продовольствия, спасением которого сейчас занялся Азаров.
Поставив баллон на пол, Калве кинулся за следующим, но не мог не забежать по дороге в рубку — больше всего его заботили кибернетические устройства ракеты, скрытые за облицовкой стен… Он пробыл в рубке не более минуты и вышел оттуда, пошатываясь — настолько ужасно было то, что он там увидел… С ожесточением Калве вцепился в очередной баллон, взвалил его на плечо, поднатужился и кое-как захватил еще один под мышку.
Еще не понимая, что ракета погибла, они продолжали, однако, спасать из нее все, что возможно… Азаров швырнул из люка резервные блоки рации, прозрачные мешки с продовольствием и аварийным запасом воды — его везли с собой на случай выхода из строя регенерационного устройства, и вот теперь он пригодился: регенерационные аппараты вытащить из корабля было невозможно… Коробов вынес из рубки бортовой журнал вместе с микрофоном и хранилищем магнитных лент. Осторожно положив его на пол, он, перед тем как снова влезть на эстакаду, спросил у Калве:
— А может быть, они совсем ушли? Почему они прекратили? Может быть, вмешаются эти?..
Калве поднял лицо, по которому — видно было — стекали струйки пота, на миг задумался, прежде чем ответить, — и замер, увидев, как медленно поднялась, уползла вверх пластина входной двери… Он выпустил из рук только что вынесенную им из ракеты коробку с пленкой — она с дребезжаньем покатилась по полу… Коробов застыл в оцепенении.
На пороге появились странные фигуры. Примерно такого же роста, как и люди, они медленно, неуверенными шагами, как бы чего-то опасаясь, продвигались вперед. Они держались прямо, передвигаясь по-человечески, на двух конечностях и неуклюже размахивали несомненно руками. Их было только двое.
Молча, широко раскрыв глаза, Коробов и Азаров всматривались в надвигающиеся фигуры в черных мешковатых скафандрах. В цилиндрических шлемах не виднелось ни одного прозрачного окошка, и мрачными и таинственными показались эти безликие, черные существа…
Коробов пробормотал:
— Вот они… хозяева! Ну, погоди ты…
Словно подстегнутый его словами, Азаров стремительно бросился вперед, угрожающе подняв руку. Коробов напрасно пытался удержать его. Срывающимся голосом Азаров закричал:
— Немедленно… немедленно прекратите это безобразие! Вы же разумные существа! Что вы наделали?!
Он кричал, не думая, что хозяева спутника могут его и не услышать и что, даже услышав, — не поймут…
Вошедшие ускорили шаги. Они двигались — один чуть впереди другого, и, казалось, не собирались вступать в переговоры. Вот первая черная фигура, неуклюже переваливаясь, подбежала к ракете, за ней, точно, только с некоторым запозданием, повторяя все ее действия, побежала вторая… Калве в оцепенении наблюдал за почти человеческими движениями этих представителей неведомого мира — они торопились, очевидно желая чем-то поживиться в полуразрушенном корабле, завершить работу, начатую послушными автоматами.
Азаров вырвал из зажима универсальный инструмент, и, когда первая из бегущих фигур поравнялась с ним, резко шагнул вперед, замахнулся… Калве трагическим жестом поднял обе руки, Коробов весь напрягся, рванулся вперед — то ли оттащить Азарова назад, то ли помочь ему, если разгневанные хозяева начнут с ним расправляться.
Столкновения не произошло — видимо хозяева не хотели крови. Они даже не пытались защититься… Только одна из фигур — та, что была повыше ростом, — пробегая мимо, на миг остановилась, подняла руку и вполне понятным человеческим, укоризненным жестом постукала себя по шлему. Азаров отскочил назад, нервно засмеялся…
Чужие, цепляясь за эстакаду, лезли в ракету. Вот они уже скрылись в люке… Тогда и люди стряхнули оцепенение, бросились за ними — в тесной ракете хозяева уже не смогли бы скрыться от объяснений. Коробов вскочил в люк первым, тяжело переводя дыхание, огляделся — никого не было… Он бросился в рубку — и там было пусто. Тогда он побежал по коридору в другую сторону — за ним, громко топая, бежали подоспевшие Азаров и Калве.
Пришельцы оказались в кислородном отсеке. Они торопливо вытаскивали из зажимов заряженные кислородные баллоны — те самые, служившие для питания скафандров. Потом завозились, помогая друг другу. Люди стояли неподвижно, угрожающе, загораживая выход из тесного помещения. Азаров все еще сжимал в руке универсальный инструмент — видимо, готовый, если не поможет дипломатия, все же применить оружие. Калве лихорадочно соображал — как завязать разговор, как найти общий язык, попытаться объяснить, что произошло какое-то недоразумение, попросить у хозяев помощи, которую они, разумеется, могли оказать…
В это время обе фигуры выпрямились. Черные скафандры распахнулись, упали — и под знакомым прозрачным шлемом Коробов увидел бесконечно дорогое, разъяренное лицо Сенцова.
9
С опаской — как бы чего не задеть, не сдвинуть с места — пятеро космонавтов медленно пробирались по коридору чужой ракеты.
