– Может, все-таки объяснишь, в чем твой план? Учти, я не смогу посадить самолет. Нам все равно придется прыгать, и чем быстрее мы это сделаем, тем больше шансов у нас уцелеть.
– До войны я работал механиком на аэродроме, – пропыхтел Дитрих, – Обслуживал самолеты. У этих транспортников есть аварийная ручная помпа. Видели лючок между креслами пилота и бортмеханика? Там она и находится. Если дотолкаем бочку до кабины, есть шанс пролететь еще немного.
– Ну и чего ты молчал?! А ну, навались!
Вдвоем мы кое-как притолкали бочку к кабине. Я сорвал крышку люка. Под ней в небольшом углублении находилась ручка насоса с красным набалдашником. От сферической оболочки помпы вниз уходила стальная трубка топливопровода.
Дитрих раздобыл где-то маленький ломик и трехметровый кусок резинового шланга. Пока он, вооружившись ломиком, как копьем, пробивал отверстие в трубке, я пытался гаечным ключом раскупорить бочку. Изрядно намучившись, я наконец-то сбил крышку с горловины. В нос сразу шибануло запахом горючки.
К тому времени Дитрих пробил дыру в топливопроводе, воткнул туда один конец шланга, второй бросил мне. Я сунул его в бочку и крикнул:
– Давай!
Дитрих сделал несколько качков. Помпа захлюпала, всасывая воздух вместе с топливом. Немец показал большой палец:
– Нормально, только надо входное отверстие уплотнить.
Я оглянулся в поисках чего-нибудь такого, чем можно обмотать конец шланга. Как назло, на глаза ничего не попадалось.
А топлива в основном баке оставалось все меньше. Центральный двигатель пожирал остатки горючего с пугающей быстротой. И вот настал момент, когда последние граммы бензина сгорели внутри цилиндров. Я не сразу понял, что случилось. Просто в какой-то момент в кабине стало тихо. Застывший в одном положении винт непривычно резал глаз, а уши уловили тонкий свист проникающего в кабину сквозь щели воздуха.
Потеряв тягу, «юнкерс», с нарастающим воем, полетел вниз. В этой ситуации опытный пилот спокойно мог пролететь еще несколько километров, найти подходящее место и сесть, сохранив жизнь себе и самолету. Беда в том, что я не ас и совершить такой трюк мне было не под силу.
Первым пришел в себя Дитрих. Он выхватил из-за голенища складной нож и швырнул его на пол у моих ног:
– Шинель!
Я сразу понял задумку немца, схватил нож с накладками из резной кости на рукоятке и нажал кнопку. Острое лезвие с гравировкой Deutschland uber alles[9] над желобком-кровостоком с щелчком выскочило из продольного отверстия. Я протиснулся к Марике, присел возле нее на колено.
– Штурвал чуть на себя, вот так. Молодец, девочка! Держи самолет ровнее, потеряем воздушный поток – нам крышка, – чуть слышно бормотал я, отрезая от шинели узкую полоску сукна.
Не знаю, слышала меня Марика или нет, но вела она себя отменно, словно понимая, что сейчас все зависит от нее. Я в последний раз дернул лезвием, отдал отрезанный кусок шинели немцу, а сам сел на место пилота, положив нож на верхнюю крышку приборной панели.
Дитрих выдернул шланг, обмотал вокруг него тряпицу, припал к концу резиновой трубки губами и втянул в себя воздух. Выплюнув на пол смешанную с попавшим в рот бензином слюну, он воткнул шланг со струящимся из него топливом обратно в отверстие, да еще и пальцем поприжимал суконный валик, чтобы уж наверняка. Потом несколько раз дернул ручку насоса. Помпа без всхлипов всосала бензин, на что немец ответил радостным воплем.
Я принял это как руководство к действию, щелкнул «флажком» магнето и едва не прослезился, когда услышал довольное урчание двигателя. Винт пропеллера закрутился, увлекая самолет за собой.
– Получилось! А я думала, уже все. – Голос Марики дрогнул. – У меня перед глазами вся жизнь пронеслась.
Она беззвучно заплакала, ее худенькие плечи затряслись, а по чумазым щекам покатились крупные слезы, оставляя на коже грязные разводы. Я хотел сказать ей, что-нибудь успокаивающее, вроде «не бойся, все позади», но передумал. Говорят, держать в себе негативные эмоции вредно для здоровья. Пусть поплачет, глядишь, так и нервное напряжение спадет.
Дитрих старательно стучал ручкой насоса, снабжая мотор топливом. Не поворачиваясь к нему, я бросил через плечо:
– Ты где парашюты видел? Надо бы приготовиться, а то, боюсь, горючка кончится, и нам подобный фокус уже не провернуть.
– В хвостовом отсеке, – ответил он, поменял руку и с прежней скоростью взялся за перекачку бензина.
– Марика! Возьми управление на себя, я сейчас.
Марика уже пришла в себя, слезы высохли, в глазах появились прежние веселые искорки, на порозовевших губах играла улыбка. Она улучила момент, когда Дитрих опустил голову, и послала мне воздушный поцелуй. Я улыбнулся и губами изобразил ответный подарок. Марика расцвела, беззвучно прошептала: «Люблю» – и снова чмокнула меня на расстоянии.
