Когда отец приобрел кооперативную квартиру, его сразу сняли с очереди на жильё. Это было похоже на наказание. Ведь он не утратил право на получение бесплатной квартиры, но его поставили в самый конец очереди. Прошли годы, ссуду мы с великим трудом наконец выплатили, и через некоторое время у отца подошла очередь на получение квартиры. То есть, кооперативную квартиру мы теперь могли продать? А вот тут-то и нет. Дело в том, что она ни когда не была нашей.
Дом находился в собственности кооператива, и каждая квартира в отдельности принадлежала кооперативу. Трудно представить себе что либо более подлое и циничное, чем кооперативная собственность на жильё. Люди выплачивали полную стоимость квартир, но не становились их собственниками, соответственно, не могли продать. Кооператив как бы давал квартиру тебе в пользование, и если квартира становилась тебе не нужна, ты мог только вернуть её кооперативу, который выплачивал тебе компенсацию. С учетом амортизации. Но без учета инфляции. Кооператив, как собственник, мог что угодно учитывать или не учитывать по своему усмотрению. Мы, выплатив за квартиру 5 тысяч, получили компенсацию – 3 тысячи. Между тем, новые кооперативные двушки стоили тогда уже 16 тыс.руб. Квартиры стали получше, комнаты изолированные и прихожая с кухней побольше. Но, когда современная двушка стоила 16 тыс.руб., старую у нас с руками оторвали бы за 10. Но рынка жилья не было, квартиры не продавались и не покупались. Нам словно в издевку дали 3 тысячи, уже мало тогда стоившие.
Но ведь всё-таки квартиры давали бесплатно, хоть и ближе к концу жизни? А вы представьте себе, что вам выплачивали бы десятую часть заработанных денег, а потом что-нибудь давали бы бесплатно. Вы, наверное, сказали бы: «Заплатите мне всё, что я заработал, и ни чего бесплатно можете мне не давать, я сам куплю всё, что мне надо».
Отец имел редкую рабочую специальность – дефектовщик. Без дефектовки ни один дизель запускать нельзя. И почему-то ни кто на судоремонтном заводе, кроме него, дефектовке обучиться не смог, пытались, но не получалось. На Западе он озолотился бы, будучи носителем уникальных и в высшей степени востребованных навыков. Там «рабочая аристократия» всегда, как сыр в масле, каталась. Он не кряхтел бы, выплачивая ссуду на жалкую двушку, а жил бы в личном доме, не говоря уже о паре-тройке автомобилей на семью. А отцу платили такую же зарплату, как и всем слесарям, значительная часть из которых была совершенно неквалифицированной рабочей силой.
Каждый профессионал при советской власти кормил огромную толпу непрофессионалов. Власть обрекала и тех, и других на общую нищету.
Дом мебели
Вспомнил про жильё, так надо и про мебель вспомнить. В Вологде был только один магазин, где продавалась мебель, он так и назывался – «Дом мебели». Если бы какой-нибудь иностранец туда зашёл, то он бы решил, что с мебелью у нас всё в порядке: кругом стенки, кухонные и спальные гарнитуры, всё, что необходимо. Но это были лишь образцы, а купить всё, что видел глаз, было весьма и весьма затруднительно. Хотя возможно.
Помню, когда я женился, тесть получил квартиру, старая осталась нам с женой, и мы остались в пустых стенах. А тогда как раз зарплату учителям прибавили, так что за год я на мебель накопил, мог позволить себе приобретение спального гарнитура. Вот только как его было купить? В Вологде была своя мебельная фабрика, но она почему-то производила очень мало мебели. В неделю в свободную продажу поступало, кажется, 12 спальных гарнитуров. И продавали их только один день в неделю.
Я пришёл к открытию магазина, там уже стояла толпа, слабо напоминающая очередь. Говорят, в советских очередях номерки на руках писали. Тут это было бы весьма кстати, но ни кто не догадался, такая, понимаешь, провинциальная дикость. Так что задача была такая: когда распахнутся двери магазина, надо успеть добежать до прилавка, расталкивая всех на своём пути. Это было ужасно, но я смог, то есть попал в число призовых номеров и приобрел гарнитур.
А вот кухонный стол купить не мог. Ни какой кухонный гарнитур на мою крохотную кухню не влез бы, мне нужен был только стол. Но кухонные столы в «Доме мебели» отдельно не продавались, только в составе гарнитуров, которые тоже, впрочем, свободно не продавались. Бегать по городу в поисках кухонного стола было бесполезно, мебель, напомню, продавалась только в «Доме мебели».
Я тогда работал в деревне, приезжая в город только на выходные. В моей убогой деревенской комнатке стоял драный кухонный стол, списанный и снятый со всех балансов ещё лет 20 назад. Я выдернул у этого стола ножки, всё вместе завернул в покрывало с кровати, перевязал и кое-как доставил в Вологду. Мы застелили его новой клеенкой, покрасили ножки и стоял этот стол у меня на кухне столько, сколько стояла советская власть.
Брежнев
Брежнева тогда не любили. Его вообще ни кто не любил. С официальных трибун неслись бесконечные славословия в адрес «дорогого Леонида Ильича», но по ходу неформального общения за все годы правления Брежнева какие я помню, я ни разу ни от одного человека не слышал ни одного доброго слова о нем. Позднее и Горбачев, и Ельцин, и Путин вызывали, конечно, массу отрицательных эмоций, но про каждого из них я слышал и хорошие слова от самых разных людей. Про Брежнева – ни одного хорошего слова.
