Слева и справа захлопали одиночные выстрелы – это морячок и француз били из трофейных карабинов. Алексей стрелял по экипажу мотоцикла, а Луи дырявил кабины грузовиков.
Я отбросил ненужную теперь трубу гранатомета, подхватил автомат и перевалился через край плато. Притормаживая каблуками сапог, покатился вниз по склону. Впереди шумным потоком неслась каменная река. Отдельные обломки горной породы то и дело выскакивали из серой массы лососями на нересте и снова сливались с грохочущей лавиной.
Страха не было. Вместо него внутри меня поселилась холодная ярость. Мне еще не доводилось стрелять из боевого оружия вне тира, но я неоднократно участвовал в срайк-больных сражениях и пейнтбольных битвах, а потому имел хоть какое-то представление о тактике ведения боя. Исторические реконструкции с применением тяжелой техники военного лихолетья тоже не прошли для меня даром.
Конечно, игры в войнушку – это не то же самое, что участие в реальных боевых действиях, но мне казалось, я справлюсь с поставленной самому себе задачей. Возможно, моя уверенность зиждилась еще и на том, что я, путем слияния наших с реципиентом сознаний, получил опыт и навыки барона. Валленштайн оказался парнем не промах. Он не только метко стрелял из всех имеющихся на вооружении немецкой армии типов личного стрелкового оружия, но и умел обращаться с пушками полевой и зенитной артиллерии.
Из «опелей» горохом посыпались пехотинцы. Огрызаясь автоматным огнем, они попытались спрятаться за грузовиками, но это удалось не всем. Партизаны стреляли на удивление метко. Число валяющихся в разных позах на каменистой дороге фигурок в серых шинелях стремительно росло.
Один из уцелевших фашистов выхватил из сапога гранату, сорвал колпачок с рукоятки и выдернул запальный шнур.
Я вдавил спусковой крючок. «Шмайссер» торопливо затрещал, плюясь облачками серого дыма. Пули отбросили пехотинца на борт грузовика, он зацепился рукавом за обвязку тента да так и остался висеть. Граната выпала из мертвой руки. Пару секунд спустя раздался звонкий хлопок. Осколки защелкали по камням, колесным дискам и бортам машин. Один из рваных кусочков металла просвистел у меня над ухом – я даже почувствовал исходящий от него жар – и вонзился в кучу щебня за моей спиной.
Петляя, как заяц, и стреляя короткими очередями, я добрался до первого грузовика в цепочке, присел, прижимаясь левым боком к остывающему мотору. За спиной чадил горящий бронетранспортер. Языки пламени с треском лизали его развороченные борта, пожирая пузырящуюся на изувеченном металле краску.
Я поменял почти пустой магазин, передернул затвор и, держа ствол «шмайссера» перед собой, медленно пошел в обход «опеля». На плато все еще подавали голос карабины, неподалеку трещали автоматы пехотинцев. Щелкали по камням пули, с истерическим визгом уходя в рикошет. Иногда звонко хлопали гранаты.
Выстрелы раздавались все реже, а когда я поравнялся с задним бортом грузовика, так и вовсе затихли. Я постоял немного, прислушиваясь к шорохам внутри кузова: вдруг там кто-то щелкнет затвором или лезвие ножа со змеиным шипением полезет из ножен. Тихо. Только слышны чьи-то сдавленные голоса. Кто-то шептался чуть слышно, а что – не разобрать. Я сделал шаг, просунул в кривую щель ствол автомата и резким рывком отбросил брезентовый клапан в сторону.
Пронзительный вопль врезал по ушам. Из темноты кузова на меня прыгнул пехотинец с ножом в руках. Не ожидая атаки, я не выстрелил и уже в следующий миг очутился на земле.
Немец взмахнул ножом. Короткий солнечный блик на отполированном до блеска лезвии – и железо громко лязгнуло о железо. Сыпанули искры. На месте, где сталь клинка скользнула по затворной коробке, осталась глубокая вмятина.
На мое счастье, нож попал в щель между складным прикладом и корпусом автомата. Резким рывком я обезоружил противника, врезал ему стволом по зубам, отшвырнул бесполезный сейчас «шмайссер» и обеими руками вцепился в фашиста.
Мы катались по земле, рыча, как звери, и мутузя друг друга кулаками. В какой-то миг фриц положил меня на лопатки, схватил руками за горло и начал душить. Я елозил ногами, выскребая каблуками сапог канавки в каменном крошеве, хватал солдата за руки и пытался выдавить ему глаза.
Наци отреагировал на мои попытки скинуть его с себя тем, что усилил давление. Силы стремительно таяли, я задыхался и хрипел, шаря руками по земле. Пальцы нащупали кусок гранита. Я собрал остатки сил, схватил увесистый обломок глыбы и с грохотом обрушил его на каску противника.
Удар оказался такой силы, что ремешки каски лопнули, и она слетела с головы фрица. Хрипя и кашляя, я сбросил с себя ошеломленного немца, извернулся ужом и снова ударил его камнем по голове. Потом еще раз, еще и еще. Выбитые зубы и кровавые ошметки летели во все стороны, внизу противно чавкало и хлюпало. Мои руки, лицо, одежда давно уже выпачкались в алом, а я все орал, бил и никак не мог остановиться.
Кошмар закончился, когда Алексей вырвал липкий от крови булыжник из моих рук и за шиворот стащил меня с трупа.
– Товарищ полковник, успокойтесь! – Видно, я все еще был не в себе, потому что моряк отвесил мне звонкую затрещину и сильно встряхнул за грудки: – Все кончено, товарищ полковник! Мы победили!
