3.1. РАСА И ЭТНОС
Итак, повторим для затвержения все самое основное.
Прежде всего, мы предлагаем принять следующее определение расы:
Раса — максимальная биологическая общность людей, развившаяся естественным образом из одного корня в относительной изоляции, связанная общим происхождением и характеризующаяся собственным, отличным от других рас, набором расодиагностических маркеров, то есть физических признаков, передающихся по наследству, генетически.
Анализируя исторический процесс расогенеза (образования рас) и этногенеза (образования этносов, племен), нужно подчеркнуть семь принципиальных моментов.
Первое. Центров антропогенеза на Земле было несколько. По меньшей мере три из них произвели на свет, каждый сам по себе, три проторасы: 1) кроманьонца, прямого предка современных европеоидов (белой расы), сохранившегося, в частности, в виде нордической расы; 2) неандертальца, от которого берут свое начало негроидная (черная) и австралоидная (серая) расы; 3) синантропа и/или «пекинского человека», от коего произошли монголоиды (желтая раса).
Наличие множества сближающих факторов, генетических в том числе, позволяет сегодня однозначно утверждать, что американские индейцы (красная раса) настолько расово близки с монголоидами Азии, в т. ч. Восточной Сибири, что наличие у них единых корней не вызывает сомнений. Различия же между ними (как и огромное разнообразие американских коренных этносов) могли появиться за счет смешения с местными племенами Америки[176].
Второе. Воздействие геологических, климатических и иных природных факторов, необходимость мигрировать, а также межрасовые отношения (главным образом — война) привели к тому, что единые некогда расы раздробились на этносы. При этом биологические особенности, которые в пределах одной расы представали как допустимые варианты одной и той же для всех нормы (как братья в одной семье могут быть физически непохожи, неся при этом отпечаток семейной общности), будучи положены в основание этногенезов, стали со временем играть роль этнодиагностирующих маркеров, этноразграничителей.
Постепенно эти разграничители, биологические по своей природе, обусловили все усиливающееся расхождение языков и культов, всей ментальности. Языки же и культы, обладая обратным влиянием на развитие мышления представителей данного этноса, этнически специализировали всю духовную деятельность народов и племен мира: будь то культура, цивилизация (технологии) или религия. Сохраняя принадлежность к единой большой изначальной расе (например — европеоидов кроманьонского извода), этносы обретали все большую взаимную дистанцию, чему изрядно споспешествовали межэтнические внутривидовые (внутрирасовые) войны.
Можно утверждать, что последний раз, когда большие расы действовали консолидированно и целенаправленно, выступая как субъект истории, — была великая многотысячелетняя война кроманьонцев с неандертальцами. Она закончилась, во-первых, полным изгнанием последних из Европы; во-вторых, образованием обширной зоны метисации, охватывающей всю Европу, кроме Скандинавии и северной России, а также Переднюю Азию, Средиземноморье и Африку вплоть до экватора — зоны, отмеченной возникновением множества гибридных этносов и даже вторичных рас; а в-третьих, превращением Африки к югу от Атласских гор — в зону активного этногенеза почти исключительно негроидных этносов.
Бег неандертальца, однако, продолжился из Африки далее, через Индостан и Индокитай в Австралию и Тасманию; в ареале этого бега также образовалась обширная зона метисации, на сей раз негроидов с монголоидами.
Третье. С того самого момента, как та давняя волна кроманьонской лавины, низвергшейся с Севера, разбилась об Атласские горы, раздробившись по пути на брызги-этносы, все расы в дальнейшем проявлялись в истории уже не непосредственно и цельно, а только через этносы и их выдающихся представителей. Войны, переселения, строительство и разрушение империй и утопий, глобальные проекты — это уже все дела отдельных этносов, а не рас.
Четвертое. Этносы всех рас действовали и действуют в истории самостоятельно, так сказать, без оглядки на общее расовое прошлое, настоящее и будущее. Они руководствуются групповым интересом, который однако, осознается не более чем интерес этнический и не выходит за эти пределы. (За тем исключением, когда тот или иной этнос становится локомотивом очередного глобального проекта.)
Пятое. Действуя самостоятельно, этносы всех рас вступали и вступают во взаимодействие, началом которого, как правило, является конфликт с непредрешенным исходом. Один этнос может другой: а) истребить, б) поработить, в) ассимилировать, г) образовать с ним химеру (когда власть осуществляет один этнос, а все тяготы — от продовольственной и фискальной до военной — несет другой; по сути это то же порабощение, но в мягкой форме, без постоянного силового принуждения); д) вступить в союз. Именно такой и была судьба множества этносов в истории.
Одни исчезли с лица Земли вообще («погибоша аки обре»), от некоторых из них не осталось даже памяти и имени. К примеру, археологические находки на Алтае, Тибете, Памире, Дальнем Востоке, в Сибири и даже Китае свидетельствуют, что этносы кроманьонского происхождения здесь были, жили, а потом… исчезли. Пошли дальше неизвестно куда? Вымерли? Были истреблены под корень? Растворились? В ряде случаев мы этого уже не узнаем никогда (часть точно добралась до Австралии, но не выжила там).
Другие этносы столетиями переходили из рук одних завоевателей в руки других, как, например, эстонцы, латыши, азербайджанцы (точнее, народы, известные сегодня под этим обобщающим геоэтнонимом).
Третьи — ассимилировались до полной неузнаваемости[177]: к примеру, персы, армяне или курды, которых в настоящем столь же трудно признать за чистых европеоидов, потомков кроманьонца, как невозможно не признать их таковыми в прошлом, если верить науке.
Шестое. Этносы-ассимилянты, возникшие в результате слияния двух племен или народов («локальные» римляне с сабинянами, к примеру, образовавшие латинян), в дальнейшем могли проходить все новые этапы ассимиляции (латиняне — с италиками, образовавшие «глобальных» римлян), сталкиваясь на своем историческом пути со все новыми этносами, инкорпорируя их («глобальные» римляне — с покоренными народами, образовавшие «формальных» римлян). При этом исконные этнические языки могли претерпевать самые разнообразные метаморфозы. Например, в результате многоступенчатой ассимиляции разных этносов в Азербайджане к V веку н. э. сложился единый язык на основе талышского и даже возник свой алфавит из 52 букв. Однако к нашему времени, в результате неоднократных завоеваний, этот язык сменился на тюркский с элементами фарси. Сегодня та или иная языковая группа, использующая как родной тот или иной язык, может рассказать все или ничего о своем происхождении. Но только чисто биометрический анализ позволяет установить всю истину даже в том случае, когда речь идет об этносе-метисе, принявшем язык поработителей.
Седьмое. В ряде случаев, когда в процесс этнической ассимиляции со всех сторон вовлекались большие человеческие массы, стали возникать т. н. вторичные расы (сегодня ученые предпочитают термины «локальные расы», «полиморфные расы», «переходные расы»; но это не меняет сути дела). Так, сегодня Латинскую Америку населяет вторичная раса латиносов (сами себя они называют именно «метисами»), результирующая 500-летнее смешение европеоидов (этнических испанцев и португальцев, в свою очередь обладавших сложным этническим составом) с негроидами и индейцами (редуцированными монголоидами). Как и большие расы, вторичные расы со временем также могут разделиться на этносы, отличающиеся набором и комбинацией биологических свойств-маркеров.
