нна, заявив, что в ее возрасте порядочные старушки сидят дома, а не бегают по свадьбам, даже если женится их любимый внук.
– Хорошо, ба, я приеду. С Кристиной. Ты ведь не против познакомиться с избранницей внука?
– Ну, конечно, Саня, не против. Приезжайте в субботу, я вам блинков напеку.
Морозным субботним вечером мы вышли из вагона на заснеженную платформу станции. Вместе с нами из электрички на перрон высыпали еще десятка два человек. Одни скрылись в здании вокзала с круглыми часами «Заря» на фронтоне, другие с котомками и чемоданами в руках отправились на автостанцию, чей навес с темными бугорками автобусов под ним виднелся в трех сотнях метров отсюда.
Мы немного потоптались на перроне, ожидая, когда освободится путь. Зеленая змея электрички, свистнув, с гудением укатила дальше на восток, и я увидел на той стороне стальной магистрали дядю Петю. В косматой шубе и похожей на взрыв сеновала шапке он сильно смахивал на случайно вылезшего из берлоги медведя.
– Саня! – заревел он. – Здорово!
– Здорово, дядь Петь! – крикнул я и помахал рукой.
Дядя Петя уже бежал, переваливаясь с боку на бок, через блестящие в свете ярких прожекторов полоски рельсов. Я слез с бетонной платформы, помог спуститься Кристине. Дядя Петя сграбастал мою невесту ручищами, закачался, переступая с ноги на ногу и что-то добродушно рыча. Наконец он отпустил раскрасневшуюся от смеха Кристину, схватил меня за руку обеими лапищами, затряс, приговаривая и сильно окая:
– Хорошу деваху нашел, Саня! Эх, хорошу! И стройна-то она, и мила, а до чего скромна-то. Бабке твоей точно по нраву придет. – Он отпустил меня, повернулся к стоявшей неподалеку Кристине: – Замерзла небось, красавица? Пойдем скорее, я вас на «ласточке» довезу.
«Ласточкой» дядя Петя называл старую, пятнистую от ржавчины бежевую «шестерку» с косой трещиной через все лобовое стекло. Погрузив сумки в багажник, мы сели на заднее сиденье. Дядя Петя с удивительной для его габаритов проворностью втиснулся за руль, завел двигатель, включил фары и, шустро развернувшись на пятачке, повез нас в деревню по расчищенной трактором дороге. Летом здесь пшеничное поле, надо в объезд кругаля верст этак с десять давать, а зимой все напрямки гоняют. Как только снег устойчиво ляжет, председатель первый на своем уазике трассу прокладывает. Ее потом в должном состоянии до самой весны поддерживают.
Ровно через полчаса мы сидели в жарко натопленной и насквозь пропахшей лечебными травами избе за крытым белой скатертью столом. Слушали, как шумит самовар, потрескивает в печке огонь и тикают старые ходики. Бабушка напекла блинов, как и обещала. Дядя Петя съел больше всех. Он один схомячил полуметровую стопку желтых маслянистых «солнышек», макая их то в сметану, то в мед, то в варенье, то в рубленые яйца всмятку и шумно запивая все это неисчислимыми кружками чая.
Поужинав с нами, дядя Петя собрался уходить, но перед этим опять потискал в уголке мою невесту. Я стоял в сторонке, улыбаясь, как дурак, а Кристина звонко хохотала в ответ на веселые дядюшкины подколки в мой адрес.
В итоге вмешалась бабушка.
– Отстань ты от молодухи-то, лешой, – огрела она дядю Петю полотенцем по спине. – Вот привязался как банный лист.
– Да будя те, Сановна, кода я с молодками-то еще пообымаюсь? – загудел дядя Петя, но Кристину отпустил.
– Иди вон с Захаровной обнимайся, пень старый!
– Так она же на пензию скоро пойдет! – не унимался дядя Петя, влезая в рукава шубы.
– Тебе в самый раз. Смотри, молодые-то до инфаркту доведут.
– Не доведут, Сановна, не боись. – Дядя Петя нахлобучил шапку на голову, подмигнул Кристине, крикнул мне: – Пока, Саня! – и вышел в темные, холодные сенцы, напевая басом: – Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек испортим мы потом!
– Тьфу ты, олух окаянный, скоро семьдесят будет, а все туда же… портить собрался, – добродушно проворчала бабушка, закрыв за ним обитую черным дерматином дверь.
Она повернулась, вся такая старенькая, в длинной юбке, коричневой вязаной кофте на пуговках, с шалью на пояснице и платком на голове. Морщинки лучиками тянулись от выцветших синих глаз к вискам, добродушное лицо светилось любовью.
– Ну, милые, пойдемте в избу, что ль? Чаво тутова-то торчать.
Бабуля первая пошаркала ботами «прощай, молодость» к занавешенному хэбэшными шторками входу в жилую половину. Мы вошли следом за ней, снова сели за стол. Без дяди Пети дом как будто опустел. Молчание невыносимо затянулось. Надо бы о чем-то поговорить, но я не знал, о чем.
Бабушка провела по скатерти морщинистой рукой, поправила ситцевый платок в мелкий цветочек, вздохнула. Встала со стула. Шаркая, подошла к шкафу со стеклянными дверками, достала с полки несколько книг, сложила стопкой на тумбочке.
