Путь в северные страны был трудным и опасным. Арабский путешественник XIV в. Ибн-Батута сообщает: «Путешествие туда совершается не иначе, как на маленьких повозках, которые возят большие собаки; ибо в этой пустыне (везде) лед, на котором не держатся ни ноги человеческие, ни копыта скотины; у собак же когти и ноги их держатся на льду. Проникают туда только богатые купцы, из которых у иного по 100 повозок или около того, нагруженных его съестным, напитками и дровами, т. к. там нет ни дерева, ни камня, ни мазанки. Путеводитель в этой земле — собака, которая побывала в ней уже много раз; цена её доходит до 1000 динаров или около того. Повозка прикрепляется к ее шее; вместе с нею припрягаются (еще) три собаки. Это авангард, за которым следуют прочие собаки с повозками. Остановится он, и они останавливаются. Хозяин собаку и не бьет, и не ругает. Когда подается корм, то он кормит собак раньше людей, в противном же случае собака злится, убегает и оставляет хозяина своего на погибель. Совершив по этой пустыне 40 станций, путешественники делают привал "у мрака"» (Алексеев М. П., 1941. С. 41–42).
Думается, что после столь устрашающих рассказов южные иноземные купцы не проявляли особой охоты посетить эти холодные, мрачные страны.
Не менее пугающими в этом отношении выглядят и сведения из русских письменных источников. Особенно впечатляют описания малоизвестных в те времена приполярных и заполярных самоедов, сделанные, предположительно, в конце XV в.:
«В той же стране, за теми людми, над тем же морем, иная Самоедь такова: вверху рты, рот на темени, а не говорят; а видение в пошлину человеци; а коли ядят, и они крошат мясо и рыбу да кладут под колпакы или под шапку, и как почнут ясти, и они плечима движут вверх и вниз.
В той же стране, за теми людми есть иная Самоедь такова, как и прочие человеци; по зиме умирают на два месяца; умирают же тако: как где застанет которого в те месяцы, то туго и сядет, а у него из носа вода изойдет, как от потока, да вымерзнет к земли; и кто человек иные земли неведением… спихнет с места, ин умрет, то уже не оживет…
В той же стране есть такова Самоедь: в пошлину аки человеци, но без голов; рты у них меж плечима, а очи в грудех. А яд их головы сырые оленьи; и коли им ясти, и они с головы оленьи взметывают собе в рот на плечи и на другой день измещут из себя туда же. А не говорят…
В восточной же стране есть иная Самоедь, зовома Каменская: облежит около Югорьские земли… А яд их мясо оленье да собачину и бобровину сыру ядят, а кровь пьют человечу и всякую. Да есть у них таковы люди лекари: у которого человека внутри нездорово, и они брюхо режут, да нутрь вымают. Да в той же Самоеди видали, кажут Самоедь же, старые люди; с горы подле море мертвых своих идут плачущи множество их, и за ними идет велик человек, палицею железной погоняя их» (О человецех незнаемых…, 1890. С. 4–6).
Первые контакты с носителями Христовой веры
Контакты сибирского язычества с христианством имели место задолго до похода Ермака. Известно, например, что с христианами несторианского толка южносибирские язычники контактировали, по крайней мере, с IX в. н. э. (Пустогачев А. Я., 1997. С. 18). Религиозное влияние христианской Руси, принявшей крещение в 988 г., началось значительно позже. Известно летописное сообщение от 1032 г. о хождении новгородцев под предводительством некоего Улеба к Железным Воротам (Уральским горам); однако это предприятие окончилось неудачно: участники его были побеждены юграми «и вспять мало кто възратишася, но мнози там погибоша» (Щеглов И. В., 1883. С. 2).
В Ипатьевской летописи от 1096 г. изложен рассказ новгородского торгового человека Гуряты Роговича: «Новгородец гласяще яко послах отрока своего в Печеру люди иже дань дающе Новуграду и пришедше отроку моему к ним и туде иди в Югру. Югра же суть людье нем и съседятся с Самоядью на полуночных сторонах. Югра же рекоша отроку моему дивно находим мы чюдо… быть суть горы заидучи в луку море имъже высота акы до небеси и в горах тых клич велик и говор и секут гору хотяше просечися и есть в горе той просечено оконце мало и туда молвят не разумети язуку их но кажют железо или нож или секиру и они дают скорою противу. Есть же путь до гор теих непроходим пропастьми снегом и лесом».
В той же летописи от 1114 г. упоминается о русских стариках-ладожанах, ходивших в былые времена «за Югру и Самоядь» (ПСРЛ. Т. 2. С. 224–225, 277). Почти очевидно, что подобные походы совершались намного раньше летописной даты, еще в XI в., когда «мужи старии» были еще молодыми.
В XII–XIII вв. хождения в Югру и далее за Урал осуществляли, помимо новгородцев и ладожан, устюжане, вымичи и жители других северных русских земель. Эти торгово-военные экспедиции, как и прежние, были не всегда успешны. Древнерусский хронист записал в 1187 г. такую печальную весть: новгородцы, отправившиеся в Югру для сбора дани, «избиена быша… паде голов о сте доброименитых». В 1193 г. новгородцы опять «идоша из Новгорода в Югру ратью с воеводой Ядреем и приидоша в Югру и взяша город и приидоша к другому городу… и стояша под городом пять недель». Простояв еще одну (шестую) неделю, Ядрей не только не взял городок, но потерял убитыми больше половины своего отряда. Оставшиеся в живых восемьдесят человек во главе с неудачником Ядреем возвратились домой «не живы, не мертвы и печаловахуся в Новеграде князь и владыка и весь Новгород» (Щеглов И. В., 1883).
