Я поморгал, внимательно осмотрел страницу с обеих сторон. Она была девственно-чиста, и ничто на ней не напоминало о недавнем видении. Покачав головой, я еле удержался от соблазна покрутить пальцем у виска. Двадцать седьмое декабря послезавтра. Как я мог прочитать о нем сегодня, да еще и в настоящем времени? Так! Это все от переутомления, сейчас перемешаю угли в камине – и спать. Завтра будет трудный день. Надо придумать, как вытащить отсюда Марику и как вернуться домой самому.
Я удобнее устроился в кресле и почти мгновенно уснул. Когда проснулся, часы на каминной полке показывали семь утра – самое подходящее время для дела.
В гардеробной на втором этаже я выбрал для себя комплект обмундирования из десятка висевших на плечиках кителей и сложенных в аккуратную стопку галифе. Переоделся, влез в новые – до хруста – сапоги, их тут в ряд стояло несколько пар, нацепил фуражку с отполированным до блеска орлом и черепом со скрещенными костями, накинул на плечи пропахшую нафталином шинель, их у барона тоже было в достатке, и заглянул в спальню к Марике.
Она спала, разметавшись на кровати. Я не стал будить любимую, осторожно поправил одеяло, поцеловал в припухшие после бурной ночи губы и на цыпочках вышел за дверь. Стараясь не греметь сапогами, спустился по лестнице, спрятал в кабинете Валленштайна ампулы с вакциной и покинул особняк.
В предрассветных сумерках с граем кружили вороны. На деревьях хрипло переругивались галки. Голуби трясли головой, бегая по тротуарам в поисках случайной крошки. Дребезжащий трамвай, позвякивая, вкатился на площадь, пересек ее по диагонали и скрылся в каньоне Ратхаусштрассе, помаргивая сигнальными фонарями. Ранние пешеходы зябко кутались в шубы и пальто. С вокзала доносился неясный гул голосов и звонкие крики мальчишки – разносчика газет. На невидимой отсюда платформе недовольно заворчал паровоз. Чуть позже запыхтел еще один труженик стальных магистралей и тонко засвистел, стравливая избыточное давление.
Я неторопливо дошел до машины. Хлопнув дверцей, сел в холодный салон. Двигатель завелся на удивление быстро. Я подождал пару минут, следя за стрелкой датчика температуры, потом с усилием воткнул первую передачу и направил стреляющий глушителем «хорьх» в сторону лаборатории.
Помещение встретило тишиной, запахом пыли и медикаментов. Мейнера на месте не оказалось – наверное, он уже трясся в вагоне где-нибудь на просторах оккупированной Белоруссии или Украины. В кабинете Валленштайна все осталось, как было: тот же бардак на полу, повисшие на одном гвозде полки, развороченный сейф в углу. Я внимательно просмотрел уцелевшие бумаги, пролистал книги в поисках заметок на полях и других записей, порылся в кучах мусора – ничего, что могло бы помочь найти следы Шпеера и Сванхильды.
После кабинета обыскал стол, за которым Валленштайн записывал ход экспериментов над оборотнями. На всякий случай заглянул в клетки и вольер, где содержались вервольфы. Правда, долго там не задержался: вонь стояла такая, что вышибало слезы. Зато она хорошо прочистила мозги, и я быстро набросал в уме новый план.
Больше меня в лаборатории ничего не держало. Я отправился домой и на обратном пути заглянул в полуподвальный магазинчик, где купил для Марики бутылку настоящего французского шампанского и коробку швейцарских конфет. Седой старик с лысиной в виде тонзуры, тощими усами и крючковатым носом запросил баснословную сумму.
– Контрабанда, – прошамкал он, поддернув черный нарукавник.
Бумажник барона чудом не потерялся во время недавних приключений. Я заблаговременно переложил его из старой шинели в новую – помимо денег в нем хранилось удостоверение – и сейчас высыпал на прилавок все до последнего рейхспфеннинга. Забрал хрустящий бумажный пакет с нацистским орлом с одной стороны и черно-белым портретом Гитлера с другой и вышел из тесного помещения.
К десяти утра улицы заметно оживились. Появилось больше машин, по тротуарам бегали дети, подростки кучковались у фонарных столбов, дымя одной папироской на всех. Почтенные фрау спешили в магазины отоварить оставшиеся карточки. Не менее почтенные бюргеры торопились по делам, неся в руках портфели или свернутые в рулон газетки. Из казарм на перекрестки выползли военные патрули. Офицеры проверяли у горожан документы, солдаты молча глазели по сторонам, вздыхая, как лошади, и топча наметенный ночью снег шипованными подошвами.
За квартал до особняка навстречу мне проехал черный «мерседес» с затемненными стеклами. Я горько усмехнулся, подумав, что в нем наверняка везут в тюрьму выявленного гестаповцами противника режима.
Со скоростью сорок километров в час «хорьх» вкатился на площадь. Сделал «круг почета», следуя указаниям дорожных знаков, завернул за угол особняка, рыкнул мотором напоследок и затих. Перегнувшись через спинку водительского кресла, я взял с заднего сиденья пакет с гостинцами, запер дверь машины и через минуту поднялся на крыльцо ставшего на время родным для меня дома.
Глава 16
Я по-тихому вошел в дверь и сразу почувствовал тревогу.
В углу валялась пустая вешалка, на полу виднелись следы армейских сапог и густой веер из красных клякс. Кое-где гипсовая лепнина оказалась сбита со стен и растоптана в крошево. Шелковая драпировка была местами изрезана.
