По своей мощи, подготовленности и технической оснащенности это военное предприятие было куда основательнее более позднего и более известного похода Ермака. Кроме нескольких детей боярских, у Курбского было 1304 устюжанина и 500 вятчан, у Ушатого 1920 вятчан, важан и понежан, а с Василием Бражником было 200 вятчан, 100 арян, татар и остяков — т. е. в общей сложности более 4 тысяч человек.
Прежде чем перевалить Уральские горы, все три войска, вышедшие из трех разных мест, встретились на Печоре при впадении в нее р. Усы, где «зарубили» городок Устащ. «И с Печоры реки, — сообщает далее Разрядная книга, — пошли воеводы на лыжах на Введение Пречистой Богородицы. От Печоры шли воеводы до Камени (до Урала. — М. К.) две недели и тут развелись воеводы Петр да Семен… И убили воеводы на Камени Самоеды 50 человек, а взяли 2000 оленей. От Камени шли неделю до первого городка Ляпина, всех по та мест шли 4650 верст. Из Ляпина встретили с Обдора на оленех югорские князи, а от Ляпина шли воеводы на оленех, а рать на собаках. Ляпин взяли и поймали 33 городы да взяли 1009 лучших людей да 50 князей привели. Да Василей же Бражник взял 8 городов да 50 голов, а пришли к Москве на великий день к Государю, все Бог дал здорово» (Верещагин А., 1908. С. 2–4).
Как видно из вышеизложенного, географическое открытие Сибири русскими произошло за сотни лет до Ермака. Последний, отправляясь в 1582 г. «сибирскую землю воевати», был хорошо осведомлен о географических и этнографических особенностях Западной Сибири. Согласно Сибирской (Ремезовской) летописи, он знал, какие реки впадают в Тобол, и что Тобол «пал в Иртыш… и Иртыш пал в Обь, а Обь пала в море двема устьи, а по ней живут Остяки и Самоядь, ездят на оленех и собаках и кормятся рыбами, а по степи Калмыки и Мунгалы и Казачья орда, ездят на вельблюдах и кормятся скотом» (Ремезовская летопись, 1907. С. 316).
Для европейцев Сибирь, Югра долгое время ассоциировалась с мифической «Золотой Бабой». Одно из первых упоминаний о ней мы находим в Новгородской летописи, где под 1398 г. рассказывается о заслугах Пермского епископа Стефана: «Сей научи Пермскую землю вере Христовой…, а прежде клянилися зверем и деревом, воде, огню и Златой Бабе» (Шишонко В., 1881. С. 17).
Золотая Баба — легенда или быль?
В западноевропейских странах интерес к неведомой Югре был подогрет сочинением итальянца Юлия Помпония Лэта (около 1480 г.), который считал, что угры, предки современных венгров, участвовали в походе Алариха на Рим и в разграблении города. «На обратном пути, — пишет Лэт, — часть их осела в Паннонии (на среднем Дунае. — М. К.) и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняется, как божествам» (Алексеев М. П., 1941. С. 70).
Насколько мне известно, первым из иностранцев о Золотой Бабе написал в 1517 г. польский ученый Матвей Меховский: «За областью, называемой Вяткой, по дороге в Скифию, стоит большой идол Золотая Баба… Соседние племена весьма чтут его и поклоняются ему…» (Меховский М., 1936. С. 116). С легкой руки Матвея Меховского известие о Золотой Бабе приобрело широкую известность. Она стала восприниматься не только как символ Сибири, но и как символ сибирского язычества. На картах Московии XVI в. в северо-восточном ее углу обязателен рисунок Золотой Бабы. Англичанин А. Д-женкинсон сделал на своей карте такую пояснительную приписку: «Золотая Старуха пользуется поклонением у Обдорцев и Югры. Жрец спрашивает этого идола о том, что им следует делать или куда перекочевать, и сам идол (удивительное дело!) дает вопрошающим ответы, и предсказания точно сбываются».
Графические воспроизведения Золотой Бабы различны. У Матвея Меховского — это обычная женская статуя, у А. Вида (1542 г.) — женщина с рогом изобилия, у С. Герберштейна (1549 г.) она изображена в виде Минервы с копьем в руке, на его же карте 1557 г. Золотая Баба напоминает сидящую Мадонну с ребенком на руках, а на вышеупомянутой карте А. Дженкинсона она также имеет вид Мадонны, но уже с двумя детьми (Алексеев М. П., 1941. С. 117).
И еще одна особенность: чем позже изготовлена карта, тем дальше на восток отодвигается обиталище Золотой Бабы. На самых ранних картах ее помещали в Пермии, на карте А. Вида она изображена в Обдории между Уральским хребтом и низовьями Оби и даже восточнее — за Обью. Вероятнее всего, «миграция» Золотой Бабы на восток соответствует «миграции» Югорской земли, которую также сначала помещали на картах к западу от Уральского хребта, потом — между Уралом и Обью и, наконец, в низовьях Оби. Это перемещение в полной мере соответствует археологически и исторически зафиксированному многовековому оттоку вогулов (манси) из Приуралья в Зауралье и Западную Сибирь.
