Лента транспортера двигалась через сложную систему очистки и дезинфекции. Контейнеры обрабатывались так тщательно, будто это были хирургические инструменты.
Едва последний ящик вышел из обработки, появилась команда людей в белых изолирующих комбинезонах. На их глаза были надеты защитные очки, а лицо спрятано за респиратором.
— Мистер Конвей, мы готовы приступать.
— Окей, доктор Шиманов, начинайте с первого.
Около дюжины человек подошли к первому контейнеру, и техник сорвал пломбу. Затем он открыл створки и пропустил вперед доктора Шиманова.
Доктор заглянул в окошко и одобрительно кивнул. Зажужжали электрические ножницы. Техник начал разрезать изолирующую мембрану — вскрывать контейнер словно консервную банку.
После того как мембрану убрали, взглядам присутствующих предстала довольно жуткая картина. На специальных вешалках ряд за рядом висели усушенные человеческие тела. Их головы были неестественно запрокинуты, а из каждого рта выходила трубка, ведущая к резервуару с инертным газом.
Однако никто не ужасался увиденной картиной. Подобные зрелища здесь были вполне обычным явлением.
Разгружающая команда заработала как один слаженный организм, и доктор Шиманов с гордостью посматривал на действия своих подчиненных. Ведь это именно он сумел сделать из обычных врачей специалистов, работающих с технологиями будущего.
Тела снимали с вешалок и укладывали в прозрачные пластиковые капсулы. Так называемые реаниматоры. В них привезенный материал должен был пробыть еще целый месяц, чтобы в конце концов восстановить жизненную активность.
Глядя, как споро работают сотрудники доктора Шиманова, Брин Конвей подошел поближе и сказал:
— Должен сказать, док, ваши ребята трудятся как заведенные…
— Это просто необходимо, мистер Конвей. Нежный материал не может находиться в кислородной среде. От этого возрастают наши потери.
— А зачем их сушат, док, чтобы удобнее таскать? Ведь без воды-то они легче?..
— Ну и это тоже, — улыбнулся под респиратором Шиманов, — но главное — это стоимость перевозки. Несублимированного материала мы могли загружать только по триста единиц, а «сушеного», как вы изволили выразиться, в контейнер входит до пятисот штук.
— Надо же, ребята по ту сторону Рубежа довольно прилично соображают в этих делах.
Шиманов окинул Конвея высокомерным взглядом и сказал:
Как раз ребята из-за Рубежа здесь ни при чем. До сублимации материала додумался я сам. Доктор Шиманов собственной персоной.
— Ну, док, — развел руками Конвей, — мои поздравления.
— Я так понимаю, мистер Конвей, вы еще незнакомы с технологической цепочкой нашего уникального производства?..
— Откуда, док? Я же только три дня как поставлен на эту должность, на место Пита Фальконе.
— А что же случилось с мистером Фальконе?
— Пита отправили на «пенсию»… — И Конвей провел по горлу ладонью.
— Оригинальный способ, — понимающе кивнул Шиманов. — Ну, так я могу вам все показать. Идемте, здесь уже и без нас управятся.
Из большого разгрузочного помещения доктор Шиманов провел Конвея в холодный и темный склад. Доктор достал из кармана миниатюрный фонарик и, включив его, посветил по сторонам.
— Вот это следующая стадия производства. Здесь наш материал «вызревает». Он набирает из питательного раствора воду и другие недостающие элементы.
— В этих аквариумах и мужчины и женщины?
— Это не люди, мистер Конвей Я предпочитаю называть их самцами и самками. Здесь только самцы, потому что выход конечного продукта из них гораздо больше.
— Их здесь много… — заметил Конвей, глядя на уходящие к потолку стеллажи.
— Да, около десяти тысяч, — бодро кивнул Шиманов. — Ну что, идем дальше?..
— Идемте, док.
Оба прошли через дезинфекционную камеру и вышли в другое помещение, где стояли несколько столов, окруженных разной аппаратурой.
Увидев группу людей в белых комбинезонах, орудующих скальпелями возле лежащего на столе тела, Брин Конвей не удержался от вопроса:
— Вы что их здесь, режете?..
— Ну зачем вы так, мистер Конвей? — укоризненно покачал головой Шиманов. — Здесь, — и он хозяйским жестом обвел помещение, — мы даем этим существам жизнь. Здесь они пробуждаются ото сна. А это, — кивнул он на столпившихся возле стола сотрудников, — неудавшийся вариант. Ему производят вскрытие, чтобы выяснить, почему он не очнулся… Только и всего…
— Понятно… А что потом, когда они просыпаются?..
— Если все нормально, организм «кормят». Делают одну инъекцию глюкозы, а через полчаса уже вводят китониты. Очень концентрированные китониты, — подчеркнул Шиманов. — После этого в оживленном материале начинает вырабатываться… э… мы называем его сидатин. Примерно через пять минут концентрация сидатина в материале достигает наибольшего значения и потом начинает спадать. Очень важно не упустить этот момент, мистер Конвей. С помощью всех этих умных приборов, которые вы здесь видите, мы и ловим эту «золотую середину».
— Ну а потом?..
— Потом? Потом мы укладываем… э… объект на транспортер, и он идет в измельчитель.
— Куда?!