С середины XIII в. Югра (приуральская?) официально считается новгородским владением; во всяком случае, в договорных грамотах новгородцев со своими князьями она фигурирует как одна из областей Новгородской республики (1264, 1270, 1306, 1326 и другие годы) (Щеглов И. В., 1883).
В Западной Сибири к настоящему времени известно много русских вещей XII–XIII вв.: проушные топоры, кресала, лунницы с зернью, височные кольца с напускными бусинами, серебряные плетеные проволочные браслеты, рубчатые перстни, медные бубенчики и пр. Среди предметов русского импорта особенно интересна серебряная ваза византийской работы, найденная в г. Березове на Оби. На ней процарапана русская надпись, близкая по начертанию букв к берестяным грамотам XII в. Надпись обозначает цену чаши: «В пол четвертя десяте гривън» (Даркевич В. П., 1975. С. 81).
Наверное, именно в это время за Уралом появились первые русские поселения. На городище Мань-Няслан-тур в бассейне Северной Сосьвы обнаружены обломки русского керамического сосуда. Он явно изготовлен на месте. Возить глиняные горшки в Сибирь из далеких русских земель не имело смысла. Присутствие русских в Приобье в XII–XIII вв. подтверждается находками изготовленных на Руси железных замков, в которых западносибирские аборигены тогда вряд ли нуждались. Скорее всего, замки были нужны пришлым русским людям, которые стали основывать здесь нечто вроде торговых факторий.
Известно, что в XIV в. новгородцы ходили в Югру неоднократно, в том числе в 1317, 1323 и 1329 гг., однако в летописных источниках нет прямых указаний на то, какая это была Югра — приуральская или зауральская. Около 1364 г. в Новгородской летописи появилась запись о походе русских за Урал с указанием конкретных географических наименований: «Зимою с Югры новгородцы приехаша, дети боярские и молодыи люди и воеводы Александр Абакунович, Степан Ляпа, воеваша по Обе реки до моря, а другая половина рати на верх по Обе воеваша» (Щеглов И. В., 1883. С. 7–8). С этого времени хождения «за Камень», в которых участвовали в основном «охочие люди», носят все более завоевательный характер.
В 1465 г. царь Иван III Васильевич, как повествует Архангело-городская летопись, «велел устюжанину Василию Скрябе Югорскую землю воевати, а шли с ним хотячие люди, да с нимъже ходил князь Василий Ермоличь с Вымичи и Вычегжаны, а пошла рать с Устюга месяца мая в 9 день. Они же шедше да Югорскую землю воевали и полону много вывели и землю до великого князя привели, а князей югорских Калпака да Точика к великому князю Ивану Васильевичу и на Москву привели и князь великий их пожаловал югорским княжением и отпустил их в Югру, а на них дань наложил и на землю Югорскую, а Скрябу пожаловал» (Щеглов И. В., 1883. С. 9).
Последующие военные экспедиции (поход вятчан в 1476 г., устюжанина Андрея Мишнева в 1481 г.), видимо, не доходили до Оби; они носили более частный характер и учинялись главным образом для наказания чердынских вогулов за их разорительные набеги на Пермские владения. Однако после того как Иван III Васильевич отобрал у Новгорода Пермию (1472 г.), интерес к зауральским землям в Московии все более возрастает. В 1483 г. в походе за Югорский Камень впервые участвовала великокняжеская рать.
«Князь великий Иван III Васильевич, — сообщает Архангело-городская летопись, — посла рать на Асыку на вогульского князя да и в Югру на Обь реку великую, а воеводы были великого князя князь Федор Курбский Черной да Иван Иванович Салтык Травин, а с ними Устюжане да Вологжане, Вымичи, Сысоличи, Пермяки и бысть им бой с Вогуличи на усть реки Пелыни (приток Тавды, впадающей в Тобол. — М. К.). На этом бою убили Устюжан седмь человек, а Вогулич паде много, а князь вогульский Юмшан убежал, а воеводы великого князя оттоле пошли вниз по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирскую землю, воевали идучи, добра и полону взяли много, а от Сибири шли по Иртышу реце вниз воюючи да на Обь великую в Югорскую землю и князей югорских воевали и в полон вели. А пошла рать с Устюга майя в девятый день, а на Устюг пришли на Покров святые Богородицы, а в Югре померло Вологжан много, а Устюжане все вышли» (Щеглов И. В., 1883).
Из Устюга в Москву был отправлен знатный пленник — главный югорский князец Молдан. На другой год, устрашенные силою московитян, в Москву прибыли с сибирской стороны еще несколько туземных князьцов (Юмшан, Калпак, Лятик, Пыткей) с просьбой к московскому государю взять их под свою высокую руку.
В 1499 г. Иван III вновь организовал военную кампанию за Урал. «Лета 7007, — рассказывает Архангелогородская летопись, — князь великий посла рать в Югру лыжную Устюжан да Вологжан, Вымич, Сысолян, Двинян, Понежан, а воеводы были с ними князь Семен Федорович Курбский да князь Петр Ушатой да Василий Бражник Иванов сын Гаврилов. Они же ходили на лыжах пеши зиму всю да Югорскую землю всю повоевали и в полон вели».