Скорее всего, первоначально Золотой Бабе поклонялись в Пермии, а затем в связи с христианизацией края перенесли ее на восток, за Урал. Миссионер Гр. Новицкий, проповедовавший в начале XVIII в. христианство остякам, предполагал, что во времена пермского епископа Стефана (XIV в.), когда он «тму нечестия и скверну идолобесия от стран великия Пермы начат прогонити, тогда мраком идольским одержимые Пермяне света истины евангельской благодати Божией бежали в сия полунощные страны» (Новицкий Гр., 1941. С. 38–39).
Согласно сведениям, полученным от остяков, вогулов и русских старожилов, Золотая Баба долго хранилась в Белогорье — местности на Оби близ впадения в нее Иртыша. Эту версию подтверждает и Сибирская (Ремезовская) летопись. В ней, в частности, повествуется о приключениях ближайшего соратника Ермака атамана Богдана Брязги после взятия им в 1583 г. остяцкого городка Самар в устье Иртыша: «И оттоль поидоша на Обь и видеша много пустово места и жилья мало и присташа на Белогорье. Ту бо у них мольбище болшое богыне древней, нага с сыном на стуле сидящая. Приемлюще дары от своих и дающе ей остатки во всяком промысле, а иже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто принесет жалеючи, тот пред ней пад умрет. Имеша бо жрения и съезд великий, егда же вниде им слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати и многое собрание кумирское спрятоша и до сего дни» (Ремезовская летопись, 1907. С. 336).
Некоторое время спустя исчезнувшее из Белогорья божество объявилось в бассейне Конды, куда его якобы тайно перенесли бело-горские остяки. Вот как комментировал этот слух Гр. Новицкий: «Егда искореняшеся идолобесие, сохраниша сего истукана и унесоша его в Конду, откуду же Кондийским нарекоша. Там же Вогуличам единомышленным зловерия своего союзникам в соблюдение даша. Сего ради и не получихом видети и известно описать о бесстудном изображении его и досели тамо пребываеть».
Новицкий пытался найти спрятанную статую, однако это ему не удалось. Тем не менее, он собрал интересные сведения как о самом кумире, так и о тайном вогульско-остяцком святилище, где он хранился: «Повествуется же от них обще (от остяков и вогулов. — М. К.), яко никто же от них тамо самых в скверное капище (входить не) дерзает, ниже княжик их, толико еден некий жрец входить. Баснословят же и се, яко и глас вещения, аки бы детища, слышать, наипаче же егда каковых жертв требуеть. Посещают же сего великою честию, имеют предстоящих кумирницы двоих стражей, одеянных одеждой червленою, имущим копие в руци украшенное» (Новицкий Гр., 1941. С. 61, 82).
Какое же божество изображала Золотая Баба и как она в действительности выглядела? На первый вопрос убедительнее других ответил известный этнограф князь Н. С. Трубецкой. По его мнению, Золотая Баба — это вогульская Калтащ (Калтась), супруга хозяина Верхнего мира Нуми-Торума (у остяков жена Нуми-Торума именовалась Пугос). Вогулы считали Калтащ (Калтась) матерью всего живого; она покровительствует новорожденным, определяет срок жизни и судьбу каждого из людей. Когда Золотая Баба еще находилась в Пермии, она, полагает Трубецкой, отождествлялась с удмуртской Кыл-дысин — богиней плодородия. «Кылдысин» по-удмуртски означает «творить», «беременеть» (Трубецкой Н. С., 1906. С. 56–57).
Сложнее обстоит дело с определением подлинного облика Золотой Бабы. Некоторые ученые предполагают, что так могли называть золотую или позолоченную статуэтку Мадонны с младенцем. Русские некогда завезли ее в Пермию, откуда она попала потом в Западную Сибирь. Однако один из наиболее авторитетных знатоков данной проблемы М. П. Алексеев считает эту догадку неправдоподобной, «хотя бы уже потому, что русские не имели скульптурных образцов мадонн, а если и имели, то они резались из дерева… и, кроме того, конечно, едва ли куда вывозились из церквей» (Алексеев М. П., 1941. С. 117).
Скепсис М. П. Алексеева не вполне обоснован. Известны многократные (особенно в XIV–XV вв.) набеги чердынских и пелымских вогулов на Пермские земли, иногда совместно с остяками. Разорялись села и посады, вывозилась бытовая и церковная утварь. Так, в 1455 г. вогульский князец Асыка внезапно напал на тогдашний центр Пермии г. Усть-Вымь. Это случилось в воскресный летний день, когда пермский епископ Питирим вывел свою паству с иконами и хоругвями за город, на мыс, где соединялись реки Вымь и Вычегда, для молебствия и поучительных бесед. Нападение вогулов застало устьвымцев врасплох. Сам Питирим был убит, клир разогнан, а захваченное церковное имущество частью уничтожено, частью увезено Асыкой в свои владения как военный трофей.
Христианские культовые предметы могли попадать на урало-западносибирскую территорию и другими путями. В Новгородской летописи от 1193 г. сообщается, что новгородцы, отправляясь в Югру, брали с собой священников: «Идоша из Новгорода в Югру поимя с собою попа Ивана Легена и иных вячьших» (Щеглов И. В., 1883. С. 6). Можно не сомневаться, что христианские священники, идучи исполнять свои обязанности на стороне, брали с собой необходимые предметы церковной утвари.
Знаменитый францисканец Гильом Рубрук, совершивший в 1253–1255 гг. путешествие из Лиона в Монголию, не раз встречал в Южной Сибири христианских (несторианских) священников и молился в их церквах (Рубрук Г., 1957).