– Отто!
Я вздрогнул, повернулся на голос и увидел Шпеера в дверях кабинета. Тот стоял со скрещенными на груди руками, привалившись плечом к косяку. На левом запястье тускло поблескивал серебром тот самый браслет с черепами.
– Не ожидал меня увидеть? А зря! Фюрер велел следить за тобой, вот я и слежу.
– Вижу, как ты следишь, – пробурчал я и кивнул на испорченную стену: – Твоя работа?
– Ну что ты, Отто. Нет, конечно. Это девица во всем виновата. Одного храброго немецкого солдата лягнула. Другого укусила. Третьему головой нос разбила, бедняга чуть в крови не захлебнулся. Строптивая она у тебя. – Шпеер покачал головой. – Просто жуть. А что ты в дверях стоишь? – Он отделился от косяка и, улыбаясь, развел руки в дружеском жесте: – Проходи, чувствуй себя как дома.
– Я и так у себя дома, – сказал я и с огромным удовлетворением отметил, как с самодовольного лица оберфюрера сползает идиотская улыбка.
В кабинете от прежнего беспорядка не осталось и следа. Ящики были задвинуты в стол, мебель расставлена по местам, книги вернулись на полки громоздкого шкафа. Будто и не было обыска и сожженных тетрадей барона. Даже гора пепла исчезла из камина, в котором опять полыхал огонь. Чудеса, да и только!
Я поставил на стол шуршащий пакет, достал бутылку шампанского, конфеты. Скинул шинель на спинку кресла у камина, сверху пристроил фуражку, пригладил волосы. Интересно, зачем Шпеер снова пришел?
– Сванхильда дала ключи. Сказала, чтобы я все здесь подготовил к ее приезду, – ответил Макс на невысказанный вопрос. По лицу догадался, что ли?
– Хм! И давно ты у моей жены на побегушках? – Я взял шампанское, зашуршал желтой фольгой, срывая защитную упаковку с горлышка. – Будешь?
Макс, проигнорировав первый вопрос, прищурился, читая этикетку:
– «Вдова Клико»?! – Он причмокнул губами, покачивая головой с видом знатока. – Хороший выбор. Где взял?
– Где взял, там уже нет. – Я скомкал обертку и бросил золотистый шарик в огонь. – Так ты будешь или как?
– Конечно, буду! Что за вопрос? А ты, я вижу, балуешь польскую шлюшку. Она в постели хороша, да? Лучше Сванхильды?
– Тебе какая разница? Или ты уже попробовал мою жену? – Я поставил пока еще не открытую бутылку на стол, распечатал коробку конфет. Внутри под тончайшей пронизанной паутинками прожилок белесой бумагой в фигурных гнездах лежали двадцать «морских ракушек» из темного и белого шоколада. – Принеси бокалы. Знаешь, где их взять?
– Не беспокойся, знаю. А с твоей женой у меня ничего не было и быть не могло. Она, как любая порядочная немка, хранит верность супругу.
Я усмехнулся, вспомнив оргию в храме, но Шпеер этого не видел, поскольку в это время выходил из кабинета.
Макс вернулся с двумя тонкостенными бокалами, поставил их на край стола, подвинул ближе ко мне. Я ослабил проволочную петельку мюзле, с легким хлопком достал пробку, разлил шипучее вино по бокалам. Струйки пузырьков побежали со дна, исчезая в оседающей шапке пены.
Указав гостю взглядом на его бокал, я поднял свой и спросил:
– За что пьем?
– За успех! – громко объявил Шпеер и сделал большой глоток.
Я пригубил шампанского и, любуясь бегущими пузырьками, задал еще один вопрос:
– За успех чего, если не секрет?
Шпеера сразу как будто подменили.
– Хватит строить из себя невинного мальчика! – рявкнул он, поставив недопитый бокал на стол. – Думаешь, я не знаю, чем ты занимался все это время? Я следил за каждым твоим шагом, Отто, и все видел.
– Ничего ты не видел и ничего не знаешь, – сказал я, презрительно кривя губы. – Если б ты занимался делом, как велел тебе фюрер, а не страдал ерундой, ты не проморгал бы заговор Кригера, который мне, – я тоже вернул бокал на стол и ткнул себя пальцем в грудь, – удалось раскрыть в последнюю минуту.
Шпеер удивленно выпучил глаза.
– Какой заговор?
– Макс, он перехитрил нас и, по сути, создал новый вид вервольфов. Теперь эти твари подчиняются ему, исполняют только его команды и практически неуязвимы. С помощью этой девчонки… кстати, куда ее повезли?
Оберфюрер растянул губы в неприятном оскале:
– Думаешь, такой хитрый, да? Решил мне зубы заговорить и узнать, куда твою шлюху уволокли? Не получится.
– Пф-ф! Не хочешь говорить – не надо. Сведения из нее я уже вытащил, так что она, если честно, отработанный материал.
– Какие сведения? – насторожился Шпеер.
– Никакие. – Я взял бокал. – Давай лучше о Кригере поговорим.
– Давай, – кивнул Шпеер, тоже беря бокал.
Я отсалютовал и выпил шампанское, не сводя глаз с собеседника. Оберфюрер повторил мои действия, как отражение в зеркале. Мы одновременно поставили пустые бокалы на стол, и я снова наполнил их игристым вином. Затем взял конфету из коробки, откусил немного на пробу. Шоколад оказался отменным на вкус. Я съел конфету целиком, взял еще одну и пододвинул коробку ближе к Максу.