Только сейчас я задумался о том, что мы ведь в сущности ни чего про Брежнева не знали. Но его не просто не любили, его презирали. В основном – за старческую немощь и неуёмную склонность к получению всё новых и новых наград.
Вспомнил полудетский стишок:
Это что за бармалей
Лезет к нам на мавзолей?
Брови черные, густые,
Речи длинные, пустые.
Он и маршал, и герой.
Отгадай-ка, кто такой?
Длинные речи Брежнева производили на всех удручающее впечатление. Их смысл простой советский человек совершенно не воспринимал, да там, может быть, и не было ни какого смысла. Реагировали в основном на речевую манеру. Брежнев говорил, шамкая, как беззубая старуха, с трудом выговаривая слова, и содержание своих речей воспринимал, похоже, не лучше, чем мы. Было стопроцентное ощущение того, что он уже ни чего не соображает.
Анекдот. Брежнев читает речь на открытии Московской Олимпиады в 1980 году. Начинает: «О…О…О…», а ему подсказывают: «Леонид Ильич, это олимпийские кольца».
Он вообще ни когда и ничего не говорил своими словами, всегда читал по бумажке. Помню, после того, как он зачитывал по бумажке поздравление космонавтам, все плевались: «Уже и несколько человеческих слов не может без бумажки сказать».
Когда он выходил на трибуну, было видно, что идёт он с большим трудом. По этому поводу был анекдот: «Чем шахматист Карпов отличается от Брежнева? Карпов ходит Е-2, Е-4, а Брежнев ходит едва-едва».
Брежневская немощь интуитивно воспринималась, как немощь государства. Между отсутствием мяса на прилавках и тем, что Брежнев не может нормально ни ходить, ни говорить, чувствовали связь и, думаю, что не безосновательно.
Помню анекдот, который содержал весьма остроумный политический анализ: «Ленин доказал, что социалистическое государство может существовать. Сталин доказал, что этим государством может управлять один человек. Хрущев доказал, что этим государством может управлять любой человек. А Брежнев доказал, что этим государством можно вообще не управлять». Вывод из этой политической реальности был сделан в другом анекдоте: «При Брежневе живём, как в самолете: всех тошнит и ни кто выйти не может».
Отношение к Брежневу усугублялось ещё и тем, что ни кто уже ни во что не верил. Брежневская эпоха, это эпоха дискредитации всех советских идеалов. Анекдот. «Назовите самый короткий и самый длинный анекдот. Самый короткий анекдот состоит из одного слова: «Коммунизм». А самый длинный анекдот – речь Брежнева на ХХV съезде КПСС».
Бесконечные награды Брежневу сильно подогревали презрение к нему. Когда человеку, который вернулся с войны полковником, вдруг неожиданно присвоили звание маршала Советского Союза, всем было смешно и противно. А когда на Брежнева постепенно навешали 5 золотых звезд героя, все просто переплевались. Брежнева часто сравнивали со Сталиным, и сравнение это было не в пользу Леонида Ильича. Любили вспоминать, что у Сталина была всего одна звезда героя, то есть его украшала скромность, а не 5 золотых звезд.
Слышал, что в современных учебниках брежневскую эпоху характеризуют, как неосталинизм. Это, конечно, не так. Сталинская и брежневская эпохи отличались, как небо и земля, ни какого неосталинизма при Брежневе не было. Просто Брежнев понемногу свернул хрущевское «разоблачение культа личности». Официально Сталина уже ни в каких преступлениях не обвиняли, но не сказать, что и прославляли, а вот в обществе действительно понемногу возрождался культ личности Сталина, но это именно потому, что брежневская эпоха была совершенно непохожа на сталинскую.
Люди смотрели на немощную и беспомощную размазню под названием «Леонид Ильич» и видели в Сталине сильного и решительного человека, красивого даже в старости. (Я сейчас совершенно не о том, насколько это справедливо, а о том, что так было). Помню, в те годы грузины часто клеили на лобовые стекла своих автомобилей портреты Сталина. Милиции было не в чем их упрекнуть, а общественное мнение реагировало на эти портреты весьма благосклонно. Говорили, что в присутствии грузина вообще нельзя произносить слово «Волгоград», этот город надо называть правильно – Сталинград.
И даже я, подросток, только что кулаком по столу не стучал: «Сейчас нужны сталинские законы!». Моя суровая и жестокая позиция самым непосредственным образом вытекала из разговоров с отцом о его работе. Отец рассказывал: «Сидят у нас слесаря, курят и говорят: «Распустили нас, самим противно». Что толку у нас увольнять бездельника? Он через дорогу перейдёт и устроится на другое предприятие. У нас же нет безработицы».
Брежневская эпоха была эпохой всеобщего пофигизма. Всем было на всё плевать. Ни кто не имел ни малейшего интереса к результатам своего труда. С предприятий тащили всё, что могли. Этих людей называли «несуны». Обратите внимание, их как бы и не считали ворами, для их действий пришлось придумать особое слово – «несун». Человек, который что-то выносил со своего завода, общественным сознанием совершенно не воспринимался, как человек укравший. У кого он украл? Это ж всё ничьё. Даже очень честные люди, которым ни когда и в голову не пришло бы украсть у другого человека хотя бы какой-нибудь пустяк, со своих предприятий тащили всё, что не приколочено.