Кстати, шаманы, как и те, кто практикует медитацию, не могут словесно описать внеземные миры. Последние воспринимаются шаманами не столько предметно, сколько эмоционально и ассоциативно. Так, Белый Юноша (персонаж, близкий к образу так называемого «белого шамана»), герой одноименной якутской сказки, прежде чем отправиться в путешествие по мирам Вселенной, выбирает одну из четырех главных космических дорог, для чего смотрит поочередно на юг, восток, север и запад. И видит:
на юге (хорошая сторона) «три белеющих, не покрывающихся пенками молочных озера с протоками между собою. Стояли горы, нагроможденные с тех и других сторон, как голубопегие жеребцы, собранные с разных мест и от лучших людей»;
на востоке (хорошая сторона) «простиралось гранообразное мать (так у И. А. Худякова. — М. К.) основное место как растянутый жир тучной коровы, подобно тому, как девушки, разряженные в платья с серебряными украшениями, думая, что настал ысыэх (праздник кумыса. — М. К.), пели и плясали»;
на севере (плохая сторона) «поперек стоят (горные) мысы, не удерживающие снега, подобно темени гусей-гуменников; стояли пни, подобно воющим волкам, росли такие кустарники, как старуха Симяс-хинь-Эмясхинь, у которой на шапке светит жестяной круг, болтаются медные серьги, а сама ходит ободранная»;
на западе (плохая сторона): «А на западной стороне — тут во веки веков черти будут иметь свою дорогу — шло поле косогором книзу (покрытое) кривыми деревьями с горбатыми корнями, с неправильными сучьями, (поле) с почтенным земляным холмом, подобным большому быку смертной смерти» (Худяков И. А., 1890. С. 136).
Шаман живет и «наяву», и «во сне», т. е. как бы одновременно в земном и потустороннем пространствах. Бывает, что он имеет две семьи — в земной и неземной сферах. Примечателен факт: шаман, как правило, камлает с закрытыми глазами. Видимо, эта внешняя «слепота» способствует его погружению в глубины бессознательного, имеет целью сосредоточение на «внутреннем» видении. Только так он приобретает способность видеть невидимое и ведать неведомое.
Глаза, по сибирско-языческим представлениям, являются одним из наиболее «жизненных» человеческих органов, способных жить самостоятельной жизнью. Ненцы, энцы, нганасаны и другие народы Крайнего Севера объясняют слепоту как «уход» глаз в другое место. Уйдя, глаза пребывают возле тех людей и в тех местах, которые слепец «видит» мысленно или во сне, в том числе среди покойников в стране мертвых. Человек (не обязательно шаман) в определенных случаях способен временно «отчуждать» от себя глаза. В нганасанской сказке рассказывается о старике, который, отправившись промышлять дикого оленя, выбирает возвышенное место и посылает свои глаза на поиски подходящей добычи. Глаза высматривают оленье стадо и, возвратившись, докладывают об этом старику. Потом предлагают поиграть в прятки: глаза прячутся, а незрячий старик ищет их. В другой сказке речь идет о мертвеце — выходце из Нижнего мира, который намеревается жениться на живой земной женщине. Но из этого поначалу ничего не выходит: там, где глаза земной женщины видят свет, глаза жениха-мертвеца видят тьму, и наоборот. Тогда нижнемирный пришелец добывает себе земные глаза, после чего превращается в живого человека (Мифологические сказки…, 1976).
Линия поведения шамана как культовой личности во многом определяется снами. У шамана, в отличие от обычных людей, не бывает случайных, неинформативных снов. Нганасанские шаманы считали время сна «весьма удобным для всякого рода консультаций… с божествами и духами и ясновидении… Когда добродетельный шаман хотел предпринять в жизни что-либо серьезное, но не знал, будет ли оно одобрено верхними божествами, то ответ на это получал во сне» (Попов А. А., 1981. С. 256). Гиляцкий шаман, по Л. Я. Штернбергу прежде чем приступить к лечению больного, выслушивает его, после чего «засыпает и потом, комбинируя явившиеся сновидения, дает тот или иной совет» (Штернберг Л. Я., 1933. С. 74).
В первобытности, особенно в дошаманскнй период, уменьем погружаться в «мистическую реальность», видимо, обладали в какой-то мере все люди. Вогулы, по наблюдениям очевидцев, «могут сказать вперед, кого убьют, кого увидят, что их особенное ждет, например, на охоте, в пути». Однажды К. Д. Носилов, путешествуя на лодке в безлюдных верховьях р. Ляпин, после тяжелого дневного пути причалил к берегу у одинокого вогульского жилья. Здесь его в течение всего дня ждали незнакомые старик-вогул со своей старухой-женою, которые «увидели» его много часов назад, еще в начале пути, и с той поры наблюдали за ним, о чем поведали со всеми подробностями (Носилов К. Д., 1904. С. 6).
Тот же автор рассказал о своей знакомой, старухе-самоедке, которая, провожая кого-либо на охоту, заранее сообщала, будет ли удача и в чем именно. Даже русские, собираясь поохотиться, обращались к этой старухе, и та рассказывала им, в каком виде они представляются на будущей охоте, с какой добычей, что с ними случится, и никогда при этом не ошибалась (Носилов К. Д., 1903. С. 17, 18).
