Мало кто из избранников принимал шаманский дар по доброй воле, ибо все знали, что нет ничего тяжелее и ответственнее шаманской доли. Шаман — великий подвижник, призванный преданно и бескорыстно служить своему роду-племени, стоять на страже его интересов, помогать идти правильным путем, оберегать от происков злых сил. Приход к кому-либо шаманской болезни воспринимался как великое несчастье. Людей, которым удавалось победить духов и при этом не умереть, были единицы. А. В. Смоляк, хорошо знающая шаманство нижнеамурских народов, говорит, что ей лично на нижнем Амуре известен лишь один человек, переборовший духов, навязывавших ему шаманский дар. Это — ульч Дятала Вадяка из села Кольчом; потом он всю жизнь гордился этой своей победой (Смоляк А. В., 1991. С. 40).
У теленгитов, по материалам миссионера В. И. Вербицкого, шаман «противится волею и умом принятию (шаманского дара. — М. К.)… (Он) может иногда отбиться от должности, которая по милости предков падает на него, но это отбиванье дорого стоит: избираемый делается от того или вовсе безумным, или уродом, или запугивается и умирает» (Вербицкий В. И., 1893. С. 44), однако уходит из жизни не просто так, а «с победными словами».
Говоря о бесполезности борьбы с шаманским призванием, В. Г. Богораз-Тан отмечает, что у чукчей «последствия отвержения духов еще более опасны, чем следование их призыву. Молодые люди, противящиеся шаманскому вдохновению, вскоре заболевают и умирают» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 31).
Кеты считали, что сильный шаман может излечить шаманскую болезнь, но лишь в тех случаях, когда она не очень запущена. «Спугнуть» духов иногда удавалось без шаманов (путем очищения и жертвоприношения), но опять-таки лишь на ранней стадии болезни.
Шаманская предназначенность была наследственной. Случаи, когда в шаманы пробивался человек, не имевший шаманов-предков, были крайне редки. По рассказам нанайцев, аями (дух-покровитель шамана) мог иногда после смерти хозяина «прицепиться» не к родственнику умершего, а к случайному человеку. Но из таких псевдоизбранников получались слабые шаманы, не дававшие шаманов-потомков (Смоляк А. В., 1991. С. 34–35). Бывало иногда, что культовый дар приходил по спонтанному решению хозяина Верхнего мира. Но это, видимо, касается лишь «белого шаманства». Так, некий Башу, бурят из Боханского аймака, не имевший предков-шаманов, после того как попал в грозу и чудом остался жив, получил духа-покровителя и право контактировать с богами Верхнего мира непосредственно от неба (Урбанаева И. С., 1996).
Подобные случаи известны и у других сибирских народов. Свидетелем одного из них был Ю. Б. Симченко во время его этнографической поездки на Таймыр, к нганасанам. «При мне как-то летом, — рассказывает он, — молния ударила в чум, где сидел Бенитаси Чуна-ычар, отличный человек философского склада, мой большой приятель. Он с этого момента включился в жизнь духов и стал вовсю шаманить уже в зрелом возрасте» (Симченко Ю. Б., 1993. С. 226).
За согласием принять шаманский дар следовал акт посвящения в шаманы. Наиболее полно и выраженью обряд шаманского посвящения представлен у эвенков и якутов. Якуты строили посвящаемому шаману в каком-нибудь глухом месте специальное жилище. Туда приводили избранника и оставляли под присмотром опытного шамана. Через некоторое время некий психический дубль (душа?) посвящаемого оказывался в распоряжении девяти родов злых духов (по другим сведениям, духов умерших шаманов)[2]. Они и совершали посвящение.
Сначала вершители священного акта отрезают посвящаемому (вернее, его психическому двойнику) голову и кладут ее на верхнюю полку своей юрты. Затем расчленяют все суставы, отделяют плоть от костей, вынимают глаза, которые, тем не менее, продолжают видеть процедуру посвящения. Мясо духи делят между собой. У сильного шамана мяса хватало на всех духов, у слабого — нет. Те духи, которым не хватило, потом ему ни в чем не помогали. Поскольку каждый из участвующих духов являлся хозяином какой-нибудь болезни (оспы, чумы, лихорадки, грудного кашля и др.), слабый шаман не мог лечить болезни, которыми ведали обделенные духи.
Посвящаемый, лежа в своем убежище, ощущал боль, испытываемую его терзаемой душой. Из суставов сочилась кровь, на теле образовывались многочисленные кровоподтеки, сам же он оставался бледен и недвижим как мертвец. У эвенков, в отличие от якутов, духи поедали лишь «ненужные» для дальнейшей жизни шамана части тела; кости же рук, ног, головы переделывали и закаляли на огне (Ксенофонтов Г. В., 1930. С. 103). Похожему испытанию огнем подвергались при посвящении кости и мышцы нганасанского шамана (Грачева Г. Н., 1981. С. 75).