Итак, суммируем. Раса, развиваясь какое-то время как единый ствол дерева, с определенного момента становится подобной кроне яблони, в которой ствол как таковой исчезает, превращаясь в букет ветвей, от него исходящих, — этносов. Расу можно также уподобить колосу, который до поры до времени составляет одно целое с зародышами семян-этносов; но семена созревают и развеиваются по миру, чтобы дать жизнь новым колосьям, которые, храня генетическую память о колосе-прародителе, живут, все же, своей собственной жизнью. Потенциально любая семья, оторвавшаяся от своей расы и ушедшая в автономное существование, есть зародыш этноса, имеющий потенциал как становления, так и исчезновения[178]. Но на стадии рода, племени — и далее народности, народа — этнос проявляется уже статусно и ипостасно. От рода — к народу и далее (в случае обретения суверенитета и государственности) к нации: вот путь эволюции этноса, пройти который дано в истории далеко не всем.
Мы, таким образом, признаем, что этнос — такое же биологическое явление, как и раса, осколком (а то и сколком) которой он в чистом или смешанном виде является. Раса и этнос в расологии соотносятся, как вид и разновидность (порода, подвид) в зоологии и ботанике. Вместе с тем, поскольку «род человеческий» есть не более чем метафора, фикция (ввиду отсутствия у рас общего биологического начала), то не будет ошибкой сказать, что раса является родом, а этнос — видом, делящимся, в свою очередь, на подвиды (разновидности, породы).
Это важно отметить, поскольку очень многие ученые по непонятной причине и вопреки всему вышеизложенному отходят от биодетерминизма и полагают этнос в лучшем случае биосоциальным (этно-социальным, по академику Ю.В. Бромлею), а в худшем — социокультурным явлением. Эту необъяснимую ошибку мы встречаем даже у такого блистательного и проникновенного знатока и популяризатора нашей темы, как В.Б. Авдеев в первом издании его «Расологии».
Что тут возразить? Любой биологический фактор, регулярно проявляясь в социуме, рано или поздно становится фактором биосоциальным и приобретает хотя отраженное, но самостоятельное значение в общественном сознании. Это первая и главная причина вышеназванной аберрации. Вторая состоит в большом изобилии, разнообразии и непохожести этносов. Согласитесь: взирая в музее им. Ч. Дарвина на витрины, посвященные изменчивости видов, любуясь, к примеру, чернобуркой, песцом, рыжей огневкой или корсаком, трудно порой представить себе в них не только предков современных собак (тем более таких антропогенных пород, как борзая, такса или бассет), но и вообще нечто единое. Но ведь никто не станет утверждать, что эти разные лисички — биосоциальный феномен…
Надо твердо помнить, что биология человека — первична; она и только она задает все основные, изначальные параметры для его социализации. Нет ничего в социальной природе этносов, что не было бы обусловлено и обеспечено их биологической природой. Забывая об этом и рассуждая об этносе, мы неизбежно попадаем в порочный круг, пытаясь объяснить социальное через социализацию: разнообразие этносов через разнообразие культур — минуя биологические различия, детерминирующие это разнообразие. Как если бы над историей человечества стоял некий демиург, чье целеполагание обеспечивало бы социальные трансформации этноса подобно тому, как человек своей волей и замыслом обеспечил превращение рыжей огневки, допустим, в бассета. Но в том-то и дело, что этносы получились такими, какими получились, исключительно путем саморазвития как биологические единицы…
Заслуживает внимания новейшая попытка дефиниции: «Этнос (этническая группа) — это группа людей, отличающаяся от других людей совокупностью антропологических и биогенетических параметров и присущих только этой группе архетипов, члены которой разделяют инстинктивное чувство родства и сходства». И — еще короче: «Этнос — сущностно биологическая группа социальных существ»[179]. Такую попытку можно только приветствовать. Во-первых, поскольку акцент на биологичности этноса тут очевиден. Во-вторых, поскольку цитированная книга — настоящий прорыв в академических кругах историков, традиционно чурающихся биологизма.
В дальнейшем этот источник будет проанализирован подробнее. Здесь лишь заметим, что в такой трактовке проглядывает компромиссность, вызванная модным ныне заигрыванием с идеализмом и отходом от материализма и позитивизма. Тезис «нет этноса без архетипа» вряд ли выдержит критику. Ведь вполне очевидно, что этносы уже давным-давно существовали и действовали в истории, когда никаких архетипов у них еще не сложилось.
Итак, не будем вступать на скользкий путь компромиссов и еще раз постулируем: этнос — есть биологическое сообщество, связанное общим происхождением, обладающее общей биогенетикой, и соотносящееся с расой как вид с родом либо как разновидность (порода, подвид) с видом. Его ипостасями и стадиями развития являются род, фратрия, племя, (народность), народ и нация.
3.2. ЗАРУБКИ НА НОСУ
Состояние современной российской науки таково, что идеологические пелены, стягивавшие ее при коммунистах, как ни странно, не распались, а только усугубились. Правда, некоторые критерии «абсолютного зла» сменились вплоть до собственной противоположности, зато другие окрепли до степени антинаучных догм. Диктат ценностей либерализма и политкорректности оказался ничем не лучше диктата большевистских выдумок о мировой революции. В особенности укрепление догматизма и подавление научного инакомыслия, а-ля неудобозабываемый Лысенко, расцвели в Институте этнологии и антропологии РАН (который, по идее, должен бы, наоборот, быть лидером-новатором российской науки) с приходом в директорское кресло конструктивиста В.А. Тишкова, о коем речь в Приложении.
С другой стороны, у настоящей книги появился сильный союзник, своим путем пришедший к некоторым важным и близким по смыслу выводам: академик РАЕН А.А. Тюняев. С его наиболее значительными работами 2008–2009 гг. я ознакомился уже после первого издания предшествующей книги «Раса и этнос» (2007), но было приятно вдруг обнаружить единомышленника в академическом мире[180].
Конечно, дело не в именах фальсификаторов науки, а в ложных представлениях, мифах и предрассудках, навязываемых нам порой с высоких научных трибун. Именно они, а не их адепты, прислужники текущей политики, представляют опасность для умов, особенно молодых.
Ниже анализируются основные псевдонаучные мифологемы, чтобы читатель хорошенько зарубил себе на носу, на какие идейные провокации ему не стоит поддаваться, и как их распознавать.
Наиболее ожесточенная борьба за истину идет на следующих направлениях:
• недоказанность эволюционного родства человека (в частности, европеоида) с обезьянами и связанный с этим кризис теории эволюции применительно к антропогенезу;
• единство человечества как вида, наличие либо отсутствие общего биологического корня у трех больших изначальных рас;
• биологическая, а не географическая основа рас;
• эволюционное неравенство рас;
• неадаптивность расовых признаков;
• происхождение и родина светловолосых и светлоглазых кроманьонцев;
• роль неандертальцев в антропогенезе (расогенезе) негроидов.
Все эти направления, кроме эволюционного неравенства рас (которое абсолютно очевидно любому честному и непредубежденному, не забитому предрассудками уму), носят спорный характер. Как указывает крупнейший палеоантрополог современности А.А. Зубов: «К настоящему моменту в разделе антропологии, посвященном происхождению и эволюции человека, вопросов стало больше, чем ответов, и чуть ли не все проблемы стали дискуссионными»[181].
Попробуем в блиц-режиме охарактеризовать перечисленные выше камни преткновения, исключая те, что с исчерпывающей полнотой были рассмотрены выше (о неандертальских корнях негроидов, о нордиках, о биологической природе расы и неадаптивности расовых признаков).
3.2.1. Происхождение кроманьонца и теория эволюции
В своем месте означенному вопросу нами было уделено достаточно внимания; здесь лишь краткое резюме.
