но опускается на дно Преисподней, влекомый приобретенной тяжестью (Василевич Г. М., 1966. С. 247).
В одном кетском сказании говорится, что некогда «воздушным» способом хоронили всех покойников — исключительно на дереве. «Неправильному» погребальному обряду людей научил коварный сын верховного бога Еся, в результате чего люди утратили бессмертие (Семейная обрядность народов Сибири, 1980. С. 130).
Выбор путей и способов перемещения в иные миры был не так прост, как может показаться на первый взгляд. В якутском предании описывается такой случай. Лишила себя жизни юная якутка, милая, добрая красавица Нэрин. Самоубийство незамужней девицы считалось у якутов большим грехом. Собираются родственники. Старейший настаивает, чтобы покойница была сурово наказана за свой тяжкий проступок: похоронена по низшему разряду — в глубокой яме, лицом вниз. Другие полагают, что ее греховная смерть уравновешивается хорошими прижизненными делами, а потому она может быть погребена в обычной яме лицом вверх. Третьи считают, что, хотя на девушке лежит серьезная вина, следует учесть, что во всем остальном она была вне всяческих нареканий — доброй, послушной, почитала старших, любила родственников, не делала зла никому из людей, а значит, заслуживает, чтобы ее положили в колоду и поместили на дерево, т. е. похоронили по наивысшему разряду (Геккер Н., 1896. С. 190).
Поскольку захоронение на высоте являлось наиболее верным способом достижения небесной сферы и считалось гарантией возрождения, человек, знающий или предполагающий время своей кончины, нередко сам принимал меры к тому, чтобы встретить смерть на дереве. У вогулов клятвопреступники прибегали к самоубийству, вешаясь на суку. Это был единственный известный им способ самоубийства. Алтайцы, по свидетельству миссионера В. И. Вербицкого, тоже склонны к самоубийству «единственным способом — удавкою на лесине» (Вербицкий В. И., 1893. С. 80). Селькупы рассказывают, что, если разорить нору бурундука с заготовленным на зиму запасом, ограбленный зверек умерщвляет себя, защемив голову между ветками. Таким же примерно способом, по словам ительменов, убивает себя мышь после изъятия человеком или зверем содержимого ее кладовой.
К сожалению, древние высотные захоронения и жертвоприношения археологически, по существу, не фиксируются. Поэтому трудно сказать, когда они впервые появились. Ясно одно: они не могли возникнуть раньше оформления культа дерева, в основе которого лежит идея возрождения. Можно предполагать, что первые высотные захоронения и жертвоприношения на урало-сибирской территории стали практиковаться, скорее всего, в связи с осмыслением дерева как образа Вселенной в ее вертикальной проекции. По имеющимся данным, это произошло в канун энеолита (по западносибирской периодизации, около IV тысячелетия до н. э.).
Культ дерева у сибирских народов был тесно сопряжен с культом огня. Считалось, что дерево содержит внутри себя огонь. Породив огонь, дерево кормит его своим телом. У ряда алтайских народов, в том числе у качинцев, во время чествования духа огня в юрту вносят живую березку, выкопанную вместе с корнями. Местом отдыха хозяйки огня была мифическая береза с золотыми листьями (Иванов С. В., 1955. С. 170, 171). У энцев дух огня обитал в одном из главных шестов каждого чума. Этот столб назывался «симзы». Место в чуме сзади симзы почиталось священным. Через каждые семь лет столб меняли, увозя старый на родовое святилище (Прокофьева Е. Д., 1953. С. 202).
По верованиям бурят, некоторые деревья таят в себе избыток огненной силы. Если построить дом из таких деревьев, он будет теплый, но пожароопасный (Сказания бурят…, 1890. С. 84). Монголы с древних пор связывали огонь с богиней Ут, царицей огня. В одной из шаманских свадебных молитв есть такие слова: «Матерь Ут, царица огня, сотворенная из дерева ильма, растущего на вершинах гор Хангай-хана и Бурхаты-хана» (Шашков С., 1869. С. 36).
7. Сожжение. Возможно, отдельные случаи трупосожжения на сибирской территории имели место еще до начала энеолита. В могильнике Сатыга XVI (бас. р. Конды) обнаружены, помимо могил периода поздней бронзы, совершенных по обряду ингумации, три более древних скопления кальцинированных костей: одно оказалось археологически неопределимым (из-за мелкой фрагментированности костных останков и отсутствия сопроводительного инвентаря), два других содержали следы трупосожжения (первое — человека, второе — человека и животных) в сопровождении каменных изделий мезолитического облика (Беспрозванный Е. М., Погодин А. А., 1998. С. 55–61). Однако этот способ приобщения к иным мирам распространяется в Сибири в основном с энеолитической эпохи и особенно характерен для урало-западносибирской части исследуемой территории (захоронения сосновоостровского типа в Нижнем Притоболье, погребения екатерининской культуры в Среднем Прииртышье, Самусьский могильник в низовьях Томи и др.). В дальнейшем доля трупосожже-ний в похоронном ритуале то повышается, то понижается, но сам этот ритуал никогда не исчезает полностью, доживая до нового времени.