После обмена любезностями, я выбрался из кресла, обогнул стучащего насосом Дитриха и, пройдя сквозь грузовое отделение, с трудом протиснулся в узкий проем входа в хвостовой отсек. Я надеялся сразу увидеть парашюты, думал, они висят на лямках на каком-нибудь торчащем из стены крюке, но не тут-то было. Первое, что бросилось в глаза, – алюминиевая лесенка, ведущая в турель. Никакой защиты у пулеметного гнезда не было. По всему отсеку гулял холодный ветер.
Тюрбан на голове растрепался, пока я помогал Дитриху тащить бочку к кабине. Сильный порыв ветра подхватил кончик шарфа, захлопал им, как птица крыльями. Я поправил тюрбан, пока он совсем не размотался, и сосредоточился на поисках.
Вдоль сужающихся к хвосту стен тянулись жестяные ящики наподобие тех, в которых перевозят инструменты. Может, парашюты внутри? Я щелкнул застежками замков, поднял крышку одного из них. Там лежали обрезки труб и слесарные инструменты. Гайки, шайбы, болты хранились в приклепанных к стенкам коробочках. В другом рундуке я обнаружил комплект летного обмундирования. Вот откуда Дитрих куртку и шлем притащил. Зато в первом ящике вдоль другой стены я нашел, что искал: парашютные ранцы. Правда, их было всего два, но я и в этом увидел позитив. Прыгну в обнимку с Марикой. Когда приземлимся, будет повод поцеловать.
Я вытащил парашютные ранцы на свет, запер сундук и собрался идти обратно, как вспомнил, что не проверил соседний кофр. Это не имело значения: вряд ли там хранится что-то ценное, но я все же заглянул под крышку. Там лежали, тускло поблескивая полированными боками, металлические цилиндры вроде аквалангов. Сходства добавляли гофрированные шланги, которыми эти цилиндры соединялись с резиновыми респираторами.
«Прототипы кислородных масок для высотных полетов», – подумал я, захлопнул крышку и, забросив ранцы за спину, потопал в кабину, где Дитрих по-прежнему качал бензин, а Марика вела самолет заданным курсом.
– Помочь? – Я сбросил ношу за спиной у немца.
Дитрих на мгновение прервался, мельком глянул на меня и снова застучал рукояткой помпы.
– Не надо, штандартенфюрер, я не устал. Лучше сядьте за штурвал. Не имею ничего против вашей помощницы, но из нас троих… уф!.. вы больше подходите на роль пилота.
Я невольно расплылся в улыбке. Похвала приятно грела душу и ласкала слух. Вот уж не знал, что настолько падок на лесть.
– Да ладно, чего там. Подумаешь, несколько раз самостоятельно поднял самолет в воздух. Тоже мне достижение, – фыркнул я, но все-таки занял почетное место.
Марика прекрасно справилась с заданием. Пока сидела за штурвалом, «юнкерс» ни на йоту не отклонился от курса и не вышел за границы эшелона. Неплохой результат для новичка. Я так ей об этом и сказал, за что был немедленно награжден любящим взглядом.
За последующий час с небольшим Дитрих неоднократно просил Марику подменить его на несколько минут. Как-то я тоже вызвался поработать насосом, но получил от обоих такой энергичный отказ, что больше своих услуг не предлагал.
А потом случилось то, чего я никак не ожидал. Правда, сам я в событиях не участвовал, а узнал о них позже от Марики. Она приложила массу стараний и потратила уйму времени, чтобы привести меня в чувство после аварии.
Глава 19
Голова трещала, угрожая лопнуть в любой момент. Перед глазами плавало мутное пятно, во рту скопилась слюна с привкусом железа, нос сильно болел и вроде как немного распух. Я не сразу понял, что не слышу гул мотора. Кроме того, я лежал на спине и на меня сверху сыпалось что-то пушистое и холодное.
– Что произошло? – Язык еле ворочался, фраза вышла невнятной, словно я набил рот кашей.
Пятно перед глазами зашевелилось, приобретая резкость и ясные черты. Вскоре оно превратилось во встревоженное лицо Марики. Она протянула руку, стряхнула с моей головы крупные хлопья снега.
– Что случилось? – повторил я и поморщился от хлынувшего потока слов. – Не так часто. Давай помедленнее, ладно?
Марика резким движением вернула под летный шлем выскользнувшую прядь волос, села рядом со мной в сугроб и рассказала обо всем, что я пропустил, валяясь в отключке. В последнем, кстати, не я виноват. Это Дитрих вырубил меня ударом трубы по затылку. Наверное, одной из тех, что я нашел в хвостовом отсеке.
Марика знала не так и много, поскольку немец и ей врезал по голове. Правда, она пришла в себя намного раньше меня. Я не стал вдаваться в подробности, почему это произошло. Возможно, Дитрих ее пожалел и стукнул не так сильно, или же шлем принял на себя часть удара. Какая разница? Главное, Марика умудрилась посадить самолет в чистом поле, если так можно назвать практически неконтролируемое падение с высоты, и вытащила меня из кабины.
Я пошевелился, приподнял голову и вытянул руку, чтобы ухватиться за Марику. Рукав куртки съехал вниз. Я сначала не понял, а когда до меня дошло, подскочил, как ужаленный. Вместо браслета на запястье темнел багровый след. Я в панике похлопал по карманам брюк и с видимым облегчением нащупал в одном из них ампулу с вакциной. Похоже, Дитрих ее не нашел, когда грабил меня. Или же он и не пытался ее искать, а хотел забрать только браслет.