Необходимо твердо помнить, во-первых, что сегодня не доказано происхождение неандертальца (тем более — кроманьонца) от архантропа (тем более — африканского). И напротив, доказано непроисхождение кроманьонца (неоантропа, человека современного) от неандертальца.
Во-вторых, очевидно отсутствие заметных эволюционных изменений в облике человека современного за весь период его существования, доступный обозрению палеоантропологии.
Самое забавное, что многие признаки, отделяющие человека от мира животных, явно не шли ему на пользу, снижая природную оснащенность и усложняя приспосабливаемость и выживание. В том числе: прямохождение и двуногость, ограничившие скорость передвижения; обезволошение, лишившее защиты от холода; речь, убившая способности, сегодня занесенные в ранг паранормальных, но некогда бывшие именно нормой. Это противоречит в принципе теории эволюции, в основе которой — естественный отбор. Недаром известный эволюционист-палеоантрополог Е. Морган в итоге своей научной карьеры мрачно пошутил:
«С человеком (с эволюцией человека) связаны четыре важные тайны:
1) Почему ходят на двух ногах?
2) Почему исчез волосяной покров тела?
3) Почему настолько развился мозг?
4) Почему научились разговаривать?
На эти вопросы существуют стандартные ответы:
Пока еще не знаем,
Пока еще не знаем,
Пока еще не знаем,
Пока еще не знаем.
Количество вопросов можно увеличить, но ответы останутся однообразными».
Даже если, как советует великий Конрад Лоренц, заменить вопрос «почему?» на вопрос «зачем?», это никак в данном случае не помогает.
Замечательно высказался профессор, заместитель руководителя российской программы «Геном человека» Александр Зеленин: «У нас всего лишь в 2,5 раза больше генов, чем у круглого червя. Или крошечная горчичка «арабидопсис» — казалось бы, никому не нужное растение, — имеет 25–28 тысяч генов против «наших» 33 тысяч. Мы на 90 процентов совпадаем с мышью и чуть более чем на один процент отличаемся от шимпанзе. Британские ученые утверждают, что по хромосомному набору людям ближе всего вовсе не приматы, а… свиньи. Правда, не розовобокие хавроньи, а африканские земляные — муравьеды. Но странно другое: все живое на Земле как будто собрано из одной коробки конструктора, а сознанием наделен только хомо сапиенс. Почему?»
У эволюционистов нет ответа на многие подобные вопросы.
Не один Морган встал в тупик при попытке нарисовать родословное древо человека современного, в особенности европеоида. К примеру, видные палеоантропологи лорд Солли Цуккерман (Англия) и Стефан Джей Гоулд (США, Гарвард), оба, вообще-то, — сугубые эволюционисты и эгалитаристы. Гоулд, несмотря на это, признает, что теория эволюции в данном случае зашла в тупик: «Если имеются три различные гоминиды (человекоподобные), существовавшие одновременно, то что же случилось с нашим родословным деревом? Очевидно, что они не могли произойти друг от друга. К тому же, при их сравнении никакого эволюционного процесса (!) не обнаруживается». И Цуккерман, который десятилетиями тщательно исследовал археологические останки и был удостоен звания лорда именно за вклад в развитие науки, тоже пришел к выводу: родословного древа европеоида нет.
Между тем, по здравому суждению, такое древо все-таки было, и оно должно рано или поздно отыскаться. Если его до сих пор не нашли, это не значит, что его не было или что оно никогда не отыщется. Только не надо идти по ложному следу, не следует его искать среди африканских архантропов, как делалось до сих пор — вначале по недостатку фактов, потом по традиции и, наконец, в наши дни из идеологических соображений и лжеполиткорректности.
На самом деле меньше всего доказаным можно считать происхождение современного человека от гоминид («африканских архантропов», «африканских сапиенсов» и проч.). Достаточно положить рядом череп австралопитека (имеющий больше сходства с черепом махайрода или ягуара, чем человека) — и кроманьонца, чтобы невооруженным глазом убедиться: между этими видами — пропасть. А так как современный человек (белый) произошел, разумеется, ни от кого иного, как от «человека современного» (так все издавна титулуют кроманьонца), то вывод ясен — и противопоставить ему нечего.
Можно, конечно, «вооружить» глаз и глянуть в мощный микроскоп, проверить, совпадают ли генетически на 100 % австралопитек и кроманьонец, чтобы удостовериться: да, последний есть прямой потомок первого. (Но только именно на 100 %: как известно, разница менее, чем в 1,5 % отличает человека от шимпанзе, однако этого достаточно, чтобы не считать нас за один вид.) Насколько известно, такого опыта не производилось и таких данных нет.
Самым большим поклонникам микроскопа мы бы посоветовали разложить вообще на атомы скандинава, нигерийца и монгола, чтобы потом торжественно объявить: все люди созданы из одного теста, а значит, род человеческий — един. Глупо? Очень! Но не глупей иных аргументов противников расовых различий, например, творцов т. н. митохондриальной теории.
Как известно, анализ ДНК неандертальца был-таки произведен, и в результате главное «переходное звено», якобы связывавшее гоминид с кроманьонцем, на которое такие надежды возлагали эволюционисты, сразу же вылетело из цепи, оставив по себе непоправимое зияние. Больше того, происхождение палеоантропов-неандертальцев от архантропов-гоминид тоже никем не доказано. А уж современных-то людей — и подавно. Теория эволюции, как и любая другая, имеет право на существование, но не имеет права вставать на место истины в последней инстанции. Слишком уж часто на нашей памяти она взбиралась на этот пьедестал и рушилась оттуда.
На вопрос, откуда и как появился человек, давайте честно ответим: не знаем!
Как резюмирует на сайте Российской Акадмии наук директор Палеонтологического института РАН академик Алексей Розанов: «До сегодняшнего дня все эти научные споры имели весьма умозрительный характер. Даже если ископаемые останки удавалось идентифицировать и воссоздать хотя бы небольшой их фрагмент, не было никаких оснований считать, что данное существо было именно нашим предком. Причина тому — разрушение генетических признаков данного вида… До понимания природы человека и его истинного происхождения нам по-прежнему очень далеко. Иначе говоря, возможно, что нам несколько миллионов лет, но с таким же успехом может оказаться, что наш возраст не превышает 100–150 тысяч лет».
Закосневшие в политкорректности ученые упрямо твердят: палеоантропологические находки-де отодвигают родословную человека до 6–7 млн лет, и жили древнейшие предки человека (они же ископаемые гоминиды) на африканском-де континенте и были, якобы, предками кроманьонца[182]. И даже схемку рисуют, очень неконкретную и не вызывающую ни малейшего доверия, о происхождении всех рас от африканского архантропа. Однако в свете всего сказанного выше видно, что все это, включая прелестную схемку, есть домысел, вымысел и словоблудие.
Смешно читать такую, например, сентенцию: «Ныне антропологи с гораздо большей уверенностью говорят о происхождении человека от человекообразной обезьяны, чем их предшественники в конце ХХ века». «Гораздо больше» — это сколько процентов вероятности? Десять, сорок, шестьдесят? Спасибо, не надо. Когда будет сто, тогда вначале проверим, а потом поверим.