По языческим представлениям, в период сна человек как бы обретает статус покойника и, подобно последнему, приобщается к сокровенным тайнам Мира — в частности, обретает возможность влиять на судьбы людей, видеть будущее и т. д. Поэтому дар вещего сна (как и способность впадать в измененное состояние сознания) котировался в первобытности очень высоко. Им обладал каждый настоящий шаман. Кроме того, у сибирских народов существовала особая категория культовых лиц — сновидцы, или ясновидцы: улом-верта-ку (восточные ханты), тюлях-тюсюр (якуты), толкин (хантыйские эвенки) и др.
Погружение в «иную реальность» через сон случается и в современной цивилизованной среде. Я лично еще не встречал в своем ближнем окружении человека, которому хотя бы раз в жизни не приснился необычный загадочный сон, выходящий за рамки привычной земной реальности. Расскажу в этой связи один из моих снов. Приснился он мне в марте или апреле 1986 г. в Новосибирске, куда я прибыл из Москвы по каким-то казенным делам. Остановился у родственника, старого холостяка и абсолютного трезвенника. Ни грамма спиртного по случаю моего приезда выпито не было. Посидели за чаем, поговорили, повспоминали. Потом я лег спать в гостиной на отведенном мне диване.
Проснулся в совершенно незнакомом помещении, полутемном, очень большом по площади, с низким потолком. Вокруг громоздкие вещи, укрытые чем-то вроде парусиновой ткани. Стыдно мне, неловко. Не понимаю, как я попал сюда. Тороплюсь выбраться, пока не вернулись хозяева. Иду, иду, а помещение все не кончается. Навстречу женщина идет, пожилая, неприбранная, на лице растерянность. Спрашиваю:
— Скажите, пожалуйста, где выход? Она мне:
— Где вошел, там и выходи. Говорю ей обиженно:
— Я к вам по-человечески обратился, а вы так враждебно реагируете… Почему?
— Потому что я умерла, — вдруг отвечает она.
И я сразу прозрел: значит, вон где я, в стране мертвых. Открытие это не напугало меня — скорее, раздосадовало: почему я не помню обстоятельств своей смерти: как, где, когда?
После длительных блужданий в помещении-лабиринте оказался на улице незнакомого городка, довольно многолюдного, но тихого, спокойного. Когда я обращался к встречным с вопросом: «Это мир мертвых?» — они смущались и уходили от ответа, но в целом вели себя приветливо, доброжелательно.
Сон был поразительно реален. Гляжу, идет один мой приятель, коллега, которого наяву видел несколько дней назад живым и здоровым. Окликаю его:
— Юрий Семенович, здравствуй! Ты что, тоже умер?
Тот остановился, смотрит на меня непонимающе. Подхожу ближе — не он, обознался я, просто очень похожий на него человек.
Или такой эпизод: бросается ко мне девочка, лет четырнадцати, радостная, светлая, возбужденная:
— Я вас сразу заприметила! Хорошо, что опять к нам пришли. Мы по вам так скучали…
Я напрягаюсь, пытаюсь вспомнить — кто такая, откуда меня знает, а она:
— Не узнаёте? Помните, вы инспектором районо работали, приезжали в нашу деревню школу проверять. У нас в доме остановились. Лошадь ваша в углу двора стояла, к телеге привязанная. Вы каждый день ездили на озеро верхом поить ее. А мы, ребятишки, следом бежали… Вспомнили?
Прожил я в том сне значительную часть своей жизни. Работал, имел друзей, родственников, семью, испытывал радости и горести, порою скитался где-то далеко от дома, что-то искал, возвращался, потом опять куда-то надолго уходил…
Конец сна выглядел знаменательно и символично: иду я чуть в гору, по широкой торной дороге, впереди в туманной дымке маячит какое-то селение. Мне во что бы то ни стало надо туда попасть. Зачем, почему — не знаю. Рядом со мной идет милая, красивая женщина. Просит, умоляет:
— Останься, не уходи. Здесь ведь так хорошо. Все тебя любят, и я тоже…
Мне не хочется уходить, мне нравится моя добрая симпатичная спутница, но что-то отчуждает меня от нее — какая-то фанатичная обреченность, какой-то роковой долг. Наконец, я выхожу за туман и… просыпаюсь в квартире новосибирского родственника в гостиной на диване.
Просыпаюсь с ощущением, будто из реальной, настоящей жизни возвращаюсь в нереальную, ненастоящую. Первая мысль: надо все записать как можно скорее, пока не забыл, тем более, что кто-то сразу же начал стирать в моем мозгу главные события этого сна. Пытаюсь задержать в памяти хоть что-то, но все ускользает, тает, исчезает без следа. Лишь немногое из увиденного зыбко туманится кое-где на поверхности серого вещества — неглавное, третьестепенное, фрагментарное.
Не стал тратить силы на запоминание из боязни спугнуть потусторонний настрой, потому что знал: это лишь первая часть сна. Следом будет вторая, затем третья. Мне очень хотелось вернуться назад в сон, к оставленному там образу жизни, друзьям, привязанностям.
Вскоре я вновь уснул и прожил сначала второй, потом третий этапы той своей неземной жизни. Обе последующие части заканчивались так же, как и первая: иду по широкой торной дороге, чуть вверх, к туману, сквозь который смутно проступают силуэты каких-то строений. Меня сопровождает милая, красивая женщина. Просит, умоляет…