всеми основными свойствами, присущими целому, и которые являются далее не разложимыми живыми частями этого единства» (Выготский, 1956, с. 46–48).
Психолингвистические единицы следует отличать, во-первых, от языковых и лингвистических единиц. Языковые единицы — это инварианты различных лингвистических моделей описания языка: так например, можно говорить о фонеме как языковой единице. (При этом нас пока совершенно не интересует соотношение этой единицы с системой психолингвистических единиц). Но в различных школах и направлениях лингвистики понятие фонемы трактуется по-разному: в школе Л. В. Щербы она описывается одним способом, в московской фонологической школе — другим, в пражской — третьим. И «лингвистическая модель определяется как некоторое методическое построение, которым так или иначе оперирует лингвист в ходе формирования им понятия той или иной языковой единицы» (Климов, 1967, с. 7–8), т. е. «ленинградская», «московская», «пражская» фонемы — это разные лингвистические единицы.
Во-вторых, уже в монографии 1954 г. было введено очень важное различие психолингвистических и психологических единиц. Если первые из них суть оперативные единицы порождения (производства) и восприятия речи, своего рода функциональные блоки, действующие в процессах такого порождения и восприятия, то вторые (психологические единицы) — это компоненты нашего знания о своем языке. Это знание может привноситься в процессе обучения, например обучения грамоте или родному языку в школе; но в то же время определенное отношение к языку, простейшие формы его осознания, вообще рефлексии над ним, возникают помимо обучения и наряду с ним, в частности в дошкольном возрасте до начала всякого систематического обучения (см. об этом Главу 8).
Таким образом, мы имеем дело с тремя видами единиц. Языковые единицы соотнесены с языком или языковым стандартом,т. е. с объективно существующей в «социальной памяти» социальной группы языковой системой и языковой нормой (см. об их различии Леонтьев, 1965, а также Леонтьев, 1974, гл.4). Психолингвистические единицы соотнесены с речевой деятельностью. Что касается психологических единиц, то они суть отображение в сознании (и психике в целом) строения языковойспособности— психофизиологической речевой организации, обеспечивающей речевую деятельность. Эта организация, с одной стороны, не является в узком смысле речевой — «внутри» психики человека невозможно выделить замкнутый комплекс механизмов, отвечающих именно и только за речевую деятельность. Поэтому понятие языковой способности — скорее теоретическое, объединяющее все те аспекты строения и функционирования человеческой психики, которые более или менее непосредственно обуславливают речевые процессы. С другой стороны, само по себе строение языковой способности, если понимать его в духе идей Н. А. Бернштейна (см. ниже), не требует обращения к понятию единицы.
Физиологические основы психолингвистики: концепция Н. А. Бернштейна. Начнем с введенного им различия топологии и метрики в исследовании поведения. «Топологией геометрического объекта я называю совокупность его качественныхособенностей вне зависимости от его величины, формы, той или иной кривизны его очертаний и т. д. К топологическим свойствам линейной фигуры можно относить, например, то, замкнутая это фигура или незамкнутая, пересекают ее линии самих себя, как в восьмерке, или не пересекают, как в окружности, и т. д. Движения живых организмов в не меньшей мере, нежели восприятие, определяются именно топологическими категориямиНикто из нас не затруднится нарисовать пятиконечную звезду, но можно предсказать с уверенностью, что этот рисунок будет выдержан только в топологическом, а не в метрическом отношении» (Бернштейн, 1966, с. 63, 65–66). Этот топологический принцип организации движений вполне применим и к недвигательному поведению. (Кстати, такие понятия, как фонема или морфема, вообще все, что связано с языковой системой, топологичны; а реализация этих единиц в речи метрична.)
Как же, по Бернштейну, организуется двигательное (и любое иное) поведение? Координация движений «решается по принципу сенсорных коррекций, осуществляемых совместно самыми различными системами афферентации и протекающих по основной структурной формуле рефлекторного кольцаСенсорные коррекции всегда ведутся уже целыми синтезированными комплексами, все более усложняющимися от низа кверху и строящимися из подвергшихся глубокой интеграционной переработке сенсорных сигналов очень разнообразных качеств. Эти синтезы, или сенсорные поля, определяют собой то, что мы обозначаем как уровни построения тех или иных движений. Каждая двигательная задача находит себе, в зависимости от своего содержания и смысловой структуры, тот или иной уровень, иначе говоря, тот или иной сенсорный синтез, который наиболее адекватен по качеству и составу образующих его афферентаций и по принципу их синтетического объединения требующемуся решению задачи. Этот уровень определяется как ведущий для данного движения» (Бернштейн, 1966, с. 96–97).
