Брат Харлан расхаживал взад-вперед по деревянному помосту, его маленькие глазки были устремлены в небо, как будто смотрели за преграды из сосновых стропил и брезентовой черепицы на облака с ангелами над головой.
- Сегодня утром вы должны задать себе вопрос. Вы должны спросить себя: Почему наш любимый пастор так поспешно покинул нас? Вы должны задаться вопросом: Было ли это вызвано чем-то, что мы сделали как отдельные люди или как община? О, я уверен, что то, что он сказал, было успокаивающим для всех вас. Он сказал, что Господь побудил его уйти. Поверьте, он сказал это только из вежливости, чтобы не обидеть и не смутить вас. Правда в том, что ваш пастор бросил вас, потому что вы бросили его. Не телом, а духом. Дух увял, как мертвая роза, когда-то прекрасная и радующая чувства, а теперь хрупкая и коричневая от тлена.
Старый Джон, сидевший на своем обычном месте во втором ряду, огляделся по сторонам. Некоторые из его прихожан выглядели возмущенными словами пастора, другие же демонстрировали искреннее раскаяние. Он посмотрел на своего коллегу-дьякона Джорджа Халлибертона, который вместе с женой и двумя дочерьми занимал противоположную сторону центрального прохода. Мужчина сидел, как обычно, высокий и гордый, неподвижный, и в кромешной тьме читать его было труднее, чем газетный лист. Что именно он думал обо всем этом, Джон не имел ни малейшего представления.
- Именно отказ от Святого Духа изгнал вашего доброго пастора, добрые люди из Кедрового Пика, - продолжал брат Харлан. - Вы стали вялыми и слабыми. Ваш пастор стал вам противен. Как однажды сказал Иисус, верующий должен быть либо горячим, либо холодным. Вы были теплыми, и вашему пастырю ничего не оставалось, как извергнуть вас из своих уст, - преподобный широко раскинул свои толстые руки. - Но вы не должны оставаться такими, дети мои. Вы снова можете почувствовать, как внутри вас разгорается огонь Духа. Возможно, это потребует от вас некоторых усилий, некоторых изменений... но это возможно.
- Что значит... изменений? - этот вопрос прозвучал из уст самого дьякона Халлибертона.
- Вам всем стало слишком комфортно в вашей религии, - ответил он, расхаживая по сцене взад и вперед, как голодная кошка среди мышей. - Вы забыли истинный пятидесятнический путь. Путь, которым шли ваши родители, ваши бабушки и дедушки до них. В те времена вера доказывалась не сердцем, а плотью. Или испытанием плоти.
Именно в этот момент преподобный Харлан Бридлав потянулся за кафедру и поднял длинный деревянный ящик, поднеся его к самому краю сцены. Все взгляды были устремлены на этот ящик из соснового дерева, все дыхание было затаено, как при смерти. Когда брат Харлан отпустил ручку и позволил ящику упасть, раздался громкий взрыв, похожий на пушечный выстрел, все в церковном доме подпрыгнули на добрых два дюйма. Все, кроме старого Джона.
Когда эхо от упавшего ящика разнеслось по всему святилищу, из его полости донесся сухой хрупкий звук. Ритмичное дребезжание, от которого многие ахнули, многие вскрикнули. А многие подняли руки вверх и воскликнули "Аминь!".
- Послушайте это, моя паства, - тихо прошептал проповедник, приседая и почти с любовью проводя своими пухлыми руками по длинному деревянному контейнеру. Он прислонил голову к доскам, и его ухо наполнилось симфонией хрустких нот. - Да, слушайте внимательно. Ибо это ваше пробуждение.
После того воскресенья наступило великое пробуждение, охватившее горы восточного Теннесси; пробуждение, подобного которому не было с 1920-х годов. И возглавил это обновление веры и убежденности преподобный Харлан Бридлав. Человек, появившийся из ниоткуда и в течение одного воскресного утреннего богослужения захвативший надежды и страхи одного городка и ставший его хозяином. Брат Харлан был избран новым пастором пятидесятнической церкви "Кедровый Пик" почти сразу, но не единогласно. Только один член церкви проголосовал против, и это был Джон Тисделл.
В течение шести дней брат Харлан собирал полные залы. Он проповедовал и молился, извергая огонь и серу, указывая пухлыми пальцами на пылающие обвинения и оставляя неуверенные души прихожан обожженными и раскаленными. К концу проповеди людей охватывал Дух. Они прыгали, танцевали и кричали в небеса, обличая Cатану и восхваляя Господа. Многие говорили на непонятных языках, чего не случалось на служении в "Кедровом Пике" уже несколько десятилетий. Некоторые даже вычерчивали ногтями странные символы на деревянных стенах, оставляя кончики пальцев окровавленными и разорванными.
Затем брат Харлан приступал к делу. Сбросив пиджак и галстук, он подошел к длинному деревянному ящику и, достав из жилетного кармана ключ, отпер навесной замок. Толпа ликовала, когда он извлек из темных недр клетки пару древесных гремучих змей, каждая длиной в четыре фута[18] и более. Говоря на языках, преподобный прыгал и скакал, размахивая смертоносными змеями. Он тер их о свою потную плоть, смотрел на них глаза в глаза, нос к носу, дразня и искушая их близостью своего присутствия. Он даже открывал рот и позволял их головам пытливо заглядывать внутрь, когда кричал и вопил, охваченный Святым Духом.
