— Так же можно обманывать всех до бесконечности.
— Нет, Аркадий. Только до того момента, пока не нагрянет одновременно ревизия на склад и на базу. Вот мы и должны установить прежде всего: был ли такой случай?
Гарамов поскучнел.
— Все это опять не наши заботы, Лева. Ну на кой ляд станем мы влазить в эти бухгалтерские книги, во все эти дебри с расчетами-перерасчетами? Для нас важно, что Скирдюк наверняка воровал. Значит, запутался. Ударился в разгул, ну и докатился до хулиганства, а потом до убийства. Все как на тарелочке.
— Так, да не совсем так, Аркадий. На вот, почитай, — и Коробов подал ему протоколы последних допросов Лыкова и Зурабовой.
— Допустим, я согласен с тобой. Он мог украсть комсомольский билет Назара Зурабова. Но при чем тут все эти дела с продуктами? При чем тут база?
— При том, Аркадий, — произнес, не скрывая торжества Коробов, — что база эта — холодильник на Саларе, где начальником экспедиции никто иной, как Зурабов. Папаша той самой Зинаиды, за которой Скирдюк вдруг начал усиленно ухаживать параллельно с Наилей.
— Допустим, — кивнул Гарамов, — но какое отношение к этому имеет чужой комсомольский билет?
— Видишь ли, Аркадий, — Коробов наклонился ближе, — я полагаю, что там мог быть не только комсомольский билет, но и другие документы. Младший лейтенант Зурабов был военным представителем спецслужбы. У него был допуск на секретное производство. И этот допуск — тоже исчез. Назар даже в бреду вспоминал о нем.
— Да, — согласился наконец Гарамов. — одно убеждает меня, Лева. То, что был этот Назар Зурабов — военпред. — И тут он снова пожал в недоумении плечами. — Но зачем Скирдюку, если он — агент, весь этот шум с ухаживаниями, с убийством Наили? Не вяжется. Нет.
— И все-таки — на Салар, на холодильник!
Однако прежде Коробов еще раз вызвал ездового Алиева. Он понял сразу, что этот пожилой красноармеец, пусть и не разбирается в тонкостях, зато и скрывать ничего не станет. Разумеется, у Скирдюка не было необходимости посвящать ездового в свои махинации. Тем не менее и Алиев мог знать о чем-то важном.
Вскоре на пороге появился уже знакомый рядовой хозвзвода. Коробов предложил ему сесть и даже табурет пододвинул, но Алиев продолжал стоять, неумело держа руки по швам.
— Вы часто ездили со Скирдюком за продуктами? — спросил Коробов.
— Конечно! — как бы изумляясь непонятливости капитана, громко ответил Алиев. — Куда еще ехать? База, холодильник... Все время туда-сюда гоняет. Пускай меня не жалко — лошадь жалеть надо, а?
— И часто так бывало, чтоб туда-сюда? — спросил Коробов.
У пожилого солдата, видно, давно накипело на душе.
— Сто раз, наверно, было! — обиженно произнес он. — Водку пьет, потом как дурак прямо станет. Кричит: «Запрягай, грузи, ехать будем! Быстро!»
— Ну, а что возили — туда?
Алиев теперь уже откровенно усмехнулся над человеком, который, хотя и неизмеримо старше его по званию, но как же все-таки житейски неопытен!
— Туда — порожняком едем, только торба в повозке лежит. Овес. Лошадь его кушает. Все. Больше ничего нет. Обратно — что дадут на складе, на холодильнике; на себе таскаем, в повозку кладем, домой едем.
— Ну, а не было так, — спросил Коробов, с досадой предчувствуя разочарование: предположения, кажется не подтвердились, — чтобы, скажем, мясо или масло обратно с вашего склада на холодильник возили? — Он заметил, с каким изумлением посмотрел на него Алиев, и счел нужным пояснить: — Бывает же, например, что получили лишнее, или скажем, врач из санчасти забраковал мясо. Мало ли что?
— Назад на склад продукты не возят. Оттуда продукты берут, на кухне обед варят, — наставительно и мягко, словно отец — непонятливому подростку, ответил старый солдат.
Коробов только вздохнул. Он понимал, что Алиев чистосердечен в своих немудреных показаниях, и потому добиться от него большего вряд ли удастся.
— Вы свободны, Алиев, — сказал он.
Солдат поднес лодочкой к пилотке заскорузлую ладонь, но вдруг почесал пальцами висок и остановился.
— Я так не ездил, — произнес он шепотом, поднял палец и, приблизившись вплотную к Коробову, сообщил: — Скирдык, может, три раза, может, больше, сам грузил что-то, сам ездил туда. Я только запрягал, он сразу говорил: «Иди, отдыхай сегодня». Я спрашивал, зачем так? Он говорил: «Не твое дело...» Почему Скирдык так делал, а? — Алиев совсем уж по-свойски подмигнул Коробову.
— А куда же он ездил? — спросил Коробов воспрянув.
И опять солдат ответил неопределенно:
— Черт его знает! Мы, узбеки, говорим: «Охмок уз оёгидан хорийди».
— За дурной головой ногам нет покоя, — перевел Гарамов, который с явным унынием наблюдал за сценой допроса.
— Правильно! — Алиев с признательностью взглянул на старшего лейтенанта.
— Может, он ездил тогда на... — Гарамова осенило, но слово «холодильник» он не успел произнести, Коробов жестом велел ему остановиться.
Алиев не уходил. Он что-то соображал, опершись о дверную раму.
— Наверно, обратно на холодильник ездил, — произнес он, обращаясь к Гарамову, и в подтверждение кивнул головой: — Туда.