— В измельчитель. Это что-то вроде большой мясорубки… Пойдемте, я вам все покажу.
— Ну хорошо… — без энтузиазма согласился Конвей и отправился вслед за Шимановым.
— Понимаете, мистер Конвей, сидатин очень дорог, и чтобы свести его потери к минимуму, нужно максимально измельчить материал и подавать в перегонку только высококачественную пульпу… Вот мы и на месте…
— О, док… — покачал головой Брин Конвей, ловя ртом воздух.
— Вам повезло, что еще не закончилась перегонка предыдущей партии материала. Смотрите, это первоначальный накопитель… А вот по этому трубопроводу пульпа подается в реактор. Здесь добавляются связывающие элементы и катализаторы… А вот на этом этапе проводится обезвоживание… И наконец дистилляция… Мы специально выполнили оборудование из высокопрочного стекла, чтобы весь процесс переработки проходил наглядно. Что с вами, мистер Конвей?..
Брин стоял без очков и респиратора и изо всех сил боролся с приступом тошноты.
— Док, давайте на сегодня прекратим, ладно? — жалобно попросил Конвей.
— Никаких проблем… Тем более что я уже все вам показал. Разве что… Вот чистейший сидатин. Идеальная очистка — как слеза… — И Шиманов поднес небольшую колбу к глазам своего экскурсанта.
— Ой, док, уберите… — болезненно сморщился Брин.
— Вот такая колбочка стоит триста тысяч кредитов, — сообщил Шиманов.
— Сколько?.. Постойте, док, не убирайте. Дайте я еще посмотрю, — сразу забыл про свое недомогание Конвей. — Триста тысяч, док?.. Да ведь тут грамм сто…
— Примерно так, но эффект сидатина просто потрясающий…
— И что же он делает?.. — спросил Брин, возвращая Шиманову драгоценную склянку.
— Он творит чудеса. Простой пример — заживление ран. Гниющая рана от осколка из пружинной стали затягивается за два часа, и для этого требуется всего половина миллилитра сидатина.
— Да, док, это впечатляет, — кивнул Брин Конвей, который не по рассказам знал, что такое рана. — Ну а еще что?..
— Наращивание тканей. Причем любых. Даже нервных клеток…
— Объясните попроще, док…
— Ну, например, вы потеряли ногу.
— Типун вам на язык, док. Давайте отстранение…
— Ну хорошо. Некто потерял ногу. Можно, конечно, подождать, пока в банке органов появится подходящая и приживить ее, но очень часто этого сделать невозможно. А с сидатином совсем другое дело. Он заставляет клетки делиться с удивительной скоростью. При отработанной технологии новую ногу можно вырастить за одну неделю.
— Иди ты… — пораженно покачал головой Конвей. — Ногу за неделю…
— Теперь вы понимаете, какая мощь заложена в сидатине?..
— О да, док, теперь понимаю.
— Если поставить производство на настоящую промышленную основу, то можно получить неуязвимых солдат, на теле которых затягиваются все полученные в бою раны. А старики, я имею в виду состарившихся «денежных мешков», — это целая программа. Ведь прием пятидесяти грамм сидатина сделает из старика цветущего юношу…
— Так это ж какие деньги можно качать, — начало доходить до Брина Конвея.
— Вот то-то и оно… — согласился Шиманов.
— Спасибо за лекцию, док, мне пора идти с докладом.
— К мистеру Панакису?..
— К нему самому.
— До свидания, мистер Конвей, желаю удачи.
32
…Когда Брин Конвей появился в кабинете Майкла Панакиса, тот приветливо улыбнулся и спросил:
— Ну и как тебе новая работа, Брин?..
— Спасибо, босс, работа чистая. Для «белых воротничков»…
— Это да. И жалованье твое теперь увеличено втрое…
— Я просто не знаю, как вас благодарить, босс…
— Работай, Брин, и это будет лучшая благодарность. Как тебе наш док?
— Док — голова… Таких я еще не видел. Очень непривычно. Я же работал с другими ребятами — вы знаете. Убери того, объясни этому…
— Ну а теперь пошел в гору. На повышение… Хорошо, Брин, возвращайся к себе, следи за разгрузкой, а мне необходимо зайти в клинику…
— А доклад?..
— Сегодня не нужно, — махнул рукой, — доложишь завтра.
Брин Конвей попрощался и вышел. Оставшись один, Панакис связался с Джадом Дрейкером.
— Джад?..
— Все готово, сэр, мы ждем только вас. Посетители уже волнуются, боятся, что прием отменят…
— Уже иду, Джад. Сколько их?..
— Ровно десять, сэр.
— Отлично, я уже спускаюсь.
Майкл Панакис зашел в кабину персонального лифта и спустился на несколько этажей вниз. Он вышел в коридор и энергичной походкой направился в приемную. Стоявшие на каждом углу охранники вытягивались в струнку и боялись пошевелиться, пока Майкл Панакис не скрывался за очередным поворотом. Они чувствовали, что за внешним добродушием Панакиса скрывается сила, жестокость и расчет.
Когда хозяин зашел в смотровую комнату, четверо присутствующих вскочили со своих мест.
— Привет, ребята, извините, что напугал. Прошу садиться. — Панакис уселся в приготовленное кресло и взял со стола сигару. Возле него щелкнули сразу три зажигалки.