- Р-разойдись! – рыкнул за спинами зевак уверенный, привыкший командовать голос.
Несколькими секундами спустя, уже ближе:
- Что тут у вас пр-роисходит?
- Да вот, Антип опять куролесил, - ответила голосу какая-то бабулька. – Натаху по двору гонял, чуть до смерти не прибил.
- А вы все что, любовались? – осерчал рыкающий голос. - Поди, еще и на телефоны снимали? А до меня никто не сбегал, даже мальца какого не послал. Кабы покурить на улицу не вышел, вопли натахины не услыхал, так и не узнал бы, что смертоубийство творится. У-у, жертвы… общественного телевидения. Все бы вам зр-релищ, да покр-ровавей. Тьфу, глаза бы мои вас не видели. А ну р-расступись!
Наконец, обладатель голоса добрался сквозь толпу к изгороди, скинул с кола петлю из транспортерной ленты и отворил калитку. Оглядел двор: храпящего Антипа, воющую Натаху, глубоко ушедший в колоду топор и длинную косу, до половины всё ещё намотанную на кулак алконавта. Наконец, составив мнение о произошедшем и убедившись, что главные фигуранты никуда не денутся, развернулся к целителю.
- Кто таков? – сурово спросил голос.
Валерик на это ничего не ответил. Ему было не до того, открытая черепно-мозговая травма, да еще в таких антисанитарных условиях – это вам не шуточки. Надо сосуды восстановить, вылившуюся кровь убрать, мозговые оболочки зарастить, а после кости черепа на место поставить и целостность им обеспечить. То есть, всё это нужно было бы сделать при наличии сил. А сил-то как раз и не было, всё до капельки ушло на спасение той самой Натахи. Единственное, на что хватало энергии – стянуть края раны, чтобы в неё не попала инфекция. Этим Валерик и был занят. Прерывать процесс и отвечать кому бы то ни было он не собирался. Впрочем, желающих и без того хватало.
- Это дохтур, - охотно пояснила та самая бабулька, что Антипа сдала. – Тот, что на озере живет. Как Антип Натаху спымал, примчался, Петьку Фролова в лужу пихнул, Моисе евну туда ж, а сам прыг во двор, да Антипа в один миг и успокоил. Кабы не он, осталась бы нынче Натаха без башки. А таперича Ваську натахиного лечит.
- А с этим что? – уже спокойнее спросил голос.
- Так известно, что, - обрадовалась возможности блеснуть осведомленностью бабулька, - кинулся мамку защищать, да только Антип его по башке обухом-то и оприходовал. Эвон, сколь кровищи натекло. Думали уж, до смерти прибили, ан нет: коли дохтур лечит, стало быть живой, паршивец.
К этому моменту Валерик закончил первичные манипуляции. Осторожно взял парнишку на руки, поднялся, повернулся и почти что нос к носу столкнулся с обладателем того самого выдающегося голоса. Дюжий серьёзный мужик в полицейской форме рассусоливать не стал. Спросил лишь:
- Жить будет?
- Пока не знаю, - ответил ему Валерик, – но постараюсь.
- Только это… - полицейский смутился, - у нас в больнице докторов нет, голову пацану никто не заштопает. Разве что из Москвы скорую вызванивать, но это дело канительное.
- Не надо скорую. У вас машина есть?
- Казенный уазик, - мотнул головой полицейский.
- Тогда поехали. К себе заберу, попробую вылечить. Только езжайте потихоньку, чтобы хуже парню не сделать.
***
С учетом визита в магазин, пять километров до озера уазик тащился минут двадцать. И, едва высадив пассажиров, рванул обратно в посёлок. Опрашивать свидетелей, писать протоколы, волочь Антипа в кутузку и всё такое прочее. А Валерик всё так же, на руках, внес нового пациента в дом, уложил на кушетку в процедурной комнате. Скомандовал:
- Вероника, ставь воду на пельмени.
Та, как раз разбирающая рюкзак, чуть растерянно спросила:
- И сколько варить?
- Сколько принес, столько и вари. Все десять пачек.
Глава 24
Вечером следующего дня, окончив дневные труды, Валерик сидел в комнате-палате. С кухни доносился звон посуды: скоро ужин, Вероника накрывает на стол. А тут у него сплошные проблемы: была одна Иринка, а теперь у другой стены лежит на спешно закупленной кровати щуплый тринадцатилетний паренек со звучным именем Василий. Общего у них было то, что и один, и другая были, как говорят в народе, без памяти. Физические повреждения Валерик устранил: и то, что касалось головы, и всё остальное, что ещё нашлось. Базовая физиология работала идеально: сердце, легкие, пищеварительная система. Вот только в сознание приходить они не торопились.
Уколы иглой реакции не давали. Да что там игла, пациенты не реагировали вообще ни на какие описанные в литературе раздражители. Даже энцефалограммы у них были схожими настолько, что у Валерика сама собою пришла в голову мысль: способ вытаскивания из комы тоже может быть одинаковым. Сумеет он пробудить Василия, тогда и с Иринкой будет проще. Дело за малым: найти этот способ. Пока что никаких специальных методикмедицина не знает, и пациенты могут лежать в таком состоянии годами. И что явилось толчком к пробуждению в том или ином случае, дознаться почти что ни разу не вышло. А если и вышло, то повторить это же самое с другим пациентом не удавалось. Как говорится, голова – предмет тёмный, и исследованию не подлежит.
