Согласно Платону, в далекой первобытности («золотом веке») в процессе жизненного круговорота тоже имело место чередование прямого и обратного времени: «Бог то направляет движение Вселенной, сообщая ей круговращение сам, то предоставляет ей свободу — когда кругообороты Вселенной достигают подобающей соразмерности во времени; потом это движение самопроизвольно обращается вспять, так как Вселенная — это живое существо, обладающее разумом, данным ей тем, кто изначально ее построил, и эта способность к обратному движению врождена ей в силу необходимости»… Далее Платон конкретизирует свое видение обратного движения времени: «…движение началось в противоположную сторону и все стали моложе и нежнее: седые власы старцев почернели, щеки бородатых мужей заново обрели гладкость, возвращая каждого из них к былой цветущей поре; гладкими стали также и тела возмужалых юнцов, с каждым днем и каждой ночью становясь меньше, пока они вновь не приняли природу новорожденных младенцев и не уподобились им как душой, так и телом» (Платон, 1998. С. 733–735). Это уменьшение шло и далее, вплоть до некой невидимой зародышевой субстанции, которая попадала в Землю. Та рождала новых человеческих младенцев, которые росли, мужали и старели — до начала обратного движения времени. И так повторялось раз за разом, цикл за циклом.
Остановимся чуть подробнее на нулевом «зародыше» — практически невидимом «семени», из которого вырастает в конечном счете душа-тень земного человека. Здесь необходимо учитывать, что, по древним представлениям, любая часть, даже самая микроскопическая, является сущностным началом целого: черепок — начало сосуда, рыбья чешуйка — начало рыбы, оленья шерстинка — начало оленя, птичье перо (или пушинка) — начало птицы и т. д. Вспомним в этой связи общесибирский миф о рождении Земли. В начале начал Земли не было, а только одна водная стихия, бесконечное море, по которому плавала гагара (реже другая водоплавающая птица). Затем гагара ныряет и достает из подводных глубин кусочек тины. Этот кусочек (по существу, нулевой «зародыш») начинает расти: сначала с подошву, потом с оленью шкуру и, наконец, вырастает Земля с лесами, водами и живыми существами. Иначе говоря, принцип появления и развития темных начал в Среднем мире — един в большом и малом, так же, как и принцип возвращения темных начал обратно в Нижний мир.
Если светлая душа, вселившись в младенца при рождении (по другим данным, в момент зачатия), остается неизменной, то темная душа растет вместе с ростом человека, соответственно «тяжелеет» и в конце концов как бы «притягивается» к Нижнему миру, что, видимо, и вызывает смерть человека. Что же происходит в момент смерти со светлой душой? Оставшись сама по себе, т. е. освободившись от «притяжения» темной души, она, будучи светлой и легкой субстанцией, улетает вверх, на небо, и живет там, как уже говорилось выше, до тех пор, пока ей (или одному из ее птенцов) не будет предназначено одушевить нового земного младенца — во внутриутробном состоянии или при его появлении на свет.
По представлениям ульчей и гольдов, каждый род имеет свое особое дерево, на ветках которого живут и плодятся человеческие души в образе маленьких птичек, вьющих себе гнезда, выводящих птенцов и питающихся почками этого дерева — до вселения в зародыш будущего ребенка своего рода. Если ребенок умирает до года, то душа его опять делается птичкой и возвращается на свое дерево. «Вследствие этого поверья, умершего до года ребенка не предавали земле. Тельце заворачивали в белую тряпочку, к которой пришивали крыло, оставляли длинный конец. Затем тело клали в выдолбленную колоду, сквозь отверстие в которой продевали длинный конец нитки, и вешали на дерево, неподалеку от стойбища. Мать брала конец нитки и, привязав ее к руке, становилась у дерева. Затем ударом палки нитку обрывали. Тем самым рвалась связь матери с душой ребенка, превращавшейся в птичку и улетавшей на родовое дерево» (Золотарев А. М., 1939. С. 40).
У селькупов Небесная Мать, опекающая дерево душ, каждое утро посылает на Землю души-птички на кончиках солнечных лучей. Примечательно, что солнечный луч («ильсат») в переводе с селькупского означает «душа» или «то, что оживляет» (Прокофьева Е. Д., 1952. С. 103). Похожее представление известно у ваховских остяков. Они считают, что Пугос-лунг, или Торум-анка (Мать бога), живет на востоке у солнца. Она пестует младенцев — таких маленьких, что «на глаз не видно», а утром, с первым солнечным лучом, посылает их на Землю: куда попадает луч, там рождается ребенок (Шатилов М. Б., 1931. С. 101).
Следует еще раз подчеркнуть, что описанный принцип возобновления жнзни у разных сибирских народов прослеживается с разной степенью отчетливости. Отчасти это можно объяснить разным уровнем эзотеричности мифо-ритуального знания, отчасти его утраченностью, отчасти неопытностью первых этнографов, не сумевших подобраться к этому сокровенному мировоззренческому блоку в те времена, когда этнографические свидетельства были более информативны, чем теперь. Тем не менее, как представляется, обско-угорская схема жизненного круговорота была в той или иной вариации свойственна в первобытности практически всем сибирским народам, ибо более всего соответствует сибирско-языческому ощущению бинарности Мира.