Сидя на холодных камнях, я смотрел в одну точку и ничего не видел, кроме кровавых кругов перед глазами. Цветные окружности водили хоровод, расплывались в стороны и снова сбивались в кучку. В голове стоял звон. Учащенный пульс гулким стуком отдавался в ушах.
Кто-то встряхнул меня за плечи, и я услышал встревоженный голос Марики:
– Что с ним? Он ранен?
– Да ничего с ним не случилось, – пробасил в ответ морячок и сказал с нескрываемой иронией: – Товарищ полковник в шоке. Ты лучше, вон, фрица пожалей, вишь, как начальство его уделало.
К тому моменту я немного оклемался, круги перед глазами исчезли. В нос шибанул тошнотворный запах смерти, горящей резины и чего-то еще не очень приятного. Я посмотрел на руки. Они были липкими и красными. Память сразу вернулась ко мне. Вспышками стробоскопа замелькали события недавнего прошлого. Я внутренне собрался и глянул на убитого немца, но при виде жуткой каши вместо лица не сдержался и со звериным рыком блеванул под ноги Марике. Она негромко вскрикнула, отпрыгивая в сторону.
Я еще отплевывался и вытирал губы рукавом, а морячок уже подсел сбоку и с участливым видом спросил:
– Что, товарищ начальник, первый раз?
Я кивнул, жадно хватая ртом воздух, словно только что вынырнул со дна глубокой реки.
– Ничего. Я, когда первого завалил, два дня есть не мог. Стоило запах еды учуять – сразу полоскало. Потом нормально – пообвык. И у вас пройдет. Будете фрицев, как орешки, щелкать. А вот с девушкой зря вы так. Она беспокоилась о вас, переживала, а вы ей здрасте-пожалуйста.
– Все сказал? – прохрипел я и так глянул на матроса, что тому сразу стало не до шуток. – Тогда заткнись, без тебя тошно!
Время не прошло для меня даром. Я окончательно пришел в себя и с первой попытки встал на ноги. Хотел извиниться перед Марикой, но ее звонкий голосок журчал уже в конце колонны. Рядом с хмурым видом переминался с ноги на ногу Алексей. До парня дошло, что он позволил себе лишнего.
– Ладно, проехали. Я не сдержался, ты сболтнул не подумав. Бывает. Пошли, посмотрим на пополнение, что ли?
Я подобрал закатившуюся за колесо «опеля» фуражку, нацепил на голову, потом вытер лицо и руки снегом из канавки на склоне и глянул на лежащий неподалеку автомат. От стойки прицела до стопора затворной коробки наискось шла глубокая борозда. На всякий случай я взял в руки «шмайссер», подергал затвор, в глубине души надеясь на чудо. Надежды не оправдались. Я, без сожалений, швырнул оружейный хлам на дорогу и поковылял за матросом.
Освобожденные пленники сиротливо жались у последней машины. Ветер трепал их полосатые робы, и я даже отсюда видел, как бедняги трясутся от холода. С недавними узниками о чем-то говорила Марика. Янек и еще несколько партизан стояли рядом, внимательно следя за новобранцами.
Я понимал, что силой такой укрепленный объект, как фабрика, нам ни за что не взять, и надеялся на военную хитрость и внезапное нападение. Довольно призрачные преимущества, но и они могли растаять как дым, если бы кто-то из освобожденных нами пленников сбежал. Добраться отсюда до фабрики не так и сложно: всего несколько часов быстрого шага – и ты у цели. Я не сомневался, что среди узников найдутся желающие купить если не свободу, то вполне сносную жизнь в заключении, а потому велел не спускать с них глаз до начала атаки. Там уже война расставит все по местам. Кто в тебя стреляет – тот и враг. К противникам не побежишь с белым флагом в руках: не они, так свои пристрелят. С предателями у всех разговор короткий.
Я подошел к цыгану, спросил вполголоса:
– Сколько их?
– Пятьдесят. Из них двое тяжелораненых и два трупа, – так же тихо ответил он.
– Итого сорок шесть. Неплохо. – Я пожевал губами, обдумывая возникшую мысль, потрогал выбитые пулей щепки, иглами дикобраза торчащие из досок кузова. – Как думаешь, машины в порядке?
– А что с ними будет? Двигатели вроде целы, кое-где тенты продырявило, так это не проблема.
– Понятно. Ты, это, возьми с собой кого-нибудь, сходите в пещеру за тушенкой для пополнения и оружием. На все полчаса. Давай мигом.
Янек кивнул, хлопнул прибалта по плечу, позвал с собой еще одного партизана и побежал к склону горы.
Я направился к столпившимся вокруг девушки арестантам, протиснулся сквозь плотные ряды, встал рядом с Марикой и громко сказал:
– Товарищи! Сегодня для вас счастливый день. Запомните его на всю жизнь, не важно короткую или длинную, – это второй день вашего рождения. Мы спасли вас от кошмарной участи стать лабораторными крысами. На вас собирались проводить исследования, испытывать новые вакцины, хотели мучить бесконечными опытами и, в итоге, зарезать на операционном столе.
Я посмотрел на худых людей в одинаковых тюремных робах и полосатых шапочках. На груди пленников виднелись нашивки с восьмизначным номером и повернутым вершиной вниз треугольником. Треугольники отличались по цвету и буквам внутри. Несколько человек вместо треугольника носили желтую звезду Давида. На изможденных лицах читалась решимость и желание отомстить. Глаза горели ненавистью, только у двух или трех они были тусклыми и лишенными жизни.