На ней ничего не было.
Они постояли несколько секунд, скрывая разочарование. Потом Сенцов (он все беспокойнее поглядывал на часы и на кислородный манометр) поторопил:
— Пошли дальше…
…Снова коридор, двери и зал, наполненный сероватым светом, и посредине — эстакада. Сенцов торжествующе сказал:
— А вот здесь уже кое-что интересное!
— Я же говорил, что они находятся поблизости… — пробормотал Раин. Широкими шагами оба направились вперед, высоко подлетая над полом, пока Сенцов не сказал:
— Ну а теперь-то чего мы так торопимся?
На эстакаде, смутно, как сквозь туман видимая в этом мерцающем свете, неподвижно лежала ракета. Они подходили к ней неторопливо, точно возвращаясь с дачной прогулки. Сенцов недовольно прогудел:
— Никаких работ не ведется… Что они — спят, что ли? Ну дождется у меня Коробов…
Раин покачал головой: тут что-то было не так, от Коробова трудно было ожидать такой нераспорядительности.
— И рация выключена, они нас не слышат, — сказал он. — Возможно, увлеклись внутренним ремонтом. Мало ли что могло случиться. А вдруг ребята пострадали?
— Или их там уже нет, — тревожно добавил Сенцов, убыстряя шаг. Раин взглянул на часы. Кислорода оставалось на двадцать с небольшим минут.
Внезапно Сенцов так резко остановился, что даже качнулся вперед — если бы не присоски на подошвах, он наверняка упал бы. Раин с разбега чуть не налетел на него. Сенцов негромко сказал:
— Посмотри-ка внимательно: это наша ракета?
Да, теперь они видели уже отчетливо, что ракета, лежавшая на эстакаде, была создана не на Земле, а в каком-то другом мире.
Как будто ничем особенным не отличались обводы этой чужой ракеты, они были даже, кажется, не очень красивы. Но вряд ли и хороший рисовальщик смог бы сразу воспроизвести их на бумаге…
Этот корабль казался порождением самого Пространства, в котором он скользил свободно и радостно. Это сразу чувствовалось даже при беглом взгляде на его длинное тело (оно было раза в полтора длиннее их корабля), хотя некоторые линии и выглядели непривычно для земного глаза — эти острые продольные ребра, шестигранный осиный перехват, вогнутые поверхности в носовой части. Но они были наверняка обусловлены какими-то требованиями Пространства, пока непонятными людям, как не были им понятны в свое время необычные законы дельтовидного крыла.
Сенцову подумалось, что такой корабль идет неуклонно, словно луч света, пронзая поля гравитации, как игла — мешковину. Спазма стиснула горло космонавта, и, возможно, это была спазма восхищения, но он торопливо опустил руку к поясу и немного поколдовал с кислородным краником.
— Это не наш корабль, — сказал Раин, подтверждая теперь уже очевидную истину.
Сенцов немного покашлял, глухо ответил:
— Да, красота какая… подойдем на минутку. Хоть рукой потрогать… зачем он там переходит в многогранник, а потом опять? Ракета, но какие странные дюзы…
— Нет, — возразил Раин. — Время.
— Ну, ведь два шага…
— Нет. Космонавты — это такие люди…
— Которые делают все вовремя? Цитируешь меня? Ничего не попишешь — придется возвращаться. Тут пусто, никто и не заходил: каждый след отпечатался бы в пыли.
— Они наверняка в следующем отсеке, — сказал Раин. — Мы идем правильно…
Оба направились к выходу. Раин с тревогой заметил, что двигался Сенцов уже не с такой легкостью, как раньше, и тяжелое дыхание его отдавалось в наушниках грозным шумом.
Ясно — силач Сенцов первым должен исчерпать запас кислорода, ему уже трудно дышать…
Словно прочитав мысли товарища, Сенцов глухо сказал:
— Ну — только не отставать… — и с заметным усилием зашагал быстрее.
В момент, когда до двери оставалось шага два, свет в зале внезапно погас, непроглядная темнота окружила их. Инстинктивно оба включили прожекторы. Раин первым нажал на ступеньку — дверь на это никак не отозвалась. Тогда за ним со злостью топнул по ступеньке и Сенцов… Чувствовалось, как площадка свободно оседает под ногами, где-то под ней, едва слышно в разреженной атмосфере, щелкали переключатели — но дверь не открывалась.
Сенцов обессиленно опустился на пол, хрипло сказал:
— Ну, теперь, кажется, влипли основательно…
Все попытки открыть дверь так ни к чему и не привели. Свет в зале также не зажигался. Сенцов и Раин немного отдохнули. Сенцов дышал все тяжелее — даже тот ограниченный кислородный паек, на который он сам себя посадил, подходил к концу…
Глядя на неподвижно лежавшие возле двери тела, никто не сказал бы, с какой отдачей работал сейчас мозг каждого, перебирая различные, самые невероятные возможности, ища способ в считанные минуты выбраться из этой мышеловки. Растерянности не было, потому что умирать можно только один раз, а они уже пережили и смерть и воскресение там, на поверхности. Сейчас была только воля — бороться до последнего.
— Подвела автоматика… — прохрипел наконец Сенцов, точно подводя итог размышлениям. — Вроде бы и прав оказался Азаров… Ну ничего — еще посмотрим…
— Автоматы автоматами, а мы — люди, нам положено быть умнее, — откликнулся Раин.
