— Постарайтесь не упускать ни единой подробности, — попросил он, — ни хорошего, ни плохого.
Начальник, впрочем, без труда вспомнил, что совсем недавно, буквально на днях явился к нему младший лейтенант, он даже фамилию его хорошо запомнил — Зурабов и предъявил обычные документы военного представителя. Начальник поинтересовался, нет ли у младшего лейтенанта родичей в городе (фамилия Зурабов была у него на слуху), но младший лейтенант усмехнулся и сказал, что на Кавказе Зурабовых тысяч десять, не меньше.
— С фамилией мне не очень повезло, — заметил в шутку младший лейтенант, показавшийся начальнику лаборатории человеком симпатичным и интеллигентным.
Младший лейтенант должен был получить в лаборатории сведения для головного военного института о результатах давно начатых опытов. Работы эти в лаборатории затянулись и были закончены буквально вчера.
— Нет худа без добра, — заметил по этому поводу младший лейтенант. — Представляю, как вас все время теребило начальство! А мне, если бы я вовремя прибыл, наверное, пришлось бы жениться здесь. Девчонки у вас, правда, неплохие, как я погляжу.
— Вы еще не всех видели, — в тон ему ответил начальник лаборатории. Он словно чувствовал себя перед этим самоуверенным молодым представителем центра виноватым в том, что так замедлились опыты.
— Похоже, вы даже обрадовались тому, что этот Зурабов так опоздал со своим визитом? — спросил Коробов.
Самсон Рафаилович (Коробов не сразу запомнил это непривычное имя-отчество) опустил глаза.
— У нас, товарищ капитан, не одна-единственная тема, — ответил он тихо, с достоинством, — и все — оборонные, и все — срочные. Штат по сравнению с довоенным урезан наполовину. Пришлось привлечь в качестве лаборантов мало-мальски толковых девчонок из цехов. Работали в три смены. Я вообще не выходил отсюда. Вон, видите, мой топчан? Но наука — дело строгое. С желаниями нашими считаться она не желает. Замочки свои открывает неохотно.
Коробов кивнул согласно, взглянув еще раз на желтые веки Самсона Рафаиловича.
— На чем же вы расстались с Зурабовым? — спросил он нетерпеливо, потому что это больше всего заботило его сейчас. — Получил он у вас какие-то сведения?
Краска поднялась по широкой морщинистой шее Самсона Рафаиловича и постепенно залила все его лицо и даже лысину.
— Что вы! — все так же негромко возразил он. — Разве я не понимаю, как следует в подобных случаях вести себя? Правда, я человек сугубо штатский, должность эту я занял только прошлой осенью, как раз в связи с изучаемой проблемой (до этого я двадцать два года проработал в университете, на кафедре неорганической химии). Но меня же неоднократно инструктировали и, кроме того, — сама логика вещей подсказывает...
— Самсон Рафаилович, — Коробов вынужден был прервать его, — ответьте, пожалуйста, коротко и ясно: передали вы ему результаты ваших исследований или нет?
— Нет, нет! Что вы...
— С чем же и почему в таком случае он ушел? Я чувствую, вы чего-то не договариваете.
Самсон Рафаилович поднялся и выглянул за дверь своей выгородки. В лаборатории десятка полтора сотрудников, главным образом — женщины ворожили над тиглями, толкли что-то в ступках, записывали показания приборов у муфельных печей и автоклавов.
— Скажу, ничего не скрывая, — начал почти шепотом Самсон Рафаилович. — Да, вы правы: я сперва доверился этому младшему лейтенанту. Приятный молодой человек. Напомнил он мне одного из моих аспирантов. Мне, к тому же, звонили перед его приходом.
— Откуда?
— Руководство, конечно. А что, могло быть иначе? — встревоженно спросил он.
— Тот, кто звонил, представился?
— Нет. Но я все время забываю, что по инструкции это требуется.
— Вы узнали по голосу того, кто звонил?
Самсон Рафаилович ответил не сразу.
— Мое упущение, — признался он. — Я решил, что это — один из новых товарищей.
— Но вы хоть попытались как-то косвенно выяснить, он ли это в действительности?
— Я как-то не решился. Он говорил так уверенно: к вам, мол, придет такой-то. Действуйте на основании предъявленных им полномочий и постарайтесь не тянуть долго: представитель и без того задержался по независящим от него причинам. Это теперь, когда вы, товарищ капитан, здесь, я все в каком-то новом, истинном свете увидел. Боже мой! Какая ужасная вещь могла произойти! Какое счастье, что этого не случилось.
— Покороче, пожалуйста, — вновь напомнил Коробов и тут же пожалел, потому что начальник лаборатории упомянул снова имя Наили Гатиуллиной. Он уже рассказывал о ней по просьбе Коробова, но все — теми стертыми фразами, которыми излагаются производственные характеристики. Теперь же он вспомнил о более важном:
— Бедная девчонка. Хрупкая такая, но трудилась она за двоих; я так сожалел, когда ее вдруг убил какой-то, говорят — любовник или сумасшедший. По-человечески сожалел, разумеется...