Ни одно движение не обеспечивается (кроме самого начала его формирования) только однимведущим уровнем построения. «Каждая из технических сторон и деталей выполняемого сложного движения рано или поздно находит для себя среди нижележащихуровней такой, афферентации которого наиболее адекватны этой детали по качествам обеспечиваемых ими сенсорных коррекций.
Таким образом, постепенно, в результате ряда последовательных переключений и скачков, образуется сложная многоуровневаяпостройка, возглавляемая ведущим уровнем, адекватным смысловой структуредвигательного акта и реализующим только самые основные, решающие в смысловом отношении коррекции. Под его дирижированием в выполнении движения участвует, далее, ряд фоновых уровней, которые обслуживают фоновые или технические компоненты движенияПроцесс переключения технических компонентов управления движением в низовые, фоновые уровни есть то, что называется обычно автоматизацией движения» (там же, с. 99 — 100).
В движении осознается только ведущий уровень и соответствующие ему коррекции. При этом степень осознаваемости на разных уровнях не одинакова, она растет снизу вверх, как и степень произвольности.
В сущности, эта концепция является физиологической основой психологической трактовки любой деятельности, на что еще в 1947 году указал А. Н. Леонтьев (А. Н. Леонтьев, 1947).
Следующая исключительно важная для нас мысль Н. А. Бернштейна касается «модели будущего».
Рассматривая возникновение и реализацию произвольного движения, Н. А. Бернштейн представляет его последовательность в виде следующих этапов: 1)восприятие и оценка ситуации; 2)определение, что должно стать с ситуацией в результате активности; 3) что надо сделатьдля этого; 4) каксделать это (последние два этапа образуют программирование решения поставленной задачи).
Совершенно ясно, что для того, чтобы экстраполировать будущее (второй этап), мозг должен иметь возможность не только отражать уже существующее, но и конструировать модель будущей ситуации («модель желаемого будущего»). Она отлична от «модели настоящего»: «В мозгу сосуществуют в своего рода единстве противоположностей две категории (или формы) моделирования воспринимаемого мира: модель прошедше-настоящего, или ставшего, и модель предстоящего. Вторая непрерывным потоком перетекает и преобразуется в первую. Они необходимо отличны одна от другой прежде всего тем, что первая модель однозначна и категорична, тогда как вторая может опираться только на экстраполирование с той или иной мерой вероятности» (Бернштейн, 1966, с. 288). Из возможных прогнозируемых исходов затем выбирается один, и действие программируется применительно только к нему. То, что Н. А. Бернштейн здесь называет «экстраполированием», позже стало называться в психологии и физиологии высшей нервной деятельности «вероятностным прогнозированием».
Если опираться на изложенную выше физиологическую концепцию, мы увидим, что в ней попросту не находит себе места понятие единицы.
В психологии и физиологии есть концепции активности, близкие концепции Н. А. Бернштейна[20], однако его взгляды наиболее последовательны и более всего соответствуют трактовке деятельности в современной психологии, к которой мы сейчас и переходим.
Психолингвистика как теория речевой деятельности. С середины 1930-х гг. в рамках психологической школы Л. С. Выготского интенсивно развивался деятельностный подход, в наиболее полной и завершенной форме представленный в работах А. Н. Леонтьева (1974; 1977 и др.). Само понятие деятельности, в философском плане восходящее к идеям Гегеля и Маркса, в истории российской психологии связано также с именами И. М. Сеченова, П. П. Блонского, М.Я.Басова, с. Л. Рубинштейна. Ниже мы излагаем психологическую концепцию деятельности в том виде, в каком она дается в работах самого А. Н. Леонтьева и его учеников и сотрудников. Эта концепция непосредственно опирается на подход, разрабатывавшийся в ряде произведений Л. С. Выготского.
«Деятельность есть как бы молярная единица его [человека — Авт.] индивидуального бытия, осуществляющая то или иное жизненное его отношение; подчеркнем: не элемент бытия, а именно единица, т. е. целостная, не аддитивная система, обладающая многоуровневой организацией. Всякая предметная деятельность отвечает потребности, но всегда опредмеченной в мотиве; ее главными образующими являются цели и, соответственно, отвечающие им действия, средства и способы их выполнения и, наконец, те психофизиологические функции, реализующие деятельность, которые часто составляют ее естественные предпосылки и накладывают на ее протекание известные ограничения, часто перестраиваются в ней и даже ею порождаются» (