Один или два раза за эту неделю гремучие змеи бросались на него и кусали, вонзая клыки в жирную плоть. Несмотря на охвативший их восторг, прихожане ждали, что проповедник упадет, его лицо посинеет, конечности опухнут, а тело будет корчиться на досках пола в конвульсиях, вызванных ядом. Но этого так и не произошло. Сколько бы яда ни впрыскивали змеи в его вены, он всегда оставался невредим. Для прихожан это был акт веры, чистый и простой, который защитил брата Харлана от змеиного яда. Милосердная и могущественная рука Бога защитила Его пророка от увечий и смерти.
Все это время Старый Джон сидел там, серьезный и невозмутимый, и наблюдал за происходящим. В театральных проповедях Бридлава его поразила одна особенность. Ни на одном служении на трибуне не было Библии. Более того, он ни разу не видел у брата Харлана Доброй Книги. Казалось, что пастор больше верит в змея, чем в Священное Писание.
Затем, после недели проповедей, молитв и обращения со змеями, преподобный закончил свое субботнее вечернее богослужение заявлением, которое наполнило большинство прихожан надеждой и воодушевлением, но одного члена церкви - ужасом.
- Друзья мои, мои любимые овцы, мы добились такого прогресса на этой неделе! - сказал он, запирая змей обратно в их логово из дерева и стали. - Ваша растущая вера поддержала меня, соткала кокон защиты вокруг моего мирского тела, оградив меня от зла змеиного укуса. За это я радуюсь, братья и сестры. Бог услышал ваши молитвы, признал вашу праведность и, в свою очередь, благословил меня способностью ходить среди земных змей без вреда!
Прихожане кричали и вопили, дребезжа стеклами окон, охваченные Духом, не стесняясь громко выплескивать свои эмоции. На второй скамье сердце старого Джона гулко билось в груди, а его правая рука потирала сморщенную плоть левой.
- Но у нас еще есть работа, братья! - сказал брат Харлан. - Вы должны доказать, что вы достойны, пройдя через тот же огонь, что и я. Мы должны дать Богу понять, что вы действительно полны веры, выкованной кровью на Голгофе!
Когда толпа разошлась в тот вечер, мало кто понял, что именно имел в виду их новый пастор. Но старый Джон понимал. Он понимал лучше всех.
Утро принесло с собой яркое летнее солнце, взошедшее над вершиной Кедрового пика, и жителей одноименного городка, толпами стекающихся к маленькой белой церкви, одетых в кружева, полосатую ткань, накрахмаленный лен и блестящую лакированную кожу. Большинство сидело на скамьях, охваченные предвкушением, жаждущие узнать, как еще можно проверить свою веру. Они исполнили с полдюжины песен, теребя потрепанные экземпляры Библии короля Якова, чувствуя, как с губ срывается крик, а руки так и норовят вознестись к небу в знак похвалы.
Наконец на подиум поднялся брат Харлан, улыбающийся и с ямочками на щеках. Он окинул взглядом прихожан, затем склонил свою массивную голову к небу и закрыл глаза.
- Иисус однажды сказал нам, что для того, чтобы войти в Царство Небесное, нужно прийти к Нему с доверием и верой маленького ребенка, ибо нет более искренней и чистой невинности, чем незапятнанная юность. Некоторые толкуют Писание иначе, чем другие, считая, что речь идет скорее о символическом, чем о буквальном смысле. Они считают, что он говорил о том, что взрослый человек должен отказаться от своей земной стражи и покориться Святой Троице с безоговорочной верой ребенка.
Пастор опустил голову, сурово посмотрел на прихожан и ухватился за края кафедры, пока костяшки его пальцев не побледнели от напряжения.
- Но подобная оценка, моя паства, ошибочна. Христос действительно говорил о детях и степени их веры. Вот почему все наши достижения на прошлой неделе окажутся напрасными, если мы просто оставим все как есть. Нет, мы должны идти вперед и дать Ему понять, что готовы почтить Его не только своими жертвами, но и жертвами наших детей.
В толпе воцарилась тишина, когда до них дошел смысл сказанного.
- Так чье же это будет дитя? - спросил брат Харлан. - Чье потомство подойдет к алтарю и возвеличит Его?
Прихожане встали как один, крича, восхваляя, называя имена своих отпрысков и принося их в жертву во имя Господа. Один голос прогремел над всеми, глубокий и полный власти. Дьякон Джордж Халлибертон вышел в центральный проход, и его рука, покрытая трудовыми мозолями, сжала запястье молодой рыжеволосой девушки.
- Это будет мое дитя, - объявил он. - Это будет моя Эмили Ли.
Брат Харлан наклонился и отпер деревянный ящик.
- Да будет так. Приведите ее ко мне.
Девочка, которой было не больше пяти лет, начала биться и кричать.
- Нет, папа! Нет! Не дай ей укусить меня! Папа, пожалуйста!
Хватка ее отца была бескомпромиссной.
- Ты должна сделать это ради меня, дочь. Ради нас. Я слышал искренность твоих молитв. Если чье-то сердце и чисто, то это твое.