Судя по имеющимся свидетельствам, сожжение в погребальных и жертвенных ритуалах играло две взаимосвязанные роли: во-первых, оно было способом разобщения темной и светлой субстанций; во-вторых, являлось приемом транспортировки их в иные миры. Марийцы при жертвоприношении обращались к огню со следующими словами: «Огненный дух, у тебя длинные ноги и острый язык; очистивши наши жертвы, принеси их богам» (Харузина В. Н., 1906. С. 73). Якуты жертвоприношение совершали «через возлияние огню с упоминанием ублажаемого духа и духа-хозяина огня» (Попов А. А., 1949. С. 274).
Самый древний письменный источник, раскрывающий смысл трупосожжения, — похоронные гимны Ригведы. К возносимой на небо светлой бессмертной душе древний арийский жрец, ведающий погребальным костром, обращается так:
Соединись с отцами, соединись с Ямой,
С жертвоприношениями и добрыми деяниями
на высшем небе!
Оставь (всё) греховное, снова возвращайся домой!
Соединись с телом в цветущем состоянии!
Обугленные останки покойника, олицетворяющие темную сущность человека (темную душу), древние арии, поместив в урну, зарывали в землю со следующими заклинаниями:
Расступись, Земля!
Не дави его!
Укрой его краем своей одежды.
Как мать (укрывает) своего сына.
Растворяясь, будь твердой, о Земля!
Да будет ему здесь убежище во веки веков!
(Ригведа, 1972. С. 199, 203)
Современники ведийских ариев андроновцы (федоровцы) Южного Зауралья погребали своих покойников примерно так же: сначала мертвое тело предавали огню, затем сожженные останки складывали в яму, над которой возводили курганную насыпь. Ольхонские буряты в недавнем прошлом сжигали уважаемых покойников на вершине горы. Здесь же убивали коня. Седло, уздечку и вещи умершего бросали в костер. Когда последний разгорался, участники похорон поспешно спускались с горы. На третий день собирали обгоревшие кости и, положив их в лукошко, зарывали в землю (Кулаков П. Е., 1896. С. 40).
«У якутов, — сообщает Е. Н. Романова, ссылаясь на В. Л. Серошевского, — сохранилось древнее поверье о маленьком черном камешке или угольке, как образе души; шаман иногда находил его под землей, на левой стороне дома, и когда брал его в руки, он как будто шевелился. Если шаман найдет такой камень-душу, то он не мог встать с земли и четыре человека должны поднять его» (Романова Е. Н., 1997. С. 98; Серошевский В. Л., 1896. С. 92). Нет сомнения, что этот «уголек-душа», или «камень-душа», черный и тяжелый, есть выражение некой темной сущности, обреченной на уход вниз, во тьму — на нижние структурные уровни Мироздания. Однако прямое отождествление вышеописанного черного камешка с «образом души» вряд ли правильно. Захоронение на левой («темной») стороне дома черного камешка у якутов обычно было связано с изгнанием темных сил, пожирающих тело и душу новорожденных Шаман путем определенных ритуалов заключал зловредных духов, мешающих женщине иметь потомство, в черный камешек, становился перед заранее приготовленной ямой, произносил необходимое заклинание, после чего кричал гагарой, падал ниц, бросал камень в яму, которая затем зарывалась (Ястремский С. В., 1897. С. 236).
Остяцкий богатырь, сжигая тело убитого врага, сбивает рукавицами дым на землю, чтобы он, а вместе с ним душа покойного, не вознеслись на небо. Чукчи, нивхи и другие народы, в погребальном обряде которых наличествовала кремация, считали поднимающийся столбом светлый дым от сжигаемого трупа наиболее наглядным показателем беспрепятственного достижения душою умершего небесных уровней. По тому же признаку определялось и поступление к верхним богам сжигаемой в их честь жертвы. Удмурты, например, отправляя жертвенный дар путем кремации небесному божеству Ин-Мару, наблюдали за поведением дыма: чем выше он поднимается, тем жертва угоднее богу (Шестаков В., 1859. С. 101).
Если покойник при жизни был недостойным человеком, дым при его сожжении был темным, тяжелым и оседал на землю. Более того, когда кремации подвергался выходец из темных пространств (людоед, чудовище, злой дух и пр.), дым не только оседал на землю, но еще превращался, как и пепел, во всякого рода мелкую нечисть: пресмыкающихся, кровососущий гнус и др.
Но поскольку внутри обычного человека, по сибирским языческим верованиям, сочетались две противоположные сущности (темная и светлая), то часть дыма обычно оседала вниз, часть уносилась вверх; в этом, собственно, проявлялся механизм разобщения и транспортировки темной и светлой субстанций.
Тем не менее, логика сосуществования в рамках родового общества у тех или иных сибирских народов двух или нескольких погребальных традиций не всегда понятна. У чукчей до недавнего времени наблюдалось два совершенно противоположных похоронных обряда: 1) трупосожжение; 2) вынос тела в тундру и оставление его там (вместе с могильным имуществом) — головой на север, в разрезанной одежде, со вспоротыми животом и грудью, с перерезанным горлом. При трупоположении душа («увират») направлялась в Нижний мир, при трупосожжении — поднималась в виде дыма в верхние сферы. Во втором случае несгоревшие части трупа зарывали в золу у костра, что в целом напоминает погребальную обрядность зауральских андроновцев (федоровцев), древних ариев и недавних бурят, связанную с представлением о «двоедушии» человека.