Вселение в новорожденного светлой души (души-птицы) тесно связано с именем ребенка. Не случайно, наряду с прочими наименованиями («душа-птица», «душа-дыхание»), светлую душу называют также «душа-имя». Имя в языческом понимании, по существу, отождествляется с жизнью. Поэтому в определенной ритуальной ситуации оно может привлечь в тело младенца светлую душу умершего тезки и обусловить тем самым ее возвращение на Землю во имя продолжения рода.
Прежде у обских угров новорожденного клали в колыбельку, а присутствующие родственники выкликали по очереди имена разных ранее умерших сородичей — женские (если младенец — девочка) или мужские (если младенец — мальчик). После каждого выкрика мать или кто-нибудь из других присутствующих приподнимали колыбельку. Наконец, кто-либо называл имя, после которого колыбель вдруг тяжелела и поднималась с трудом. Это означало, что в тело ребенка вселилась душа умершего сородича, носившего при жизни названное имя. Этим именем младенца и нарекали.
У чукчей имя выбиралось матерью с помощью гадания на подвешенном предмете. Мать перечисляет имена умерших родственников. При одном из очередных провозглашений камень начинает раскачиваться. Присутствующие при этом родственники тотчас поднимают крик: «Такой-то вернулся к нам!» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 177).
Кстати, обычай выкликания имени новорожденного был известен не только у сибирских народов. В пережиточном виде магический языческий прием «привлечения» души зафиксирован даже у некоторых групп восточных славян. У русско-украинского населения на Полтавщине (по р. Орель) был, например, такой обычай. Когда ребенок рождался в «неживом» (бесчувственном) состоянии, домочадцы начинали выкликать разные приходящие на ум имена: Иван, Петр, Сидор и пр. На каком имени ребенок очнется, то имя ему и дают (Барсов Е. М., 1887. С. 76).
У чукчей, по наблюдениям В. Г. Богораз-Тана, большая часть имен — как мужских, так и женских, — имеет отношение к представлению чукчей о возвращении умерших из иного мира. Характерны следующие имена этой категории: Пришедший С Другого Берега; Поднявшийся После Отдыха; Вернувшийся Обратно; Отдохнувший; Верхний; Гость; Вставший Внезапно; Спустившийся и т. д. (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 179).
Таким образом, человек, умерший в зрелом или старческом возрасте, возвращается в очередную земную жизнь младенцем (через чрево матери). В. Г. Богораз-Тан рассказывает: «На реке Росомашьей (Чукотка. — М. К.) в большой оленеводческой семье года за два до моего прибытия умер отец-хозяин. Сыновья и племянники очень любили его. Вскоре после его смерти у жены его старшего сына родился ребенок. Ему дали имя деда. Мальчика считали новым воплощением умершего. О нем всегда говорили как о хозяине дома и главе семьи» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 177).
Срок между смертью человека и его последующим рождением тем короче, чем моложе покойник. Особенно быстро возрождается умерший младенец. Он, как правило, лишен или почти лишен души-тени (она пребывает еще в «нулевом» или в «зародышевом» виде), и её, по существу, нет надобности возвращать в Нижний мир; во всяком случае, нет нужды использовать тот сложный набор обрядовых действий и магических приемов, которые применяются при похоронах взрослого покойника. Поэтому сибирские аборигены если и зарывали трупики новорожденных младенцев, то в очень неглубокой яме, а чаще, чтобы предельно сократить светлой душе (душе-птице), носительнице наследования жизни, возвратный путь на небо, помещали их на растущем дереве — клали в дупло или, уложив в зыбку, водружали на ветви.
Можно было ускорить возрождение и взрослых покойников. У ряда сибирских народов одним из условий такого ускорения был обряд возвращения покойника в младенчество. В мансийской героической песне Владыка морей оживляет утонувших воинов следующим манером: кладет трупы в железные зыбки и заставляет своих дочерей качать их; через некоторое время погибшие оживают. В хантыйской мифологической сказке воспроизводится разговор остяка-охотника с «лесной женщиной» (духом иного мира), уговаривающей земного мужчину навеки остаться с нею в её пространстве:
— Ты будешь вечно молод, никогда не состаришься.
— Почему я таким вечно буду?
— У нас есть дух. Он нас омолаживает, когда мы стареем. Кладет нас в люльку, брызжет живой водой, и мы становимся молодыми.
В обско-угорском фольклоре часто повторяется такой эпизод: герой после многолетней отлучки возвращается на родину, находит свою мать (или жену) сильно постаревшей и, вместо того чтобы обнять дорогую родительницу (или супругу), начинает «пинать» ее, после чего она «молодеет». «Пинать» в обско-угорском фольклорном контексте означает «укачивать». Дело в том, что у хантов и манси к младенческой зыбке приделывалась особая ременная петля, с помощью которой мать качает зыбку ногой — «пинает». Отсюда такое былинное выражение: «После семи сыновей в песенном доме кого пинали? Златоглавую красавицу-дочь в узорчатой зыбке там пинали».