Нет, ученые, разумеется, продвигаются вперед. Осторожно продвигаются, по шажочку. А как иначе? С людьми ведь работают. Сумма информации о том, как устроен и работает мозг, неуклонно прибавляется. Но сейчас всего этого знания оказалось недостаточно для того, чтобы вытащить человека из состояния овоща. Мозг ведь не мертв, та же энцефалограмма это показывает однозначно. И надо лишь найти ту единственную точку, которая сработает кнопкой перезагрузки сознания, а потом суметь эту кнопку нажать. А что, если при повреждении мозга в каком-то нужном месте пропала нужная информация? Тогда сознание и радо бы включиться, но не знает, как – у него нет не то, что доступа к этой условной кнопке, но и самой кнопки нет. Как поступать в этом случае?
Мысли Валерика, и без того блуждавшие неведомыми закоулками, окончательно запутались. И это состояние временного помрачения рассудка донельзя раздражало и выводило из себя. Спасли «дохтура» быстрые лёгкие шаги в коридоре. Спутать было невозможно. Да, если не считать пациентов, и не было в доме никого, кроме них двоих: его и Вероники.
- Валер, к тебе посетительница.
Разговаривать на улице было уже холодновато, да и как-то неприлично. Пришлось приглашать:
- Зови в процедурную, там поговорим.
Через пару минут в дверях появилась женщина. На первый взгляд при неярком освещении, даже симпатичная и прилично одетая. Но уже второй взгляд подмечал и тщательно заштопанную дырку на рукаве «городского» пальто, и чуть отличающиеся друг от друга пуговицы, и цыганского золота крошечные сережки-гвоздики, вдетые в уши лишь для того, чтобы не зарастали дырочки. Коротко, почти по-армейски остриженные волосы убраны под старомодный фетровый берет, а толстый слой тонального крема на лице, конечно, маскирует синяки, но не слишком успешно.
Женщина встала на пороге, не решаясь пройти дальше. Руки её жестоко терзали дерматиновую сумочку с закрашенными маркером царапинами. Судя по всему, стоять так она могла долго, и Валерик решил помочь:
- Добрый вечер. Проходите, присаживайтесь, рассказывайте, что вас ко мне привело. И представьтесь, пожалуйста.
На самом деле, узнать посетительницу было нетрудно: та самая Натаха, что днем раньше бегала от своего Антипа. Валерик тут же прикинул ход ожидаемой беседы, состроил на лице умный вид и приготовился рассказывать о состоянии больного, о перспективах выздоровления и прочем. Женщина вошла, затворив за собой дверь, осторожно присела на краешек стула, опустила глаза на несколько секунд и, наконец, приступила:
- Зовут меня Плотвина Наталья Валентиновна. Тут вот…
Она замялась, а потом достала из сумки какую-то вещицу и, быстро поднявшись, сунула её в руки Валерику. Тут же отскочила подальше – наверное, чтобы обратно не впихнул, и вернулась на стул. Вновь уселась на краешек сиденья, как примерная школьница: спина прямая, коленки вместе, сумочка на коленях, руки на сумочке.
- Что это?
Молодой человек взглянул на отданную ему вещь: янтарная подвеска. Сравнительно большая, такие были в моде довольно давно. У матери, помнится, подобная валялся в шкатулке с бижутерией. Кое-где подвеска была поцарапана, в одном месте и вовсе сколота. Явно, это последняя более-менее ценная вещь, оставшаяся у Натахи. Брать её не хотелось, пацана он и без того вылечит – если, конечно, удастся. Но и отказ может обидеть: безделушка ведь явно от чистого сердца отдана. А то Наталья свет Валентиновна еще и надумает себе невесть что: мол, раз доктор отказался подарок принять, значит, дело совсем плохо. Или, что тоже не радует, лекарь обиду затаил, в полную силу лечить не станет. Пришлось оставить подвеску в руке, чтобы при удобном случае подложить её в сумочку. Или Василию сунуть, когда поправится: пусть домой снесёт, да мамке отдаст.
Натаха же, видя, что доктор заинтересовался подношением, спешно затараторила:
- Вы уж, Валерий Григорьевич, заберите заявление на Антипушку. Его ведь посадят, а он хороший. Он, когда трезвый, мухи не обидит.
- Та-ак… - протянул Валерик, мгновенно накаляясь, словно спираль на старой электроплитке. – Значит, заявление забрать? Значит, хороший?
- Хороший, уж поверьте, - закивала Натаха.
- А скажите, Наталья Валентиновна, где ваша коса?
Натахина рука машинально дёрнулась было к голове, но тут же остановилась.
- Э-э-э…
Женщина принялась соображать, что бы такого сказать, но Валерик слушать её не собирался.
- Коса ваша, дражайшая Наталья Валентиновна, осталась намотанной на кулак вашего хорошего Антипушки. И только чудо, что я успел топор чуток в сторону отвести, иначе ваша голова болталась бы у него на кулаке вместе с косой. И лежала бы в гробу отдельно от тела. Вы спасибо сказать не хотите? Я вам вчера, на минуточку, жизнь спас.
Натаха испуганно посмотрела на «дохтура», который вдруг из милого интеллигентного юноши превратился в злобного парня с ледяным взглядом.