— Ну а почему — не в другое место? — спросил Коробов, бросив укоризненный взгляд на Гарамова: дернуло того подсказывать!
— Помню, один раз четверг был, мы на Салар на холодильник ездили, — не спеша начал рассказывать старый солдат, — я бидон пустой на дворе забыл там. Скирдык ругал меня, так ругал, собака! Говорил бидон пропадает. Пятница, вечер как раз был, он сам ехал, куда — не говорил. Утром смотрю: мой бидон на бричке стоит. Понятно теперь, куда Скирдык ездил тогда? — Алиев не скрывал торжества, весьма довольный собственной догадливостью.
— Та-ак... — сейчас и Коробов взглянул на Гарамова.
Тот кивнул: «Ты прав».
— Идите, Алиев. Спасибо вам. Помогли вы следствию.
— Ладно, — сказал солдат, после того как вывел коряво под протоколом две буквы: «А» и «В». — Спросить можно? Бабу он зачем убивал?
— Вот это как раз мы и хотим узнать, товарищ Алиев, — ответил Коробов.
Ездовой снова подмигнул по-свойски:
— Сураб-сураб, Маккани топибди, — сказал он, выходя.
И Гарамов, хмыкнув, перевел:
— Расспрашивая, даже Мекку отыщешь...
За полковником Деминым издавна водилась слава не только умелого, но и удачливого контрразведчика. На его счету было немало славных дел. Еще в тридцатые годы он отыскал умело скрываемое вражеское гнездо в горном кишлаке. На этом деле обучалось мастерству не одно поколение чекистов. Коробову, разумеется, тоже было известно о той, давней истории, однако, воздавая должное искусству своего нынешнего начальника, даже восхищаясь им, Лев Михайлович не мог отвлечься от того, что Демину в том деле, как, впрочем, почти всегда, на редкость везло. Достаточно хотя бы того, что какой-то связной от ишана, возглавлявшего банду, по ошибке обратился именно к Демину, приняв его по описанию за бывшего поручика Недзвецкого.
Однажды в минуту, когда полковник был настроен благодушно, Коробов высказался по этому поводу. Демин усмехнулся: «Удача — это неожиданный союз недоразумения и труда», — сказал кто-то из древних. Так вот, товарищ капитан, я от души советую вам придавать большее значение второму составному в этой привлекательной формуле...»
Докладывая сейчас полковнику Демину о деле, Коробов и делал главный упор на то, какая работа проделана им и Гарамовым, которого он оставил на месте, поручив ему продолжать расследование и наблюдать за событиями. Слушая, Демин не делал никаких пометок для себя, ничего не переспрашивал. Он обладал выдающейся памятью, считал это необходимым качеством контрразведчика и сердился, если подчиненный заглядывал в записи или в дело, чтобы вспомнить фамилию кого-либо, пусть — третьестепенного свидетеля. «Всех, кто проходит по делу, надо знать, если не как родню свою, то хотя бы как близких соседей», — было одним из непреложных требований, которые предъявлял к контрразведчику Демин. В этом отношении Коробов был в себе уверен. Он рассказывал не только о Наиле или о Скирдюке, но даже о Клаве Суконщиковой так, будто знал всех их с детства.
— Ну и какой же вывод делаешь? — спросил Демин, выслушав Коробова.
— Жаль, конечно, времени, хотя потратили мы его все-таки не совсем зря, но придется передавать дело военной прокуратуре. Схема известная: хищения, потом — безысходность. Понял, что так или иначе — погибать, а тут примешалось личное, и пьянство тоже сыграло свою роль.
— Так, — Демин ненадолго умолк, прикрыв глаза, — а документы умершего военпреда — зачем? Вы нашли их?
— Ну, зачем — понятно, — Коробов ощутил, отвечая, все же некоторую неуверенность, — хотел Скирдюк бежать поначалу. Он и сбежал бы, но что-то, очевидно, еще не было подготовлено, тогда он завернул к Наиле, выпил там, вошел в раж, а о дальнейшем я уже докладывал. Ну, а то что умерший был военпредом, да еще химиком — пожалуй, случайность. Мог он быть и летчиком, и певцом из военного ансамбля. Скирдюку это, возможно, было безразлично.
— Так полагаешь? — Демин задумался снова. — Вот что, Лев Михайлович, — сказал он, — вспомни, нет ли каких-то, может быть, незначительных на первый взгляд обстоятельств, которые все-таки задевают тебя? Допустим, Гарамов прав, когда утверждает, что снайперский кружок у Тамары, химическая лаборатория у Наили — совпадения. Сейчас и вправду редко кто не имеет отношения к армии, вооружениям, стратегическому сырью. Тут уж каждый хлопкороб — и то на военном производстве. Я не об этом, ты понимаешь. Так что же все-таки еще?
Коробов помялся.
— Кроме документов военпреда, товарищ полковник, разве что еще одна загадка, но это уже — настоящая. Понимаете, я лично обследовал комнатушку Наили и нигде не нашел ни следа от третьего выстрела, ни третьей гильзы. В теле у нее (медэксперт дал заключение) две раны. А между тем все свидетели показывают в один голос, что выстрелов было три.
— Я помню, Лев Михайлович, все, что ты рассказывал мне по этому поводу, — прервал его Демин, — но меня беспокоит еще одно, тоже вроде бы незначительное обстоятельство: дверь вырвали вы, что называется, «с мясом», значит ключ-то должен был в скважине остаться, поскольку Скирдюк заперся изнутри? В крайнем случае, вы должны были обнаружить ключ где-то неподалеку. Но вот же, как ты докладывал сейчас, ключа вы не нашли. О чем это говорит?