Теперь они находились всего в четырех футах от подиума. Брат Харлан повернулся к отцу и ребенку. В своих мягких руках он держал самого большого древесного гремучника, которого когда-либо видели в Кедровом Пике. Он был добрых десять футов[19] в длину, толстый, как автомобильная ось, а его голова была такой же большой, как у молодого поросенка. Его трещотки, всего их было тринадцать, жужжали возбужденно и так быстро, что были едва заметны человеческому глазу. Всем в церковном доме было ясно, что яда у такой змеи хватит, чтобы убить дюжину крепких и подтянутых молодых людей. И никого не волновало, что она вот-вот вонзит клыки в плоть маленькой и беззащитной девочки.
Никого... кроме единственного зрителя на второй скамье.
Когда Джордж Халлибертон поднес своего визжащего и сопротивляющегося ребенка к змее, Старый Джо шагнул в проход, разорвал хватку мужчины и толкнул девочку за себя.
- Что ты делаешь, брат? - спросил Харлан Бридлав. - Почему ты хулишь Господа своей дерзостью?
Его маленькие глаза сверкнули чем-то темным и злобным.
- Ты не отравишь этого ребенка, обманщик, - ответил старик.
Затем, вытащив из кармана пальто револьвер, он выстрелил, попав брату Харлану прямо в брюхо.
Треск выстрела заставил толпу замолчать. Затем они с яростью бросились вперед.
- Ты с ума сошел? - хрипло выкрикнул Халлибертон. - Что ты наделал?
Руки прихожан потянулись к нему, отбивая пистолет, сдерживая нападавшего.
- Он не тот, кем кажется! - сказал им Старый Джо. - Смотрите!
Остальные обратили взоры на своего новоявленного пастыря. С улыбкой на широком лице преподобный Харлан Бридлав упал назад, ударился о доски пола алтаря и разверзся. Массивный мешок с одеждой и человеческой плотью раскололся от живота до щеки, как кожура перезрелой дыни.
Изнутри на него хлынули многочисленные змеи. Гремучие змеи: лесные, степные, техасские и рогатые гремучники. Медноголовые и водяные щитомордники. Ярко-полосатые коралловые змеи из болот Луизианы и толстотелые удавы-констрикторы из флоридских Эверглейдс. Были и другие, о которых они слышали, но никогда не видели. Кобры из Индии, черные мамбы из африканских джунглей и ядовитые морские змеи из самых темных глубин океанского дна.
- Бегите! - кричал Старый Джо своим друзьям и соседям, когда их хватка ослабла. - Убирайтесь отсюда... немедленно!
Никто не колебался. Они кричали и бежали по всей длине святилища, когда на них обрушилась извивающаяся волна смертоносных змей: по проходам, над и под скамьями, шипя и разя ядовитыми клыками.
Когда все прихожане вышли на улицу, Старый Джо захлопнул двойные двери церкви и надежно запер их. Изнутри строения доносилось оглушительное крещендо: треск, скрежет и шипение. Змея навалилась на змею, давя на витражи двускатных окон, их вес выгибал двери наружу, заставляя дерево трещать и откалываться.
Старый Джон подошел к своему грузовику и достал из багажника две пятигаллоновые канистры с бензином. Джордж Халлибертон встретил его на полпути и взял одну из емкостей. Его длинное лицо было белым от страха и сожаления. Вместе два дьякона облили горючим каменный фундамент и стены, обшитые досками, а затем Старый Джон достал из жилетного кармана книжку спичек и поджег строение с крутыми крышами.
Прихожане пятидесятнической церкви "Кедровый Пик" застонали и зарыдали, когда их храм поклонения превратился в трескучий костер, вздымая в горный воздух оранжевое пламя и густой черный дым. Слезящимися глазами наблюдая за происходящим, Старый Джон и Джордж подошли к пасторали и заглянули в окно. Одна из детских спален служила логовом, полным темных змей. Они ползали по столбикам кровати, извивались друг на друге на ворсистом покрывале матраса, словно рептилии-любовники, занятые неистовым блудом. Анаконда длиной с телефонный столб пыталась проглотить плюшевого медведя, ее глотка выпячивалась, пытаясь втянуть игрушку из меха и ваты глубоко в недра своего вытянутого кишечника.
Двое мужчин вылили остатки бензина и пропитали стены пасторского дома, а затем подожгли и их. Когда пламя разгорелось еще сильнее, заставив их отступить назад, Джордж Халлибертон обратил ошеломленные глаза на своего коллегу-дьякона.
- Почему ты не сказал нам, Джо? Почему ты не сказал нам, кто он такой?
- А вы бы мне поверили? - мрачно возразил старый Джо.
- Нет, - ответил Халлибертон. - Думаю, мы бы не поверили.
В недоумении они стояли и смотрели, как оба пожара достигли своего апогея, а затем угасли и потухли. На следующий день, когда обугленные бревна и кучи темного пепла остыли, они вернулись и обнаружили лишь почерневшие кости тысячи змей. Там, где лежал преподобный Бридлав, они обнаружили лишь пару запонок и заколку для галстука, расплавленные до неузнаваемости сильным жаром воскресного утра.
Через несколько дней Старый Джо снова в одиночестве бродил по горной глуши.
