Фридрих щелкнул выключателем. Яркий свет потолочного светильника залил все помещение. На полу засверкали осколки лабораторной посуды. Повсюду темнели следы от высохших лужиц, валялись растрепанные книги и листки исписанной бумаги. На стенах косо висели на одном гвозде металлические полки. Светлые горизонтальные полосы на крашенной бежевой краской штукатурке указывали на их прежнее расположение. В углу, рядом с перевернутым столом, лежал опрокинутый набок сейф, с торчащей из темного нутра сорванной с петель дверцей.
– Что здесь произошло?
– Господин барон, на той неделе заходила ваша жена, просила отдать ей артефакт. – Ошеломленный Фридрих растерянно смотрел на беспорядок.
– Зачем?
– Не знаю. – Он пожал плечами и развел руки в стороны. – Я сказал, что не могу это сделать без вашего ведома, и она ушла.
Давя каблуками осколки, я прошел к растерзанному сейфу, заглянул внутрь. Там, кроме скомканных листов бумаги, ничего не было. Рядом в куче мусора лежали два маленьких шприц-тюбика со свастикой в венке из волчьих следов на одном боку и готической надписью Werwolf на другом. Я присел, словно что-то хотел разглядеть в этом хаосе, незаметно сгреб пухлые тюбики из мягкого металла в ладонь и спрятал в рукаве шинели.
– Как часто ты приходил в лабораторию? – спросил я, медленно выпрямляясь.
– Я был здесь каждый день с утра и до позднего вечера.
– И что – ты ничего не заметил? – строго посмотрел я на Фридриха.
– Никак нет, господин барон, – потупил взор Мейнер. – Все было в порядке, а в ваш кабинет я не заглядывал.
– Понятно. Ладно, прибери здесь. – Хрустя битым стеклом под ногами, я двинулся к двери. Замер на пороге на несколько секунд, словно что-то обдумывая, и бросил через плечо: – Хотя нет, оставь, как есть. Ты свободен.
Перед отъездом в горы к партизанам я решил освежить в памяти кое-какие записи барона. Особенно меня интересовали уязвимые места оборотней. Валленштайн тщательно изучал созданных им монстров и записывал любые, даже незначительные, на первый взгляд, детали. Я наткнулся в его тетрадях на описание критических для жизни тварей нервных узлов с подробным указанием их местоположения, но, поскольку в тот момент плохо соображал из-за хронического недосыпа, почти ничего не запомнил.
Кригеру удалось сделать вервольфов практически не убиваемыми, но я полагал, что «конструктивные недостатки» остались неизменными и у модернизированных зверушек. Во время штурма фабрики могло произойти все что угодно, и я не имел права сбрасывать со счетов возможное столкновение с оборотнями. А раз так, мне следовало быть во всеоружии. Врага нужно хорошо изучить, но делать это лучше в спокойной обстановке, а не во время горячечной лихорадки боя. Просто так будет больше шансов на победу и выше вероятность выйти из схватки живым.
В особняке барона меня ждал сюрприз: в кабинете Валленштайна был такой же разгром, как и в лаборатории. Вся мебель оказалась перевернута, выдернутые из стола ящики лежали на полу, тетради валялись в камине. Вернее, не сами тетради, а обожженные кусочки коленкоровых обложек. Хорошо хоть, записная книжка барона уцелела: я положил ее в карман шинели, перед тем как отправиться к Кригеру.
Я тупо посмотрел на груду бумажного пепла. Планы узнать больше об уязвимостях оборотней растаяли, как дым над рекой. Не зря отец говорил: надо все делать вовремя. Вот не поленился бы тогда, пересилил себя, выписал нужные сведения и не хлопал бы сейчас глазами с глупым выражением лица.
Рыча от бессильной злобы, я резким взмахом руки снес канделябры с каминной полки. Бронзовые гетеры звонко брякнулись на пол, при этом у одной из них погнулась рука, а у другой отвалилась круглая подставка. Неровно виляя, она покатилась к журнальному столику, завернула за его ножку, обо что-то мелодично звякнула и упала.
Я проследовал по ее маршруту. На полу, рядом с подставкой, лежал голубоватый кристалл в виде черепа. Я подобрал находку, внимательно осмотрел со всех сторон. На плохо отшлифованном основании остались следы клея, тонкие едва различимые царапинки по краям указывали на места крепления к оправе. В памяти мгновенно вспыхнул столик в «Тевтонском рыцаре» и поправляющая галстук рука оберфюрера с перстнем на безымянном пальце.
Неужели это Шпеер устроил погром в лаборатории и особняке и сжег записи? Но зачем? Вывод напрашивался сам собой: он знал о приказе Гитлера и о том, что ждет Валленштайна в случае провала. Уничтожая результаты многолетней работы барона, Шпеер приближал его конец.
Я догадывался о давней вражде между ними, но не знал, из-за чего она возникла. Может, Валленштайн когда-то перешел ему дорогу, и с тех пор Шпеер ждал подходящей возможности отомстить ему и наконец-то дождался? По большому счету, меня не волновало противостояние барона и оберфюрера, но оно могло стать серьезной помехой. Вот как сейчас, например. Хотел освежить в памяти необходимые сведения, да не вышло.