А пока? Пока антропологи-эволюционисты принципиально и гордо «перестали искать» так называемое «переходное звено» от гоминиды к человеку — «конкретную форму ископаемых с мозаичным набором обезьяньих и человеческих признаков»[183]. Очень просто: отчаялись найти — и прекратили поиск; зелен-де виноград (поскольку этой формы нет и быть не должно, ибо человек вряд ли произошел от обезьяны). Удобно, почти по-сталински: нет звена — нет проблемы. Ведь разве дело в непостоянном «мозаичном наборе»? Дело в том, чтобы непререкаемо подтвердить, что перед нами — один вид с разными признаками. А вот этого как раз никто и не может.
К большому сожалению, вредную ложь о том, что «современный человек произошел от архаического сапиенса, скорее всего, на территории Африки южнее Сахары», и о том, что «в дальнейшем представители этой популяции дали начало кроманьонцам и другим группам современных сапиенсов», можно сегодня прочесть едва ли не в любом учебнике. Не случайно доктор исторических наук О.Ю. Артемова заметила: «Выходит в свет невообразимое количество чудовищно безграмотных учебников по антропологии, этнологии, культурологии и т. п.»[184]. Сколько раз переписывались учебники по биологии хотя бы за последние сто лет! Надеемся, что следующий учебник будет написан с учетом настоящей книги. А еще лучше, если она сама станет настольным учебником.
3.2.2. Человечество не единый вид
Как не раз и не два убедился читатель, моноцентризм, а равно и моногенизм давно пора бы уже списать в утиль. Однако политканствующие критики полигенизма настойчиво утверждают, что все человечество есть один вид, что все расы принадлежат к этому единому виду и имеют одного общего предка. Этого самого предка предъявить нам никто до сих пор так и не сумел, но что за беда?
Как написали некие ученые дамы в пошлейшем пособии для начинающих прокуроров «Критика расизма в современной России и научный взгляд на проблему этнокультурного многообразия», самый-де главный аргумент в пользу такого утверждения состоит в том, что расы скрещиваются между собою и дают «плодовитое (!) гибридное потомство». А это-де «в биологии есть неоспоримый критерий принадлежности разных форм к одному виду»[185].
Перед нами очередной яркий пример, когда читателю очень категорично, безапелляционно и с апломбом навязывается махровая белиберда.
Некогда выдающийся биолог Эрнст Майр действительно выдвинул такой тезис: плодовитое потомство как главный признак единства вида[186]. Теоретически так должно быть: природа не создает гибридные формы за ненадобностью, она создает чистые виды в их совершенстве.
Но жизнь, практика — богаче теории. Она давно и беспощадно опровергла данный тезис, и сегодня каждый компетентный зоолог знает, что в ряде случаев межвидовые гибриды отличнейшим образом плодятся. Причем не только в условиях неволи или даже искусственного к тому принуждения со стороны человека (например, потомство козы и овцы, хорька и норки, колонка и фуро, белуги и стерляди), но и в свободной природе, образуя новые виды: бастарды глухаря и тетерева, тетерева и куропатки, черной и серой вороны, обыкновенной и белошапочной овсянки, серебристой чайки и бургомистра, черной утки и кряквы и мн. др.: краснобрюхая жерлянка (Bombina bombina) в Карпатах гибридизирует с желтобрюхой жерлянкой (Bombina variegata), каспийская черепаха (Mauremys caspica) в среднем течении Евфрата, от Турции до Сирии, гибридизирует с видом ручьевая черепаха (Mauremys rivulata) и проч., и эти гибриды размножаются. И т. д.
Давно и прекрасно осведомлены о межвидовом скрещивании и преодолении неплодовитости у потомства не только зоологи, но и ботаники, успешно использующие данный метод в селекции растений[187].
Как указывалось выше, в разделе «Дарвинизм и расология», сам Дарвин в свое время гениально прозревал такую возможность и писал, довольно осторожно и предусмотрительно, что «некоторая степень бесплодия, как при первом скрещивании, так и у гибридов, является весьма распространенной, но при теперешнем состоянии наших знаний ее нельзя считать абсолютно всеобщей». Впоследствии же он пришел к выводу, что даже «полная плодовитость при скрещивании человеческих рас, если она будет установлена, не может безусловно возбранить нам признавать эти расы различными видами». Сегодня его прозрения сбылись в весьма и весьма многих научно установленных вариантах. Зайдите в Дарвиновский музей, вам это растолкует с примерами любой грамотный экскурсовод. Отсылаю читателя также к замечательному сборнику «Гибридизация и проблемы вида у позвоночных» (М., МГУ, 1993), к основательной статье Д.В. и Ю.Г. Терновских «Гибридизация в звероводстве»[188] и др.
Но главный пример — под рукой. Факт метисации кроманьонца и неандертальца не отрицает никто из наших оппонентов, сегодня это один из немногих постулатов расологии. Но так же известно, что генетически неандертальцы отличались от кроманьонцев, пусть и не слишком значительно[189] (но ведь и пресловутый шимпанзе отличается от нас незначительно). Это биологически разные виды. И наличие плодовитых гибридов разновидового, неандертальско-кроманьонского, происхождения — факт также неоспоримый, доказанный не только генетикой, но и палеоантропологией, в частности, захоронениями в Сунгири, Подбабе, Тильбюри, пещерах Гримальди, Схул, Табун и многих других местонахождениях — явственно говорит об одном: человечество не единый вид, несмотря на то, что смешение рас и проторас дает плодовитое гибридное потомство.
Отметим в скобках, что возникновение вторичной, смешанной, но очень плодовитой (только с 1930 по 1965 гг. отмечен рост населения Южной Америки с 200 до 600 млн. чел.) расы латиносов, которая так восхищает оппонентов, произошло в искусственных условиях, которые правильно следует характеризовать именно как неволю, в результате насилия и над Личностью, и над Природой. Секрет прост: триста лет подряд европеоиды — испанцы и португальцы — сексуально эксплуатировали рабынь негроидного и монголоидно-американоидного расового происхождения, а их потомство скрещивалось между собой, вот и возникли латиносы-метисы.
О чем же говорит в действительности данный пример?
Во-первых, как уже говорилось, неверно думать, что все гибриды не дают плодоносящего потомства (см. выше). Хотя и такие наблюдения имеют место быть. К примеру, некоторые специалисты полагают, что коренное население Новой Зеландии (маори) — потомки неандертальцев. В качестве доказательств приводится именно невозможность нормального скрещивания европейцев и маори: потомство от таких браков, как правило, не способно к размножению. Точно так же, как неизвестно науке потомство от европеоидов и австралоидов, включая тасманийцев. Но, как мы знаем, в современных людях обнаружно до 5 % неандертальских генов, так что всякое, видимо, бывало и бывает.
Во-вторых, испанцы и португальцы, принимавшие участие в этногенезе латиносов, сами относятся, как и все средиземноморские народы, к вторичной, смешанной расе. Недаром последнее по свежести захоронение неандертальца найдено в Гибралтаре. К тому же, в раннем средневековье кельты-кельтиберы (кроманьонцы, еще в самой далекой древности прошедшие с севера через населенную неандертальцами Европу и смешавшиеся с автохтонами Иберийского полуострова) получили весьма значительную прививку еврейской и маврской крови. Подмешали в кровь чернил, как там говорят. Таким образом, из всех белых народов-европеоидов именно испанцы и португальцы наиболее подходят для беспроблемного скрещивания с негроидами.
При этом не стоит преувеличивать долю европейской крови в этой смеси. Негры-рабы массово смешивались с индейцами-рабами, это верно. Но не факт, что европейцы давали свое семя всем подряд особям женского пола из числа рабов. Не во всех латиносах течет европейская кровь (в Бразилии метисы составляют 43 %, в Мексике 60 %, но нигде в Латинской Америке нет 100-процентного метисного населения).
