Я засмеялся, но вылетевшие из груди хрипы больше походили на карканье ворона.
– Заткнись, червь! – Бальтазар сильно пнул меня в спину. В легкие будто тараном ударили. Я задергался в кашле, не забывая при этом сдвигать пояс. Заветный кармашек оказался под рукой. Я осторожно отстегнул клапан, нащупал костяную рукоятку кинжала, потянул на себя.
Бальтазар в это время гремел железом за моей спиной, видно, собирался купить себе освобождение. В мои планы не входило провести здесь ближайшие три тысячи лет, хоть я и не понимал: как это возможно без головы. Харкнув кровью, я шевельнулся, вроде как привлечь внимание, на самом деле, чтобы вытащить мизерикорд и воткнуть кончик узкого лезвия в щель между пластинами бригантины.
– Бальтазар! Ты так и будешь трусливо стоять за спиной или посмотришь в глаза тому, кто дал тебе обратный билет?
– А ты смелый человек. – Сзади что-то звякнуло, похоже, Бальтазар стукнул кулаком по груди в знак признания моей отваги. – Пожалуй, я окажу тебе такую честь.
Он протопал вокруг меня, неся фламберг на плече, встал, широко расставив ноги. Волнистое лезвие с шипением скользнуло по хоуберку, острие меча вонзилось в землю в метре от меня. Звякнув кольцами доспеха, Бальтазар встал на одно колено, наклонился, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Ты навсегда останешься здесь, – прошептал я и вогнал трехгранное жало в сердце.
Эпилог
Пи-ип! Пи-ип! Пи-ип! Пи-ип!
Размеренный писк вырвал меня из липкой паутины сна. Веки задрожали, как это бывает, когда проснешься, но не до конца. И ты рад бы остаться в ночных грезах, да только они уже растаяли, как туман под первыми лучами солнца. И надо вставать, выбираться из-под теплого одеяла, идти умываться, собираться на работу – ну или куда там еще – и неохота.
Нудное пищание по-прежнему плавало в воздухе и вроде как не собиралось исчезать. Похоже, проклятый будильник решил с утра вывести меня из равновесия. Я шевельнул рукой в попытке дотянуться до проклятых часов и швырнуть их в стену.
– Очнулся! Ну слава богу! – услышал я незнакомый мужской голос. – Сестра, десять кубиков, – голос назвал мудреное лекарство, – внутривенно.
Раздались быстрые шаги, зашуршала одежда, скрипнула и захлопнулась дверь. Чуть позже послышался тихий скрежет, будто скребли камнем по стеклу, что-то негромко хлопнуло, и в воздухе резко запахло лекарствами. Нежные пальчики взяли меня за руку. Я открыл глаза, увидел миловидную брюнетку в белом халате и шапочке с красным крестом. Девушка брызнула серебристой струйкой из иглы, вставила сверкающую сталь в прикрепленный к моей руке узкими полосками пластыря катетер и надавила на поршень.
Пока медсестра вливала в меня миллилитры лекарства, я ворочал головой, осматривая больничную палату. Ничего необычного: стандартная одноместная комната с люстрой-плафоном посреди потолка, занавешенным окном, бело-зелеными стенами и пружинной койкой, на которой, собственно, я и лежал сейчас. Справа от кровати стояла тумбочка, слева на колесной стойке попискивал кардиомонитор. Выходит, это его я принял за будильник. От прибора к датчику на моем пальце тянулся тонкий проводок. Я случайно стряхнул клипсу, зеленые зигзаги на экране превратились в сплошную линию, а монитор противно заверещал.
Медсестра хмуро сдвинула брови, достала иглу из катетера, бросила шприц в пластиковый поддон на тумбочке и вернула прищепку на палец. По экрану кардиомонитора снова поплыли загогулины, а из динамика донесся привычный писк.
Сердце мерно колотилось, разнося лекарство по телу. Я почувствовал нарастающее умиротворение и необычайную легкость. В голове прояснилось. Ощущения были такие, словно в хмурый день неожиданно расползлись тучи, и на небе появилось лучистое солнышко. Мне казалось, еще немного, и я поднимусь над кроватью, буду парить в теплых широких лучах, что падали на исшарканный линолеум сквозь повернутые боком ленты вертикальных жалюзи.
– Вам надо отдохнуть. – Медсестра погладила меня по руке. – Вечером придут ваши друзья, доктор разрешил впустить их в палату реанимации.
«Реанимации?! О чем это она?»
Я хотел расспросить ее, но дрема снова завладела мной, и я провалился в трясину глубокого сна.
Меня разбудили приглушенные голоса. Кто-то тихо шептался, топчась возле кровати. В коридоре раздались тяжелые шаги, скрипнула дверь, и густой бас грянул весенним громом:
– Ну, как он там?
На гостя зашикали, зашипели, как змеи. Спинка кровати дрогнула, и один из визитеров сдавленно взвыл, видно, ударился рукой, когда отмахивался от балагура. Справа зашуршали одежды. Я ощутил легкий ускользающий аромат, шелковистые пахнущие медвяным лугом волосы приятно защекотали лицо. По щеке скользнула волна теплого дыхания, и мягкие губы, почти касаясь уха, прошептали:
– Просыпайся, соня.