Тот корабль, что спас людей в страшные минуты радиационной атаки, был ими покинут. Временно, как они говорили, но в душе каждый понимал, что дорогая сердцу ракета больше никогда не взлетит. Слишком велики были повреждения, причиненные взбесившимися роботами; в обшивке ракеты прорезаны два широких отверстия: одно в носовой части, второе — недалеко от кормы корабля. Ракета разгерметизирована, а главное — в полную негодность приведены кибернетические устройства, оказавшиеся как раз на пути раскаленных струй горелок. Восстановить их, как сказал после беглого осмотра Калве, невозможно, а лететь без них — нечего и думать.
Поэтому космонавты сделали то единственное, что им оставалось: сняли с ракеты все, что могло представлять для них какую-нибудь ценность, и перенесли в чужой корабль. Здесь хоть можно сбросить скафандры, отдохнуть, обдумать свое положение и постараться найти хоть какой-то выход. Случилось непоправимое, умом они это понимали, но сердце отказывалось верить, что исчезла всякая надежда вернуться на Землю и что долгие годы — или сколько им еще осталось жить — они проведут на этом спутнике. Может быть, выражение «долгие годы» было даже чересчур оптимистичным. Из своей ракеты им удалось спасти лишь кислородный резерв. Демонтировать регенерационные установки в этих условиях, без специальных механизмов, невозможно. Правда, пока в чужой ракете еще есть свой кислород, но сколько его в резервуарах — неизвестно, подача может прекратиться в любую минуту.
И если даже кислорода хватит надолго, все равно их ждут голод и жажда — после того как будут исчерпаны все запасы, имевшиеся на борту. Они ведь рассчитаны лишь на время рейса, с не очень большим резервом.
Но, так или иначе, отсрочку космонавты получили, и сейчас медленно углублялись все дальше в помещения чужого корабля.
Выйдя из шлюзовой камеры, они очутились в просторном и совершенно пустом зале. Здесь уже побывали Сенцов и Раин, но дальше они не сумели проникнуть, да и торопились к своим. Теперь же выход из зала нашелся легко. Все двинулись по коридору, пол его был выложен странными, неправильной формы плитками. Космонавты шли, и все время их преследовало чувство неловкости, какое охватывает человека, случайно попавшего в чужую квартиру в отсутствие хозяев, когда на каждом шагу открываются какие-то неожиданные, интимные, милые для посвященных, но ничего не значащие для посторонних подробности.
Вне ракеты этого чувства не было, как не было и самого ощущения дома: слишком уж обширными, на земной взгляд, были и ангар, и весь спутник, и слишком явным было сугубо техническое назначение всех его помещений и устройств. Здесь же были другие масштабы, сравнимые с земными, и были те самые подробности и мелочи, какие только и делают живым всякое жилье, подробности, указывающие не только на мысль, но и на чувство разумного существа: узор пола, какие-то очень чистые, незаметно переходящие одна в другую краски стен — с разных точек зрения одно и то же место воспринималось то зеленым, то золотистым, а то вдруг густо-синим с неясными светлыми прожилками. Об эстетическом чувстве говорили и осветительные плафоны, и зеркальные пластины дверей: неведомым хозяевам корабля свойственно было, видимо, стремление к нарядности, к праздничному блеску, — а ведь для настоящего космопроходца всегда был и останется праздником каждый полет. Все это делало марсиан существами гораздо более близкими, хотя ощущение их технического превосходства заставляло смотреть на каждую смену красок, на каждую плитку пола, как на зашифрованное и непонятное пока откровение.
— Как это все-таки красиво сделано… — задумчиво промолвил Сенцов. — Думаю, надо пройти в самый нос, расположиться там и сразу же… вот скотина!
Переборка была прозрачной, и Сенцов с ходу налетел на нее. Несмотря на прозрачность, преграда, похоже, обладала твердостью легированной стали, и теперь Сенцов ожесточенно тер локоть скафандра.
— Вот тебе и на… Что же, дальше пройти нельзя?
— Вот именно… — подтвердил подошедший Раин. Он тщательно ощупал переборку — в ней не было и намека на дверь.
— Так… — сразу помрачнев, процедил Сенцов. — Опять начинаются загадки. Не слишком ли? У меня пропадает всякое желание их разгадывать. Но придется поискать, как это заграждение убирается…
— Только без меня, — торопливо проговорил Коробов, отступая назад. — Я тут что-либо нажимать или открывать категорически отказываюсь. Хватит с меня одного приключения!
Сенцов усмехнулся, но на всякий случай тоже отошел подальше от перегородки.
— Что же, — спросил сзади Азаров, — так и будем стоять в коридоре?
Тогда Сенцов, рассердившись, решительно дернул ближайшую из боковых дверей. Она плавно укатилась вбок, в стену. Открылась обширная комната. Она производила странное впечатление: по двум стенам ее хитро переплетались прозрачные и непрозрачные трубки, стояли сосуды какой-то кактусообразной формы, низкие шкафчики — на их дверцах голубели вогнутые экраны.
— Лаборатория, что ли? — сказал Сенцов.