Далее духи начинали собирать расчлененный скелет, облекали его новой плотью. При этом должны были остаться лишние кости: у слабого шамана — одна, у среднего — две, у сильного — три. Наличие «лишних» костей обязательно, этим шаман отличается от обычных людей. У телеутов, если во время посвящения духи обнаруживали нехватку хотя бы одной кости, посвящаемый тут же умерщвлялся.
«Пересотворение» сибирского шамана по форме и по сути похоже на муки человека в период между его смертью и новым рождением, описанные в «Тибетской книге мертвых» (1998. С. 206): «Тогда один из богов возмездия, подчиненных Владыке Смерти, наденет вервие на твою шею и потащит тебя к месту наказания. Он отсечет тебе голову, вырвет твое сердце, вытянет твои кишки, слижет твой мозг, выпьет твою кровь, съест твою плоть и сгрызет твои кости, но ты не сможешь умереть. Даже если твое тело разрубят на куски, оно вновь оживет. Когда его будут снова разрубать, ты будешь испытывать сильнейшую боль».
Расчленение, а затем складывание обновленного тела шамана соответствует семантически его умиранию и последующему рождению в новом качестве. При этом «пересотворенный» наделялся новой душой, но уже не простой, а шаманской. У нанайцев и ульчей прежняя душа не заменялась (как у эвенков, якутов и др.), а «переделывалась» (перековывалась) на особый шаманский манер.
Столь же тернист был путь к богоданному венцу и у других «божьих избранников», в том числе у постязыческих пророков, великих учителей и спасителей Мира. Вспомним в этой связи гениальное, я бы даже сказал, космическое по своему звучанию пушкинское стихотворение «Пророк». Все начинается с душевного дискомфорта — главного признака избранничества:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Далее совершается акт посвящения и пересотворения:
Перстами легкими как сон,
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы.
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем.
Во грудь отверстую водвинул.
И вот, наконец, происходит возведение неофита в культовый статус:
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли.
Глаголом жги сердца людей».
Шаманские духи
После «пересотворения» дух-покровитель (обычно шаман-первопредок) наделял новообращенного духами-помощниками или подсказывал, где их найти. Считается, что духами-помощниками шамана являлись умершие сородичи, главным образом шаманы-предки, имевшие обычно звериный или птичий облик, скорее всего, тотемного происхождения. У алтае-саянских тюрок — во всяком случае, у сагайцев, качинцев, шорцев, южных алтайцев, — духов-помощников шаману давали Ульгень и Эрлик, т. е. хозяева Верхнего и Нижнего миров, что является, видимо, относительно поздним новшеством. У кумандинцев и каракольских тувинцев шаман получал духов-помощников не после посвящения, а после изготовления бубна, но эти мелкие различия имели место в рамках одного общего сценария становления шамана.
Уменья, способности и сила шамана во многом зависели от количества и качества духов-помощников. У народов с неразвитым шаманством шаманы имели достаточно ограниченный набор духов. Шаманские духи сибирских эскимосов летом представлялись в виде касаток, зимой — в виде волков. Кроме того, сибирско-эскимосские шаманы во время камлании привлекали временных помощников, а именно души умерших родственников (Теин Т. С., 1981. С. 219–224). У чукотских шаманов в каждом конкретном камлании было задействовано обычно не более двух духов-помощников — чаще всего зверь и птица: горностай и орел, дельфин и ворон, — а иногда только одно животное (морж, олень) или только одна птица (ворон, орел) (Вдовин И. С., 19816. С. 209).
Однако, по наблюдениям В. Г. Богораз-Тана, в каждом отдельном камлании чукотские шаманы используют лишь часть своих духов. В целом же «духов бывает много. Так, в сказке о состязании двух шаманов шатер одного из них до такой степени обложен духами, что дух, посланный другим шаманом, не может найти отверстия, чтобы пробраться внутрь» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 20). Если духов-помощников много и шаман хорошо справляется с ними, то камлание дается ему легко и приносит наилучший результат. После таких сеансов шаман выглядит спокойным и не ощущает физической усталости, даже если шаманское действие длилось сутки и более. «Почему я должен устать?» — говорили чукотские шаманы. — «Я ничего не делал. Все делали духи» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 19).
Видимо, духи-помощники чукотских шаманов имеют своих генетических предшественников из числа личных или коллективных духов-охранителей, которыми владели всякий чукча и всякая чукотская семья.