Сенцов с минуту помолчал.
— Что же, — проговорил он еще более протяжно и хрипло, — пока ничего другого не придумаешь, как только попробовать осмотреть ракету. Пока мы в силах. Ждать, пока автоматика одумается, поймет, что ребята мы в общем неплохие, и откроет нам дверь — конечно, самое простое… только ждать нам нечем… Что ты думаешь насчет ракеты, профессор?
— Примерно то же, — ответил Раин, поднимаясь. Если только окружающая атмосфера непригодна для дыхания, то ракета — единственная надежда. — Он сердито засопел. — Откровенно говоря, шлема все-таки снимать не хочется: что-то не верю я, чтобы здесь был кислород…
Сенцов утвердительно кивнул, потом, набравшись снова сил для разговора, сказал:
— Но по логике, если сейчас здесь живых нет, то должна быть инертная атмосфера — что-нибудь вроде благородных газов. Автоматам кислород не нужен, а в инертной атмосфере машины лучше сохраняются. Металл здесь есть, но следов окисления — никаких…
— Все равно проверить нам нечем, — сказал Раин.
— Вот — не додумались взять карманные анализаторы…
Раин хотел промолчать, но чувство справедливости победило, и он ответил:
— Они ни к чему были… Такое не предусматривалось…
— Не предусматривалось… Зато предусматривались непредусмотренные обстоятельства, — сказал Сенцов. — Особая необходимость предусматривалась…
Сенцов говорил все ленивее, точно засыпая после хорошего обеда. И вдруг Раину пришло в голову, что Сенцов нарочно задерживает дыхание, чтобы при разговоре не был слышен его тяжелый хрип. Хрипения действительно не слышалось, зато временами в наушниках что-то пощелкивало. Астроном понял, что Сенцов, чтобы не расстраивать его, отключал рацию и, видимо, следил за губами собеседника, чтобы включить, как только тот заговорит… У Раина перехватило горло — ему вдруг стало как будто даже стыдно того, что у него, судя по манометру, должно было хватить дыхания еще на пятнадцать, а может двадцать минут.
— Пошли к ракете! — решительно сказал Раин.
Сенцов попытался подняться, но ноги его подогнулись. Он все же удержался на ногах, и Раин почти поволок его к заднему, низкому концу эстакады.
Было ясно, что Сенцову не взобраться — на такое усилие он сейчас не был способен. Раин тоже был не в состоянии поднять товарища на двухметровую высоту, хотя при нормальном дыхании сделал бы это одной рукой: Сенцов во всем снаряжении весил здесь не более двадцати килограммов… Поэтому Раин оставил Сенцова сидеть, только прислонил спиной к первой опоре эстакады и включил его прожектор на полный накал, чтобы командир не чувствовал себя одиноким; экономить энергию сейчас уже не имело смысла…
Затем он осмотрелся. Маловероятным казалось, что хозяева ракеты попадали в нее, вспрыгивая на эстакаду. Однако размышлять по этому поводу, не говоря уже о поисках подъемника, было некогда.
Собрав силы, Раин прыгнул, ухватился рукой за платформу, затем уцепился второй рукой и подтянулся. В скафандре это было явно труднее, чем в тренировочном костюме, и усилие истощило его. Взобравшись на слегка вогнутую поверхность, он не решился встать на ноги и, тяжело дыша, пополз к ракете на четвереньках.
Ему казалось, что прошло очень много времени, пока он полз так — по платформе к ракете, а потом — вдоль ракеты.
Единственный шанс на спасение заключался в том, что ракета окажется не автоматической или телеуправляемой, а предназначенной для живого экипажа. Это означало бы, полагал Раин, что экипаж ракеты дышал когда-то кислородом, а раз так — какие-то остатки его могли сохраниться в резервуарах… О том, как он найдет эти резервуары в достигающем, пожалуй, сотни метров в длину корабле, Раин сейчас не думал: это отвлекло бы его от главной задачи.
А главная задача сейчас — найти люк, который должен помещаться где-то не слишком высоко: ведь экипаж (опять-таки, если он вообще был) когда-то выбирался из него. Подсознательно Раин был уверен, что экипаж все же был. Он очень удивился бы, если бы ему сказали, что эта подсознательная уверенность основывалась на внешнем виде ракеты: ее совершенные формы невольно наводили на мысль, что только для людей (так Раин, не мудрствуя лукаво, называл про себя марсиан — строителей спутника) было создано это произведение опыта и вкуса.
…Он испугался, что прошло уже очень много времени, пока он полз и полз вдоль ракеты, а люка все не было. Он остановился, вспомнив, что несколько минут тому назад уже думал об этом, и снова пополз. Конечно, люк мог находиться и на противоположной стороне. В таком случае пришлось бы обогнуть ракету и назад двигаться вдоль другого борта. Это заняло бы слишком много времени. И так уже прошло слишком много времени…
Раин глубоко вздохнул и, придерживаясь за борт ракеты, медленно поднялся на ноги. Идти по вогнутой поверхности платформы было нелегко, от начавшегося кислородного голодания кружилась голова, но все-таки так получалось гораздо быстрее, чем на четвереньках.