр Ордена?
— Разумеется. Ты ведь проверял мою память ещё неделю назад, в первый день.
Седой словно не услышал моей желчи.
— Та долина полна мечей. Самых разных, самые большие из которых не сумела бы поднять и эта статуя, будь она живой, — махнул Седой налево, где возвышалась статуя с Сердцами Стихии и где всё так же медитировала пятёрка наших собратьев. — Но началось всё с очень малых мечей, — Седой шагнул в сторону и повёл рукой. — Вот с таких.
Моим глазам открылся ряд небольших вытянутых холмиков, сложенных из камней всевозможных размеров и форм. Могилы погибших искателей. Выдолблены в сплошной скале и ей же засыпаны, а ещё в камень у изголовий вбиты мечи. Я уже видел очень похожие могилы на горе Академии. В этом две части Ордена, разделённые Поясами, преградами и указом Императора, были полностью похожи друг на друга.
— С каждым годом в той долине таких могил становилось всё больше, — продолжил рассказ Седой. — Орден креп, расширял своё влияние, но каждый шаг давался ему непросто и не даром. Да и члены Ордена совсем не молодели. Каждый год та долина принимала у себя сотни идущих, которые приходили навестить погибших друзей и собратьев. Однажды там появился и первый огромный меч. Символ, память, зримый след того, что о жертве собратьев помнят. Не все считали такой символ нужным, но, когда магистр закрыл земли Ордена, та долина была уже вся заполнена мечами. Можно считать, стала самым известным нашим символом. Долина Мечей, в которой находился главный вход в земли Ордена Небесного Меча.
Я кивнул. Возможно, поэтому, когда Орден основал отделение во Втором поясе, он принёс с собой тот огромный меч и вбил его в гору Академии. Символ, который напоминал им о том, кто они есть. Зримое воплощение сути Ордена — Небесный Меч. А ещё место, где свой последний покой находили члены Ордена.
Там лежит Файвара и все те, кто погиб во время разрушения Ущелья Стихий и нападения Зверей, там же лежит и Берек. И это только те, кого я знал. Кто знает, чьи имена написаны на плитах выше по склону? Возможно, там лежат все орденцы, которые когда-то учились в Академии, а затем погибли за Орден.
Да, вот такой я молодой магистр Ордена, который о таких тонкостях совершенно ничего не знает. Я даже здесь и сейчас, пройдя много недель бок о бок с погибшими, стоя над их могилами, с трудом припоминаю имена трёх из них. Таким ли должен быть настоящий магистр Ордена? Таким ли должен быть глава такой маленькой семьи, как у нас?
Конечно же, нет.
С другой стороны, мне же легче и проще, что я не успел привязаться к ним. Как сказал Седой — это не должно стать преградой для меня. И не станет. Даже Бирам, который столько дней шёл от меня на расстоянии вытянутой руки, не стал для меня товарищем. Подчинённый, собрат по семье, не более. Мне даже Кирт и Гавал, давно оставшиеся позади командиры моих бойцов ближе и родней. Возможно, это даже в чём-то правильно. Или нет.
Я медленно согнул спину, поднял перед собой сжатый правый кулак. Левая рука безвольно висела, примотанная к груди. Несмотря на прошедшую неделю, я только в начале пути её восстановления.
Молча почтив память погибших, я разогнулся и коротко сообщил:
— Теперь можем выдвигаться.
Седой кивнул, а спустя десять шагов продолжил:
— Это красивое место. Оно достойно продолжить традицию. Идущие Сломанного Клинка обретут здесь последний покой.
Я не стал спорить. Если молодой глава семьи ничего не понимает в сути стремлений простых идущих своей семьи, в их желаниях, надеждах и месте, в котором они хотят найти своё последнее пристанище, то ему нужно назначить хранителя традиций, который в этом понимает. Седой отлично подходит на эту должность, лучшей кандидатуры, наверное, и не сыскать.
Чуть ниже по тропе к нам присоединился Рутгош, Зеленорукий и остальные, кто был здесь, даже те, кто до этого медитировал, созерцая Сердца Стихий. Дальше мы просто шли по отмеченной тропе, на которой не осталось ни одной ловушки. Или же обходили их. Искатели всё это время не сидели на месте.