В-третьих, в ряде случаев снижение жизнеспособности и плодовитости гибридов может проявляться не в первом, а в пятом-шестом и более отдаленных поколениях. Латиносы существуют всего каких-то триста лет (этническая общность сложилась не ранее). Это слишком небольшой срок, чтобы судить о способности этноса к продлению рода. Посмотрим через 5 тыс. лет: может быть, выживут, а может быть — вымрут или утратят примесные качества в течение столетия-двух. Очень возможно, что в большинстве случаев произойдет постепенная реверсия: расслоение смеси по составляющим, как в коктейле «кровавая Мэри»: водка отдельно, томатный сок — отдельно. И тогда от этой искусственной общности ничего не останется, кроме европеоидов (с незначительными и несущественными рецессивными признаками других рас), негроидов и монголоидов соответственно. Поживем — увидим.
Таким образом, данный пример с вторичной расой латиносов не имеет характера чистого и оконченного эксперимента.
Итак, уважаемые читатели, плодовитое гибридное потомство — не только не главный признак единства вида, а вообще не признак этого единства. И факт плодовитости потомства различных рас вовсе не свидетельствует о единстве человечества как вида. Утверждать, что человечество единый вид, ибо гибридные расы-де дают плодовитое потомство, — это нечестно. Такая аргументация недостоверна, что подтверждается даже на примере проторас: тех же неандертальцев и кроманьонцев, не совпадающих генетически, но тем не менее передавших нам свои наследственные черты. Да, проторасы и современные расы скрещиваются между собой и дают плодовитое гибридное потомство, но это вовсе не означает, что человечество есть единый вид.
Правильнее считать, что такого вида вовсе нет.
Так уверяет современная наука.
Между тем, примеры грубого вмешательства политических монстров в тонкие научные сферы множатся. Потрясающе невежественный профессиональный охотник на ведьм Александр Брод, например, пишет с невероятным апломбом: «Исследования подтвердили, что все человечество представляет собой один биологический вид; кроме того, все люди, населяющие сейчас Землю, все расы и этносы происходят от общих предков, живших в Африке 150–170 тыс. лет назад»[190].
Вот так, не дрогнув, нам в тысячный раз недоказанное выдают за доказанное! Гипотезу — за научный факт! И все ради решения сугубо политической задачи: нивелировать расовые различия, заставить нас считать все человечество единым видом.
И дальше, ссылаясь на автора работы «Генетическая структура человеческих популяций» (2003) Льва Животовского, Брод утверждает, что «доля расовых особенностей составляет меньше 10 процентов всех генетических различий между людьми» и что «между расами гораздо меньше различий, чем между соседями по дому»[191].
Хороша логика?! Вот как ловкачи водят за нос доверчивых простаков. Поставьте на расстоянии ста шагов всех своих соседей — и вы вряд ли различите, кто есть кто, разве только пол и рост. Но выставьте трех представителей разных рас на том же расстоянии — и вы не ошибетесь: вот европеоид, вот негроид, а вот монголоид. Трехлетний ребенок — и тот не сделает ошибки, отличая негра от китайца или русского.
Как ни малы расовые отличия на уровне генов (по некоторым данным, расхождение в ДНК между расами составляет 0,1 %), но они стоят всех остальных. Ясно каждому, что в вопросе о расах качество различий куда важней их количества. «Маленькая разница» делает все: людей и зверей, негров и белых, мужчин и женщин, умных и дураков.
Кстати, о дураках. Ничего не зная и не понимая ни в генетике, ни в антропо- или расологии, Брод однако заявил, что «четкого разграничения между расами не существует» и что «современная физическая антропология подошла к выводу, что «рас нет, а есть только клинальная изменчивость”». Это означает: «любой так называемый “расовый признак” определяется несколькими разными генами… Каждый из этих генов имеет определенную сферу распространения, причем их границы не совпадают»[192]. (Кого боги хотят погубить, лишают разума. Автор даже не понял, что привел свидетельство против самого себя. Ведь если гены, определяющие расовые признаки, не совпадают по сфере распространения, это как раз и означает наличие разных рас с жесткими границами ареала, непреодолимыми для генов другой расы.) «Поэтому “расы”, — продолжает запутавшийся в трех соснах Брод, — как бы плавно перетекают друг в друга».
Личность самого Брода, хранящая определенные негроидные черты в строении лица и волос представителя вторичной расы, могла бы служить отличным примером для данного утверждения. К нему надо добавить только, что «плавное перетекание» наблюдается лишь за счет метисации в пограничных зонах совместного проживания рас (или проторас), на расовой периферии, где и образуются гибридные типы вроде Брода. А ядро расы с его исключительным своеобразием не только остается в целости-сохранности, но и воздействует на периферию, постепенно возвращая ей гомогенность.
Кто желает возразить — пусть сначала приведет пример рождения негроида в сердце европеоидного ареала от европеоидной пары (вариант гибрида или адюльтера не рассматриваем), либо, еще лучше — рождения голубоглазого белокожего блондина в каком-нибудь негритянском племени. А до тех пор не надо нас водить вокруг пальца, морочить голову и заставлять не верить собственным глазам. Шарлатанам вход воспрещен!
Выше на этот счет было сказано достаточно, чтобы читатель и сам понял всю смехотворность и нелепость утверждений Брода и проплаченных им свидетельств.
Но мы считаем нужным привести здесь в качестве противовеса различным бродоумствованиям и в подтверждение наших взглядов мнение человека компетентного и, главное, хорошо мыслящего логически.
Вот что пишет академик РАЕН А.А. Тюняев по поводу мнимого единства человечества. Чтобы не усложнять восприятие, пересказ его различных текстов приведем сплошь и без кавычек. Выделения в тексте сделаны нами. Библиографическая ссылка приведена выше. Вдумаемся:
Если принять утверждение, что все расы человека являются всего лишь подвидами одного вида, то это означает следующее:
— существовал один вид, который являлся родительским по отношению ко всем расам;
— время его последнего существования должно быть определено чуть ранее 50-го — 40-го тыс. до н. э. (времени расцвета цивилизации современного человека);
— к 50-му — 40-му тыс. до н. э. этот родительский вид должен был расселиться исключительно равномерно по двум неперекрещивающимся ареалам — это юг Африки и Русская равнина;
— должен существовать единый язык, относящийся ко времени до 50-го — 40-го тыс. до н. э.
Что мы имеем в действительности?
Картина расселения архантропов однородна, они занимали всю территорию Африки и Евразии, причём в одно и то же время. Говорить о каких-либо предпочтениях здесь сложно и безосновательно, поскольку мы имеем только единичные находки.