Я продолжаю, продолжаю. Так вот, этот самый Зурабов ждал меня в коридоре. Но только мы начали с ним говорить о главном — о наших результатах, меня вдруг вызвали к руководству. Дело было не очень важное: хотели перебросить нам смежную тему, я, конечно, отказывался и разговор затянулся, а когда я вернулся к себе, может, через час, то увидел, что эта девочка (в руках у нее была фляга с фракцией) идет по коридору и вдруг останавливается так, как если бы она на стенку наткнулась. И останавливается именно около этого младшего лейтенанта, который стоял спиной ко мне. Я даже испугался, не уронит ли она флягу. Кинулся к ней на помощь и потому услышал, как она повторяет, будто в трансе каком-то: «Роберт! Это же ты — Роберт? Откуда ты взялся здесь?»
Как звали его по документам, я забыл, но точно помнил, что имя было какое-то совсем обычное. Не Роберт во всяком случае. Это — точно. Так вот, я вижу, что этот младший лейтенант как-то сжался весь. Тут еще и я подошел, и он тогда начал уверять эту молодую женщину с какой-то излишней горячностью (так, вы знаете, бывает, когда лгут), что она принимает его за другого, что ему не раз приходилось попадать в неловкую ситуацию из-за этого проклятого сходства с кем-то...
Она отошла, но все оглядывалась и пожимала плечами.
Не буду опять скрывать от вас: я решил, что тут — какие-то амуры, до которых мне дела нет. Бывает же нередко, что всякие там селадоны называют себя при знакомстве с очередной жертвой чужим именем, тем более — таким, как Роберт. И все-таки, верьте не верьте, меня это насторожило. Я велел младшему лейтенанту, чтобы он подождал еще минуту в коридоре, хотя он напомнил мне, что страшно спешит, и все-таки позвонил в спецчасть, просил, чтобы у него еще раз проверили документы. Коммутатор долго не соединял меня, а потом, когда я выглянул в коридор, младшего лейтенанта уже не было.
— Кто же ему подписал пропуск?
— Не знаю.
— Вы сообщили об этом в спецчасть?
Вот теперь Самсон Рафаилович окончательно уронил голову.
— Вы понимаете: сколько дел, сколько забот...
— Подпись вашу он мог где-нибудь увидеть?
— Нет, нет. Хотя... В коридоре под стеклом — противопожарная инструкция!.. — Самсон Рафаилович был в отчаянии. — Как я мог так прошляпить? Бить меня за это надо. Бить.
Он сокрушался так искрение, что Коробов вынужден был сказать:
— Что толку, Самсон Рафаилович, теперь убиваться? Другое требуется от вас.
— Да! Говорите, пожалуйста, товарищ капитан. Я все сделаю. Можете не сомневаться.
— Вы получите от меня указания, как вести себя с ним.
— А вы уверены, что он придет еще?
— Вот к этому и надо готовиться.
— Не сомневайтесь, теперь я его не упущу, — Самсон Рафаилович грозно потряс маленьким кулаком.
— Вот этого как раз и не нужно. Вы встретите и примете младшего лейтенанта Зурабова как ни в чем не бывало. Чтоб он и малейшего подозрения не почувствовал. Вы поняли?
— А если он потребует документацию?
— Дадите! В запечатанном пакете. Вам придется, несмотря на всю вашу занятость, потрудиться еще пару ночей. Вы поняли меня?
И поднявшись за столом, сугубо штатский человек ответил:
— Слушаюсь.
Не без причин полагала фашистская разведка, что советская наука располагает новейшими достижениями в области термохимии, устанавливающей зависимость между теплотой реакции и строением молекул тех веществ, которые участвуют в химическом процессе. Германия, имевшая, впрочем, основания едва ли не кичиться своей химией, по-прежнему, как и в первую мировую войну, начиняла тротилом даже ракетные снаряды. Фашистам позарез нужна была горючая смесь, такая же как у «катюш», один залп которых опустошал добрый квадратный километр укрепленной зоны, сжигая и «тигры», и «пантеры», словно спичечные коробки. Именно это, а не престиж заставлял немецкую разведку вновь и вновь предпринимать попытки овладеть секретами термохимии, уже известными советским ученым и технологам.
Роберт (никто уже не сомневался в том, что это и есть подлинное его имя) действовал давно и хитро. Он умело запутывал следы, а главное, оставался неизменно в тени. Тут же было поднято дело об ограблении прошлой осенью квартиры видного ленинградского ученого, специалиста по термохимии. Профессор этот находился в длительной командировке в Узбекистане и участвовал в составлении важных технологических расчетов, благодаря которым и определялся оптимальный состав различных горючих смесей.
Вор по кличке Почтарь, а по фамилии Гущин — рецидивист, который, как он сказал о себе, «эвакуировался» из захваченного немцами Ростова в Ташкент, будучи задержанным, покаялся сразу же, как только узнал, на какое подлое дело толкнул его Седой. Так назвал себя человек, с которым играли две ночи подряд в карты на квартире у какой-то тети Доры. Люди там менялись, мелькали лица за столом, пары, жавшиеся по углам, а Седой появлялся неизменно, как только банк возрастал. Почтарю тогда везло на диво. Он у Седого снял «три косых». Проспались и пили утром кофе. Почтарь тоже удостоился такой чести. Оставались только вдвоем с Седым. Почтарю стало весело. Седой тоже не горевал. Сыпал прибаутками и