По-хорошему нам бы всем бежать по этой безопасной тропе, используя техники усиления, но я был на это не способен, поэтому мы лишь неспешно шли. Сначала вниз, затем вверх, затем круто вверх и снова вниз, следуя тропой, которая повторяла рельеф хребта, и всё сильней уводила нас от статуи, которую я запомню навсегда.
Слева к небу поднимались острые заснеженные вершины, справа до горизонта простирались невысокие серые, безжизненные скалы, тут и там расколотые глубокими ущельями, а впереди маячили развалины города.
Я ступал осторожно, не очень доверяя своим ногам на неверных камнях, среди которых собратья проложили дорогу. Мы начали спуск, и серые, словно выцветшие, скалы теперь вздымались по обе стороны от нас, их вершины тонули в набежавших облаках. Я беспокоился о ногах, но скоро обнаружил, что словно не получается вдохнуть полной грудью, хотелось вдохнуть ещё сильней, но не выходило. Мы, вроде как, начали спускаться, отдаляясь от снежных вершин, но ощутимо похолодало, и дыхание теперь вырывалось изо рта облачками пара.
Тропа сузилась ещё сильней, сдавливая нас скалами, налетел внезапный порыв ветра, который ощутимо меня качнул. Я напомнил себе, что использовать Опору нельзя, что лучше уж ухватиться за Зеленорукого, а затем поражённо замер: впереди, на горе, что открылась после изгиба тропы, насколько хватало глаз, простирался по его склону ледник, уходя вверх, едва ли не к самой вершине.
Я прикрыл глаза, ощущая, что даже так горы давят на меня своим размером. В чём-то это было сравнимо с морем, в чём-то это было сильней, чем море. Наверное, всем, у кого стихия земля, для познания предела, сути мощи своей стихии, нужно было уходить сюда, в горы. Здесь, среди этих древних камней и льдов, которые были гораздо старше Древних, они могли бы постичь свою стихию и создать средоточие. Тишина звенела в ушах, нарушаемая лишь редким шорохом осыпающихся камней и завыванием ветра в расселинах. Потрясающе, воет почти так же, как…
— Молодой глава?
Я раскрыл глаза, скрывая досаду, отмахнулся от Седого и снова зашагал по тропе.
Она нырнула вниз и влево, огибая здоровенную скалу, которая в любом другом месте могла бы назваться горой, вновь начала подниматься вверх, скрывая от наших взглядов ледник, и в итоге вывела нас к огромной расщелине, через которую был перекинут не менее огромный мост.
И не просто мост, а мост, который держали на своих руках ещё два каменных идущих. Их ноги твёрдо стояли на дне ущелья, глубоко уходя там в бурный поток реки, их головы были на уровне той самой горы, что осталась позади нас.
Слева был мужчина. Широкие плечи, почти перегородившие ущелье от края до края, могучие руки, суровый взгляд исподлобья. Ему было бы впору выдавать испытания для тех, кто вступил на его мост.
Справа была женщина. На полголовы ниже и гораздо уже в плечах. Взгляд её был теплей, а на губах безвестный создатель оставил улыбку.
В отличие от прошлой статуи, той, что была основанием для ловушки, эти две не были изъедены, а прошли через все эти долгие сотни лет без единого следа для себя. Да, в них не было безупречности големов или совершенства духов, но гладкий камень оставлял ощущение, что они были вырублены только вчера. Зримое воплощение величия и возможностей Древних, которые пусть и были гораздо младше здешних гор, всё равно создавали творения, сравнимые размером с самыми младшими из вершин.
Когда мы спустились ниже по склону и добрались до самого моста, очарование статуй, Древними и самим местом немного померкло, очернённое действительностью.
Здесь, на этой стороне моста давным давно была большая полукруглая площадка, огороженная по краям изящными колоннами, которые, вероятно, держали когда-то на себе крышу. Почти четыре сотни лет назад все они были разрушены в битве, а сама площадка перепахана техниками.