Сегодня установлено, что в распространении архантропов Африка занимает отнюдь не первое место. Объяснения типа «из Африки вышли в Европу» вряд ли имеет смысл считать обоснованными, поскольку все предшествующие группы ископаемого человека в более ранние периоды имелись на европейских территориях и территориях Русской равнины. Большинство из них жили в Евразии раньше своих африканских собратьев…
На Африканском континенте верхнепалеолитических культур нет. Первое появление современного человека в Африке реально связано лишь с неолитом (около 7-го тысячелетия до н. э.). Из сказанного можем предположить, что Африку современный человек освоил позже всех остальных территорий. Те находки совсем древних людей так называемой олдувайской культуры, которые датированы 2-м миллионом лет назад, не связаны с современным человеком. Они относятся к другой ветви. Африканские архантропы тоже не связаны с современным человеком. С биологической точки зрения, все африканские находки более позднего периода таксономически относятся к европейским палеоантропам, которые тоже не являются предковым видом современного человека. Поэтому помещение предков современного человека в Африку — это чисто политический вопрос, ничего не имеющий общего с наукой. Именно по этой причине в любой энциклопедии в истории любой африканской страны наблюдается разрыв в данных: олдувай, а потом сразу неолит или бронза…
При этом напомним, архантропы сформировали 27 своих видов. Архантропов сменили неандертальцы, также многообразными своими видами покрывшие территории Евразии и Африки <…>
И уже совсем чудесное происшествие в жизни современного человека — это то, что он, единый, к 30-му тыс. до н. э. окончательно расслоился на три расы — жёлтую, белую, чёрную, — различия между носителями каждой из которых значительно большие, чем сумма различий между 27-ю видами архантропов. И, заметим, изменившись таким коренным образом всего за время, много меньшее, чем 10 тыс. лет, образовав три расы и расселившись в изолированных районах, за последующие 30 тыс. лет человек не претерпел ни малейших изменений.
Напомним, что на формирование 27-ми видов архантропов ушло около 10 млн лет. Различия, достигнутые при этом, были сформированы исключительно территориальной изолированностью. Отчего вдруг на формирование трёх рас потребовалось время, длительность которого учёные даже никак толком и определить-то не могут, поскольку величина этого времени находится в пределах погрешности измерения? Если принять распространённую теорию африканского моноцентризма, когда из негроидов другие расы образовались неким скачком, то скачок будет такой скорости, которой в природе просто не существует. Или, может, этот скачок вызван искусственным вмешательством?
Как видим, налицо межвидовые чудеса, которыми наполнена преподносимая нам иными авторами «африканская» теория эволюции человека. Масса неразрешимых вопросов ставит ещё большие вопросы <…>
Отдельные вопросы ставит лингвистика. Отделение индоевропейских языков даже от языков наиболее близкой к ним языковой семьи (если оно вообще когда-либо имело место) произошло в гораздо более отдаленное время (некоторые лингвисты при этом предполагают, что это событие могло произойти 1–2 млн. л.н.). За такое время, утверждают они, происшедшие изменения в фонетике, грамматике и лексике были настолько большими, что уничтожили все следы генетической близости.
200 тыс. лет назад появился праязык современного человека, и хотя тезис о происхождении этих четырех семей (включая две индоевропейские по территориальной принадлежности, созданные позже 5-го тыс. до н. э. — авт.) из одного источника доказательству не поддаётся, есть целый ряд языковых особенностей, общих для большого числа африканских языков и редких или отсутствующих за пределами Африки, что позволяет считать этот континент самостоятельным языковым ареалом.
Отсюда видим, что ни о какой миграции, состоявшейся после 200 тыс. до н. э., а тем более с 70-го — 50-го тыс. до н. э. речи идти не может — все расхождения протоевропеоидов и протонегроидов закончились в период с 2-го млн. по 200-е тыс. до н. э.
И ни о каком третьем языковом ареале лингвистика не сообщает <…>
Различия генного состава негроидов и европеоидов позволяет уверенно считать их разными видами людей, каждый из которых произошёл от своего предка. Определению вида каждая из этих двух рас вполне соответствует: географическая изолированность налицо, морфологические различия — тоже. Налицо и нескрещиваемость в природных условиях.
Кстати, в этих выводах есть ещё и эволюционно-политический аспект, со всех сторон выгодный учёным. Он состоит в том, что, принимая теорию о возникновении человека в двух разных регионах, мы получаем доказательства закономерности возникновения человека вообще. То есть его образования эволюционным путём сразу в двух местах — если есть два очага, то это уже не проявление божественной воли, а вполне закономерный, повторяющийся исторический эволюционный ход событий, который в одном месте начался раньше, в другом позже.
Таковы тезисы академика Тюняева, с которыми я в целом склонен согласиться.
Сказанного достаточно, пожалуй, чтобы решительно заявить: таксон Homo sapiens, давным-давно предложенный Карлом Линнеем, исчерпал свое научное содержание и должен быть пересмотрен. Что значит «человек»? Почему следует покрывать этим таксоном столь разные биологические сущности? Все это пора осмыслить заново.
3.2.3. Эволюционное неравенство рас
Последняя важнейшая точка разногласий — вопрос об эволюционном неравенстве рас. Но это на самом деле — вовсе не расхождение между научными позициями, как может подумать наивный читатель. Это лишь расхождение между оголтелой демагогией и ясным незамутненным взглядом на вещи.
Вот, к примеру, «антирасисты» спрашивают нас лукаво: «Почему, например, культуру эскимосов — северных охотников на морского зверя — не считать высокоразвитой?»[193]. Тут остается только предложить им на выбор: пусть либо назовут имена эскимосских писателей, композиторов, философов, инженеров, ученых, чьи достижения сравнимы с достижениями лучших европеоидных умов и талантов, либо пусть сознаются в непристойнейшей демагогии и застрелятся с горя и стыда. Ну, и в отношении всей негроидной расы можно предложить нашим политкорректным стронникам эволюционного равенства такой же выбор. Ведь дело в том, что огромный изначально бывший культурный разрыв между кроманьонцем и неандертальцем (подробности изложены выше) полностью унаследован их потомками, прогрессировав в тысячелетиях и проявляясь во всех сферах, требующих интеллекта.
Порой приходится сталкиваться с безапелляционными глупостями, вроде такой: «Антропологическая наука не оставила камня на камне от расистских “теорий”. Было доказано (в том числе современными методами молекулярной генетики), что внешние физические особенности (цвет кожи, волос, разрез глаз, форма головы, рост и т. д.) не связаны ни с интеллектом человека, ни с его способностью совершенствовать цивилизацию и культуру»[194].
На деле ничего такого антропологическая наука, а особенно молекулярная генетика не доказала и доказать не могла, ибо они не могут служить мерой интеллекта и цивилизации, иметь о них квалифицированное суждение. Это не их профиль.
На деле антропология доказала, что внешние физические особенности (не только они — добавила генетика), взятые в статистически значимом количестве, однозначно и неопровержимо указывают на наличие рас. Не более и не менее того. О том же, какие расы каким интеллектом обладают и какие создали цивилизации и культуры — об этом судить не биологам вообще и не генетикам в частности.
Факт глубоких отличий цивилизаций Запада и Востока, Севера и Юга не подлежит сомнению, он давно всеми признан за аксиому. (Вспомним хотя бы Маркса с его наблюдениями относительно «азиатского способа производства».) Можно спорить, какая цивилизация лучше, выше, значительней (это лишь вопрос судьи и критерия), а можно отмахнуться, заранее признав такой спор беспочвенным, и говорить о том, что есть, вне всякого сравнения, просто «такие» или «этакие» цивилизации. Сие ничего не меняет в главном: определенным расам соответствует определенный тип цивилизаций. Это, если не прибегать к демагогии, ясно даже из школьного курса истории.
На зависимость, вполне ясную и однозначную, интеллекта от расы указывает другое. С удручающей регулярностью, достоверностью и неопровержимостью проводимое тестирование различных рас по одной системе IQ показывает, что негроидная раса интеллектуально отстает от европеоидной в среднем на 29–33 баллов, а европеоиды отстают от монголоидов (не от всех, а лишь от китайцев и японцев) в среднем на 3-13 баллов. Причем независимо от среды и места жительства.
В начале раздела подробно рассказывалось про распределенные природой расовые и даже племенные особенности строения черепа и мозга. Как сказываются они на умственных возможностях расы?