Ладно, с вервольфами я как-нибудь разберусь. Не факт, что мне с ними вообще придется иметь дело. В крайнем случае, буду бить в голову. Какая бы мощная регенерация у них ни была, а перемолотый в кашу мозг даже ей восстановить не под силу. Главное, чтобы Шпеер потом не вставлял мне палки в колеса. Конечно, хочется верить, что никакого потом не будет, но мне почему-то казалось, что это не так.
Я еще раз посмотрел на кристалл, бросил его в камин и покинул кабинет.
Глава 9
Ровный рокот мотора способствовал анализу непростой ситуации. В основе моего плана лежал артефакт, вернее, его свойства. Я хотел уничтожить обломок камня, а потом вплотную заняться запасами вакцины на фабрике, но Шпеер меня опередил и спутал все карты.
Бог с ним, со Шпеером. В Германии, как и во всем мире, завистников хватает. Проблема в том, как он проник в дом? Неужели благоверная Валленштайна неожиданно вступила в игру? Может, она догадалась, что я не ее муж? Возможно. Тогда, выходит, Сванхильда и Макс действуют заодно. Интересно, что их объединило?
Я вспомнил первую встречу с оберфюрером и разговор после стычки с подвыпившими франтами. Тогда он с ненавистью высказался о богатых прожигателях жизни. Несомненно, с его точки зрения, Валленштайн тоже относился к этой категории: титул, деньги, положение в обществе, Гитлер не обделяет вниманием, если не сказать больше.
По сравнению со Шпеером Валленштайн просто счастливчик, баловень фортуны! Оберфюрер происходил почти из низов: мать прачка, отец слесарь на ремонтно-механическом заводе. Типичный представитель пролетариата, человек, который сделал себя сам.
Как он должен относиться к тому, кто в силу рождения и путем удачной женитьбы получил больше возможностей и обошел его в борьбе за благосклонность фюрера? Правильно! Ненавидеть и страстно желать мести.
Ну ладно, мотив оберфюрера ясен как белый день: деньги, власть и все такое. А что Сванхильда? Какой прок ей выступать против мужа? Может, она решила, что он женился на ней из-за денег? Так большинство великосветских браков на этом основаны.
Измена? Тоже не вариант. Валленштайн был помешан на работе и все время пропадал в лаборатории. Стоп! А почему я думаю об измене в этом ключе? А если это барон рогоносец, а третий в треугольнике – Шпеер?
Тогда все логично! Эти двое объединились, чтобы испортить жизнь Валленштайну, а теперь и мне. Сванхильда крадет главный ингредиент в производстве оборотней и громит лабораторию. Шпеер уничтожает документацию. Бедняга барон не справляется с заданием фюрера, отправляется в застенки папаши Мюллера, и – вуаля! – счастливые любовники падают друг другу в объятия.
Я врезал руками по рулю. Этот вариант событий не входил в мои планы. Не потому, что мне жалко Валленштайна, он та еще сволочь и должен получить по заслугам. Просто я хотел уничтожить артефакт, а вместе с ним и всю наработанную на фабрике вакцину, а эта су… мымра все испортила. Где мне теперь его искать?
Размышления неожиданным образом прервались в городке на границе Тюрингии и Баварии. Я остановился у перекрестка, со всех сторон зажатого фахверковыми домами. Выкрашенные в коричневый цвет перекрещенные балки каркаса отчетливо выделялись на фоне белых стен. Высокие крыши с мансардными окнами придавали зданиям игрушечный вид.
Эсэсман в зимнем камуфляже и белой каске стоял ко мне спиной. В поднятой руке трепетал на ветру красный флажок. Справа от солдата в коляске мотоцикла мерз пулеметчик. Он сидел, вцепившись в рукоятку МГ-42, и вертел головой по сторонам, провожая взглядом грохочущую гусеницами по брусчатке колонну тяжелых танков. Прямоугольный корпус, шахматное расположение катков, плоская, чуть скошенная вперед башня и длинный ствол пушки без труда выдавали в них хищников войны. «Тигры» своим ходом добирались с завода до ближайшей железнодорожной станции.
Столпившиеся на тротуарах зеваки радостно кричали торчащим из люков танкистам, мужчины махали шляпами, мальчишки провожали колонну восторженными взглядами и что-то оживленно обсуждали, тыча пальцем в бронированные махины. Женщины и девушки посылали воздушные поцелуи, одни вытирали слезы умиления, другие – те, что помоложе, – с веселым визгом подскакивали на месте, игриво помахивая ручкой.
Ревя мощным мотором, последний танк скрылся за углом высокого дома с остроконечной крышей. Эсэсман скрутил флажок, сунул за пояс, похлопал руками в трехпалых рукавицах.
Схватив мотоцикл за «рога», топнул по рычагу. Труба глушителя с треском выплюнула сизые кольца. Мотоциклист покрутил рукоятку газа, добавляя трескучего грохота и дыма, оседлал железного коня. «Цундап» взревел мотором, выплюнув белую струю из глушителя, и помчался догонять колонну, царапая шипами колес брусчатку.
Я дождался, когда мотоцикл скроется за поворотом, включил передачу и, под ровный шум двигателя, вернулся к прежним думам.
Городок давно остался позади, «опель» шуршал шинами по автобану, все ближе подбираясь к темневшим на горизонте предгорьям Альп, а я по-прежнему терялся в догадках: что могло сблизить Макса и Сванхильду. Любовная версия выглядела логично, но казалась не совсем убедительной: слишком уж это просто, банально и… пошло, в конце концов.