В отличие от его предыдущего похода по лесу, теперь на деревьях было много птиц и насекомых. Нависшая над горами пелена ужаса, казалось, развеялась вместе с пеплом и дымом, оставив землю очищенной, хотя бы на время.
Пробираясь сквозь заросли, он шел к заросшей кудзу ложбине и думал об Эмили Ли Холлибертон, ребенке, который избежал участи змеи... и о другом ребенке, который давным-давно не избежал. Покалеченная рука Джо Тисделла дрогнула при воспоминании о церковной службе 1934 года, когда семилетний мальчик протянул руку для испытания веры, закованный в кандалы собственным отцом. Тогда никто не пришел ему на помощь. Он до сих пор чувствует ужас, охвативший его, когда гремучник, которого держал пастор по имени Мангрум, дразняще щелкнул своим серым языком, а затем нанес удар. Спустя столько лет он все еще чувствовал онемение от укуса, а затем жгучую боль и двойные раны на костяшках пальцев, из которых вытекала кровь и яд.
Он не умер, но спустя годы пожалел об этом. Преодолев барьер юности и переступив порог мужественности, Джо Тисделл понял, что яд остался, глубоко проникнув за пределы плоти и костей, поселившись в самой его душе. Виски, наркотики, шлюхи и азартные игры стали его уделом на долгие годы. Он стал беспокойным человеком, иногда преследуемым, бродил из города в город, в конце концов оказываясь заключенным в местную тюрьму или избитым и оставленным умирать на границе округа. Яд порока и коррупции в конце концов рассеялся, но не раньше, чем лучшие дни его жизни были потрачены впустую. Он бросил свои скитания, женился и завел семью на Кедровом пике и даже вернулся в церковь своей юности, несмотря на ужасный грех, совершенный там много лет назад.
Пробираясь к пещере в отвесной скале, он сорвал ветку с эвкалиптового дерева и ободрал листья. Еще не дойдя до отверстия, он уловил резкий запах змеи.
Старый Джо прощупал темноту внутри и обнаружил, что нора полна. Из тени доносилось сердитое дребезжание, а также намек на скользящее движение. А в глубине черноты было что-то еще. Нечто мерзкое, выходящее за рамки змеиного.
Пожилой мужчина непоколебимо вглядывался в пустоту.
- И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты сверх всякого скота и сверх всякого полевого зверя; на чреве твоем будешь ходить, и прахом будешь питаться во все дни жизни твоей, - Старый Джо с отвращением сплюнул и вгляделся во мрак. - Тебе лучше помнить об этом.
Без предупреждения из глубины норы повеяло холодом, подобного которому он никогда не ощущал, заставив его старые кости запульсировать и затрепетать. И что-то внутри тихонько захихикало.
Отвернувшись, Старина Джо выбрался из лощины, избегая теней и принимая очищающее тепло дневного света.
Перевод: Грициан Андреев
"Хрень на обочине"
Хрень на обочине жутко нервировала Пола Стинсона.
Он не знал, почему. Всего лишь сбитая зверюжка. Какое-то несчастное создание, что гуляло себе по гравию вдоль Шоссе 987 и получило бампером от проезжающего автомобиля. А может, добралось до разделительной полосы, попало под колеса и уползло назад, на обочину, где свернулось и испустило дух. Так или иначе - оно сдохло. Пол проезжал его по пути на работу и назад уже две недели, и оно находилось на одном и том же месте... всего лишь комок шерсти среди порыжелой травы и усохшего дурнишника.
Пола нервировало то, что он не мог на глаз определить, что это. Слишком велико для опоссума или енота. Определенно не кошка... явно кость широка. Если собака - это намного крупнее любой собаки, что Пол видал в округе. И шерсть его тоже раздражала. Прилизанная и черная, едва ли не маслянистая на вид, с тонкими прядями седины.
Так что же это за чертовщина? Пол задавался этим вопросом всякий раз, как проезжал мимо.
Не то чтобы хрень на обочине Шоссе 987 - единственное в округе Харлан, что нервировало Пола. Нет, с тех пор как компания отправила его из Луисвилля принять на себя местный офис "State Farm", ему хватало, о чем поволноваться. Люди, как они выглядели и поступали... черт, даже в местном пейзаже было что-то не то. Вот только никак не ухватить... точно и не скажешь. Всякий раз, когда Пол выражал свое беспокойство начальству в головном офисе, он выглядел чертовым идиотом.
В эту субботу, по дороге домой с женой Джилл из продуктового в городе, Пол наконец решил, что с него хватит. Больше ни километра не проедет, пока не узнает точно, что это за мохнатая черная хрень.
Когда он свернул на "Эскалейде" к обочине, Джилл обернулась и взглянула на него.
- Ты чего?
Пол вздохнул и остановил машину.
- Помнишь ту фигню на обочине? На которую я показал по дороге в город?
Джилл кивнула.
- Дохлый пес?
- Да, но в этом и проблема, - сказал Пол, заглушив движок. - Я не пойму, пес это или нет.
Жена отвечала с раздражением.
- Какая тебе разница?
Пол с шумом выдохнул через нос и вцепился в руль. Типичная реакция Джилл. Шагать по жизни, не открывая глаз. Ни любопытства, ни тревог. Только это раздражающее, слащавое, поллианновское отношение к миру.