Я открыл глаза. На стуле, рядом с кардиомонитором, сидела Кристина, шурша надетыми на туфли бахилами. Одноразовый берет из голубого спанбонда с трудом держался на копне каштановых волос, накинутый на плечи халат наполовину скрывал фиалковое платье под вид греческой тоги. Около кровати топтались ребята. У дверей, опираясь плечом на косяк, стоял тот самый шумный гость – Петрович. Он кивнул, приветствуя меня. Я улыбнулся в ответ и попросил парней помочь мне сесть. Ребята наперебой стали отнекиваться, дескать, доктор запретил мне двигаться в ближайшее время. Я запротестовал, попробовал пошевелиться, но сделать это оказалось не так-то просто. Правая нога не двигалась совсем, что-то давило на нее со всех сторон, грудь сжимала тугая повязка, правая рука была согнута и примотана к телу, голова тоже оказалась перевязана бинтами. Тогда я попросил их подойти ближе, а Петровичу сказал, что нечего стоять в дверях.
Парни расселись на кровати с правой стороны, Петрович вошел в палату, навалился на заскрипевшую под его весом хромированную дугу кроватной спинки. Я взял подругу за руку, спросил, как здесь оказался. Ребята не дали ей и слова сказать, загомонили разом.
Я поморщился:
– Харэ, парни, у меня и так голова кругом идет. Давайте по одному, лады? Кристя, ты первая.
Кристина вздохнула, сильнее сжала мои пальцы и заговорила, шмыгнув носом:
– Я боялась потерять тебя, Саня. Когда три недели назад ребята позвонили и сказали, что тебя посекло осколками.
– Какие три недели?! Какими осколками?! – воскликнул я и снова попытался сесть, разумеется, безрезультатно.
– Ты ничего не помнишь? – спросил Димон.
Я осторожно мотнул головой. Ребята переглянулись.
– Мы поехали в лес на раскопки. – начал Миха.
– Это я помню. Бык заставил отрабатывать расколоченные Лёхой полбара.
– Чё я-то сразу?! – взъерепенился Лёшка.
– А не надо было кунгфуиста из себя изображать! – накинулся на него Димон.
– Тихо вы! – шикнула Кристина, заметив, как я поморщился и закрыл глаза.
Громкие звуки отдавались в голове колокольным звоном, в правый висок торкало, будто кто-то тыкал в него китайскими палочками.
Парни успокоились, только Лёха недовольно пыхтел.
– Дальше, – слабым голосом попросил я, не поднимая век.
Кристина продолжила рассказ. Оказалось, найденная мной старая мина каким-то образом взорвалась прямо на делянке. Меня сильно посекло осколками: в нескольких местах порезало кожу головы, перебило ключицу, ранило в ногу, поломало ребра и пробило легкое в пяти миллиметрах от сердца. Повезло, короче, чуть-чуть левее, и меня бы здесь не было. А потом она сообщила приятную новость: на днях банду Быка посадили за черное копательство, а его самого упекли по делу за покушение на убийство. Так что теперь мы свободны от всех обязательств.
Ребята пробыли со мной полчаса, пока не пришла медсестра и не выпроводила их из палаты, милосердно позволив Кристине остаться еще на минутку. Кристя поцеловала меня, оставив на губах вкус помады и ощущение немыслимого блаженства в душе, провела нежными пальчиками по щеке, сказала, что сильно любит, и невесомо выпорхнула за дверь.
Через неделю меня перевели из реанимации в обычную палату, время посещений увеличилось до полутора часов. Друзья навещали меня каждый день. Мы болтали обо всем, что придет в голову, но я ни разу не обмолвился с ними о преследовавших меня снах, в которых я вместе с прекрасной незнакомкой отбивался от оборотней и воевал с фашистами. Были там и какие-то одинаковые с виду чуваки с топорами, от которых я отмахивался мечом.
Спустя полтора месяца меня выписали, но я еще долго восстанавливался, занимаясь дома и посещая специальные процедуры в поликлинике. Нога сильно пострадала, и врачи опасались, как бы я на всю жизнь не остался калекой. К счастью, все обошлось. Осталась лишь незначительная хромота…
Начался новый учебный год. В университет я не пошел, взял академку, чтобы продолжить лечение, а потом и вовсе перевелся на исторический факультет, решив целиком посвятить себя поискам солдат минувшей войны. Я пока на койке валялся, понял: та мина не просто так взорвалась. Это мне знак свыше дали. Пусть не по своей воле, но я плохим делом занялся, вот и огреб по самое не хочу. Хорошо хоть, жив остался, а раз так – надо искупать вину.
Добрая половина зимы прошла в подготовке к экзаменам, занятиях кинезиотерапией и приготовлениями к свадьбе. Мы с Кристиной решили пожениться. За неделю до церемонии, когда я в библиотеке листал страницы очень редкого фолианта, затрезвонил мой телефон. Я перехватил недовольный взгляд суровой библиотекарши с пучком седых волос на голове и посчитал за лучшее слинять из читального зала. Книжный цербер, в старом платье, серых в рубчик колготках и массивных туфлях с пряжками, высверлила мне дыру между лопаток, пока я шел до двери.
– Але! – бросил я в трубку, едва оказался в коридоре.
– Здравствуй, внучек, – проскрипел телефон голосом бабы Любы. – Извини, что побеспокоила тебя. Ты не мог бы приехать ко мне на выходные? Хочу подарок на свадьбу вручить.
Я начал отнекиваться, сказал, мол, любимая бабуля сама поздравит меня и мою невесту, но бабушка была непрекло