На этот вопрос помогает ответить книга Ричарда Линна и Тату Ванханена «IQ и глобальное неравенство» (2006)[195]. Чтобы не пересказывать объемное исследование, процитируем рецензию на него известного канадского антрополога Филиппа Раштона:
«Линн и Ванханен рассмотрели предположение экономистов, что средний уровень интеллекта одинаков для всех наций и показали, что оно совершенно неверно… Линн и Ванханен обращаются к вопросу о причинах национальных различий в интеллекте. Они приходят к выводу, что причина лежит в расовом составе этих популяций. К этому заключению они приходят из наблюдения, что национальные IQ легко предсказываются из знания расовой композиции этих популяций. Так, шесть восточно-азиатских стран (Китай, Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур) все имеют IQ между 105 и 108. Двадцать девять европейских наций все имеют IQ между 92 и 102, в то время как 19 наций Суб-Сахарной Африки все имеют IQ между 59 и 73. Авторы показывают замечательную согласованность величин IQ наций, когда они сгруппированны в расовые кластеры»[196].
Этнологи, вообще-то, хорошо знают, что далеко не все народы и племена могут похвастать такой обыденной, для нас, европеоидов, вещью, как спообность логично мыслить и правильно говорить. Есть на Земле и так называемые «застойные» племена, суждения представителей которых «в норме» алогичны, а речь непоследовательна. У нас такие люди встречаются как исключения, у них — на каждом шагу.
В данной связи не кто-нибудь малограмотный и безвестный, а сам Джеймс Уотсон, нобелевский лауреат, один из первооткрывателей двойной спирали ДНК, в 2007 году во всеуслышание заявил в интервью газетам «The Independent» и «The Sunday Times», что «мрачно настроен» по поводу перспектив Африки, поскольку «вся наша социальная политика базируется на признании равенства интеллектов, в то время как исследования говорят, что это не всегда так».
Ученый заявил о существенных различиях в генных структурах людей с разным цветом кожи, свидетельствующих, в частности, о различиях в интеллектуальных способностях негроидов и европеоидов. Он сообщил, что уже в ближайшее десятилетие могут быть обнаружены гены, которые отвечают за различия в уровне человеческого интеллекта.
Как гром среди ясного неба прозвучало признание великого генетика: «Нет убедительных причин считать, что интеллектуальные способности людей, географически разделенных в процессе эволюции, развивались идентично. Одного нашего желания не хватит, чтобы обеспечить всем равные по мощности интеллекты»[197]. Невозможно с большей политкорректностью высказать абсолютно неопровержимый постулат об интеллектуальном неравенстве черной расы по сравнению с другими.
Не следует ли довериться в этом вопросе нобелевскому лауреату?
3.3. ШЕСТЬ ОТВЕТОВ В ЛОБ
Миф о «едином человечестве», в котором «все люди братья» — абстрактно-гуманистический с философской точки зрения и либерально-демократический с политической — окончательно оформился в своей светской модификации в 1960-е годы. Тому, как ни странно, более всего способствовали доминанты текущей политики обеих противоборствующих сверхдержав: США и СССР.
В Америке главным политическим событием десятилетия, определившим всю ее современную трагическую историю, было принятие «Иммиграционного Акта» (1965), после чего страну захлестнуло цветное население третьего мира. Этому самоубийственному решению предшествовала многолетняя «промывка мозгов», а затем оно сопровождалось не менее массированной и основательной пропагандой, призванной сгладить в глазах американцев очевидные и чудовищные негативные последствия произошедшего[198]. Рикошетом эта пропаганда, включающая политкорректность и антирасизм, уходила и в Западную Европу, подготавливая соответствующие перемены, и даже в страны социализма.
А в Советском Союзе, во-первых, еще продолжалась оттепель[199], а во-вторых, усилилась целенаправленная политика повсеместного разрушения колониальной системы и натравливания стран третьего мира на страны блока НАТО — и соответственно всестороняя апология многоразличных цветных «эксплуатируемых» народов. Идеология оттепели (абстрактный гуманизм плюс оглядка на Запад, на США, где все, якобы, делается «как у людей», в отличие от нас) в данном конкретном случае не противоречила официальной идеологии (противодействие империализму и неоколониализму).
Так и получилось, что «борьба с расизмом» на каком-то этапе стала не только куском хлеба для штатных партийных пропагандистов[200], но и как бы нравственным долгом среднестатистического советского интеллигента, одним из его «культурных кодов».
Среди главных памятников этого парадоксального идейного сплава расхожих интеллигентских умонастроений того времени с официозной «моралью советского человека» — книга историка Н.Я. Эйдельмана «Ищу предка»[201], центральное место в которой занимают шесть вопросов, заданные читателю, что называется, «в лоб». Эйдельмана как ученого вообще выгодно отличало умение формулировать вопросы, прицельно попадающие в главный нерв той или проблемы. А хорошо поставленный вопрос, как известно, уже наполовину решен. То есть, он в значительной мере является вопросом риторическим, подразумевающим готовый ответ. Именно так обстоит дело и в данном случае: ответы на эйдельмановские вопросы с первого взгляда кажутся сами собою разумеющимися. Ну, а чтобы уж совсем исключить разночтение, автор предпослал им свое резюме: «Главный научный довод против расизма заключается в том, что все современное человечество, без сомнения, — один вид. По-видимому, тот самый вид, который сформировался в Средиземноморье и Передней Азии несколько десятков тысяч лет назад»[202].
Историк поспешил с вердиктом. Дело, как мы убедились, обстоит как раз наоборот: научных доводов против расизма вообще не существует! Есть изначальные расы, и есть область их смешения, впервые происходившего в условиях «кто — кого» как раз в указанном Эйдельманом регионе. При этом смесь — именно и только в подобных областях! — так и остается смесью, обретя новую, вторичную расовую идентичность. А чистые расы, каждая в своей зоне, прошли через реверсию, практически полностью регенерировали, расстались в массе с привнесенными метисацией признаками и остались в итоге чистыми в целом расами: европеоидной, негроидной, монголоидной. Стремление Эйдельмана как яркого представителя смешанной, вторичной расы видеть весь мир вокруг подобным себе объяснимо, но неприемлемо для научного ума.
Между тем, Эйдельман продолжает готовить читателя к «правильному» ответу: «Трудно сторонникам теории — “разные расы — разные виды” — объяснить, почему у всех людей одинаковое строение борозд мозга (мы уже точно знаем, что это не так. — А.С.), одинаковое число долей легкого и печени[203]. Зато, предположив, что все расы — один вид, мы сможем все легко понять… Доводы, доказательства, наука… А расовые предрассудки живы и крепки.
И самый распространенный их вид — скрытый, мягкий, стыдливый.
Те или иные расовые предрассудки имеются у многих милых, честных, добродетельных людей любой расы, даже у тех, кто полагает, что чужд расизму.
Сколько хороших людей дрогнет, спасует перед одним из шести вопросов, которые им следовало бы задать»…
И далее следуют те самые сакраментальные вопросы.
Что тут скажешь?
Мы с читателем, смею думать, действительно — милые, честные, хорошие и добродетельные люди белой расы. У нас нет никаких предрассудков: ни расовых, ни религиозных, ни либерально-демократических, потому что мы любим науку и нас интересует только истина. Ради нее мы готовы хоть на костер. И поэтому мы не дрожим и не пасуем ни перед какими вопросами, а отвечаем на них четко, ясно и недвусмысленно. Вопрос — ответ. Но мы предупреждаем заинтересованные инстанции: мы ничего не пропагандируем, мы лишь, в соответствии с Всеобщей декларацией прав человека и гражданина, формулируем и доступным способом распространяем свое личное мнение.