В задней стенке шкафа оказалась неприметная дверца. Бабушка сдвинула ее в сторону, просунула в открывшееся отверстие руку, вытащила оттуда перевязанную красной ленточкой плоскую коробку из-под конфет и положила на стол передо мной.
– Это тебе. Моя мама, как только тебя маленького увидела, сразу эту коробку передала с наказом вручить перед твоей свадьбой.
– Что там? – спросил я, глядя на изображенные на коробке летящие над Кремлем старинные самолеты.
Бабушка пожала плечами:
– Не знаю. Мама не сказала, что там лежит, а я сама не заглядывала. – Она повернулась к Кристине: – Пойдем, внученька, я тебе кое-что покажу.
Баба Люба подождала, когда Кристина выберется из-за стола, взяла ее за руку, как маленькую девочку, и отвела в другую комнату, где в сундуке хранилось много старинных вещей. Думаю, час или два им точно будет чем заняться.
Я подвинул коробку ближе к себе, подождал, не решаясь снять крышку, но потом набрал воздуха в грудь и потянул за край ленты. В коробке лежал пожелтевший от времени почтовый конверт с портретом Ленина над полем для индекса и маленькой маркой с советским гербом в верхнем правом углу. Тело почему-то пробила дрожь, кровь молоточками застучала в висках, перед глазами поплыли розовые круги. Я взял конверт. Пальцы защипало, будто я держал в руках не бумагу, а слабо наэлектризованную пластину. Подцепил ногтем уголок клапана с узкой полоской клея на оборотной стороне и вытряхнул на стол сложенный пополам блокнотный листок, из которого выставился фигурный краешек фотокарточки.
Где-то глубоко внутри сонным медведем заворочались смутные воспоминания. Сердце забилось пойманной в силки птицей, руки затряслись, как у пьяницы в ожидании заветной стопки. Сглотнув комок вязкой слюны, я развернул хрустящую бумагу. На черно-белой фотографии замерла девушка в довоенном платье под руку с похожим на меня сорокалетним мужчиной в форме штандартенфюрера СС.
В памяти неоновыми буквами вспыхнуло имя красавицы – Марика. Перед внутренним взором замелькали связанные с девушкой события. Осознание того, что мои сны – это не производное воспаленной фантазии, а отголоски реальных событий, едва не повергло меня в шок. Какое-то время я сидел, тупо глядя в одну точку перед собой, с трудом принимая тот факт, что действительно побывал в прошлом.
Позднее, когда вернулась способность соображать, я снова глянул на подаренную бабушкой фотографию и замер от пронзившей мозг мысли.
– Бабуля! – заорал я не своим голосом и вскочил на ноги. Стул с грохотом упал на пол, чем, наверное, немало переполошил женщин.
Кристина с бабушкой мигом примчались в комнату, услышав мои вопли. Вернее, это Кристина примчалась, а бабуля степенно приковыляла.
– Кто твой отец?! – крикнул я, глядя на бабушку круглыми, как шары, глазами.
– Саня, ты чего? – испуганно спросила Кристина.
– Погоди, не до тебя, – отмахнулся я от невесты. – Бабуля, кто отец?!
– Не знаю, – растерянно сказала бабушка, теребя угол платка. – Мама о нем никогда не рассказывала. Она только однажды проговорилась, что он был разведчиком и спас ее из плена.
Я сел, обхватив голову руками. Прабабку я не помню, она умерла, когда мне и двух лет не было. Из редких рассказов бабушки знал лишь, что она плохо говорила по-русски и чуть не загремела в лагерь после войны из-за этого. Вроде бы СМЕРШ ею интересовался, как немецкой шпионкой, но все обошлось. Интересная картина маслом получается. По всему выходит, что бабушка, типа моя дочь! Я посмотрел на бабулю одновременно удивленным и испуганным взглядом.
– Саня. – Кристина дернула меня за рукав. – Ты в порядке?
– Ага! – кивнул я, думая о своем. – Все нормально, идите, чем вы там занимались?
– Баба Люба мне свои вышивки показывала.
– Ага. Ну вы, это, идите там, смотрите их дальше, а я тут посижу пока… мне одному побыть надо.
Женщины переглянулись. Кристина пожала плечами, а бабушка собралась подтянуть к себе стул.
– Ну идите, чего встали? – грубо сказал я. – Нормально все со мной. Нормально. Я освобожусь и к вам приду.
– Больно надо! – фыркнула Кристина. – Нужен ты! Нам и без тебя хорошо! – Она повернулась к бабушке: – Пойдемте, баб Люб, пусть этот бука один здесь сидит.
– Пойдем, внученька.
Украдкой взглянув на меня, бабушка покачала головой и пошаркала за Кристиной в другую комнату.
Я подождал, когда они скроются за шторкой, вытащил из кармана телефон, нашел в адресной книге нужный номер и нажал кнопку вызова. Спустя три длинных гудка хриплый голос спросил:
– Але! Хто это?
– Здорово, Петрович! Не разбудил? Слушай, я, кажется, знаю, где искать твоего отца.