Итак:
1. Вопрос: «Известны ли вам доказательства того, что люди всех рас — белые, негры, монголоиды и другие — принадлежат к одному биологическому виду, происходят от одних предков и не отличаются друг от друга более, чем (извиняемся за сравнение) рыжие, черные, серые, сибирские коты?.. Если же вы этого не знаете, если вы сомневаетесь в этом, то почему вы не стремитесь узнать, понять? Понимаете ли вы, что о равенстве рас говорят не потому, что это хорошо, а потому, что они равны на самом деле?»
Ответ: Нет, такие доказательства нам не известны. Мы захотели узнать, понять, как в действительности обстоит дело с проблемой единства человечества. Мы всей душой, всем разумом устремились к этому знанию. Мы перелопатили огромное количество литературы. И мы поняли однозначно и несомненно: нет «человечества»; есть — антропосфера. Цветной белому — не брат и не родственник, разве что в смешанных формах. И мы поняли также со всей очевидностью, что расы совершенно не равны между собой. И закон о неравномерности развития, преподававшийся нам марксистской наукой, согласно которому все народы проходят одни и те же стадии развития, просто одни раньше, а другие позже, — на самом деле никакой не закон для нас. Ибо мы видим народы, которые способны пройти определенные стадии, и народы, которые на это не способны. Если за пятьдесят тысяч лет европейцы дожили до Карла Маркса и постиндустриального общества, а тасманийцы так и остались в палеолите, каменном веке, то спрашивается, сколько времени понадобилось бы еще тасманийцам для прохождения такого же пути? Правильный ответ: нисколько, ибо они вообще его пройти не в состоянии. Причину этого мы видим одну-единственную: они не равны европейцам биологически, они другие. А о равенстве рас говорят воистину не потому, что это хорошо (это очень плохо), а потому, что кое-кому так выгодно.
2. Вопрос: «Понимаете ли вы, что с большой долей вероятности в ваших жилах течет кровь нескольких рас, потому что перемещение и смешение племен с древнейших времен было сложным и причудливым, да и вообще предки у всех общие. Если так, не кажется ли вам, что расизм есть неуважение к своим собственным предкам и, стало быть, к самому себе?»
Ответ: Все как раз наоборот. (Вспоминается фраза Толстого о Достоевском: «Он думает, что если сам болен — так и весь мир болен».) Именно глубочайшее — нет, не уважение, а больше: почтение к своим предкам заставило нас самым внимательным образом рассмотреть свою генеалогию, не отрывая ее от генеалогии нашей общей нордической расы. В результате этих исследований мы стали воспринимать утверждения, подобные вашему, как недостоверные и провокационные, несущие дезинформацию. Мы считаем, что умный, образованный, уважающий себя и своих предков человек любой расы (даже вторичной) не может не быть расистом в хорошем смысле слова. То есть, человеком любящим, уважающим свою расу и заботящемся о ней.
3. Вопрос: «Хватит ли у вас (внутренне, перед собою) того чувства абсолютного равенства и уважения к людям другой кожи, которое, как рассказывают, позволило Эйнштейну достойно проучить одну американскую даму?
— Господин Эйнштейн, как бы вы реагировали на желание вашей дочери выйти замуж за негра?
— Я сказал бы — приведи мужа, чтобы познакомиться. Но я бы никогда не разрешил моему сыну жениться на вас».
Ответ: Насчет «абсолютного», якобы, равенства мы высказались выше. Уважение к людям другой кожи заставило бы любого из нас объяснить негру, почему ему не следует предавать свою расу и свой народ и жениться на белой девушке. Не понял бы — пришлось бы его, как вы выразились, «достойно проучить». А дочери, если подобные объяснения до сих пор не дошли до ее ума и сердца, пришлось бы, как это ни горько, указать на дверь. Предателю не место ни в большой семье — народе, ни в малом народе — семье.
4. Вопрос: «Понимаете ли вы, что различие, существующее между расами, значит не больше, чем различия между нациями, между отдельными людьми: разница, а не преимущество, тот типичный случай, когда абсолютно невозможно сказать: “Этот лучше, а этот хуже”? Они различаются по некоторым второстепенным признакам, и все тут».
Ответ: Если бы эти признаки были второстепенными, то действовал бы марксов закон о неравномерности развития, а он не действует (см. выше). И вообще мы видели бы сходный образ жизни и деятельности разных рас и народов, а также сходные результаты этого. Мы же ясно видим нечто совсем противоположное. Второстепенными еще могут быть, с натяжкой, названы соматические признаки, не относящиеся к высшей нервной деятельности человека. Но мозг, нервы — если это не первостепенно, то что тогда первостепенно?! А они-то как раз имеют не только расовое, но даже и племенное устройство.
5. Вопрос: «Понимаете ли вы, что разница в обычаях, обрядах, большая отсталость некоторых племен и народов — временное историческое явление, что всего несколько сот, от силы тысяч, лет назад все человечество было на примерно одинаковом уровне?»
Ответ: Это неправда. На одном уровне не стояли даже кроманьонец с самого первого своего обозначения в мире, с одной стороны, и неандерталец — с другой. Изначальная разница была резкой, огромной. Что же говорить об их потомках? Но если бы и впрямь когда-то человечество стояло на одной ступени развития, то столь различные его результаты неопровержимо свидетельствовали бы о качественном различии генетического материала, что вело бы все к тому же выводу: расы и этносы не равны между собой.
6. Вопрос: «Если вы все поняли уже, но испытываете некоторое напряжение, сами стесняетесь неловкости, стихийно возникающей у вас при контактах с людьми другой кожи (лучше об этом прямо сказать, чем утаить), то не известно ли вам, что это — характерное проявление чувства непривычного, принципиально не отличающегося от того, что с вами происходит в чужом доме, в чужом городе (отчего, надеюсь, вы не станете утверждать, что чужой дом и чужой город вообще плохи)? Что это чувство естественно заменяется чувством привычки, как это бывает у всех разумных людей, подолгу живущих среди чужих? Что, если другая группа людей вызывает у вас какие-то отрицательные эмоции, — самое ужасное, что можно сделать, это сделать отсюда большие выводы и начать культивировать свои чувства?»[204].
Ответ: Привыкнуть можно даже к камешку в ботинке. Но зачем же добровольно мучить себя и своих близких, заставляя терпеть инстинктивно (по велению самой природы) нетерпимое?! Надо быть извращенцем-мазохистом для этого в отношении себя и извращенцем-садистом — в отношении близких. Нормальный человек, даже если это неловко делать в обществе и даже посреди дороги, остановится, снимет ботинок, вытряхнет камешек, снова обуется и спокойно и радостно двинется дальше в путь.
«Расовые предрассудки, — заключает Эйдельман, — очень стойкая, заразная, но излечимая болезнь».
Мы против любых предрассудков вообще, — ответим мы, — среди которых антирасовые есть наихудшие. Ибо они, мало того что антинаучны и базируются лишь на невежестве и злом умысле отдельных лиц, но крайне вредны для поддавшихся им народов. Это поистине болезнь, привитая нам, не только стойкая и заразная (благодаря массовым кампаниям промывания мозгов), но и смертельно опасная.
Мы делаем все, что в наших силах, чтобы справиться с этой болезнью и избавить от вредных предрассудков для начала хотя бы свой русский народ.