А как шикарно преподавалась литература! Все мы знали стихи тупого бездаря Демьяна Бедного. О существовании великого русского поэта Николая Гумилева нам даже не сообщали. Роман Чернышевского «Что делать?» изучался со всей тщательностью, хотя этот текст вообще не имеет отношения к литературе. Прекрасный русский писатель Николай Лесков в школьную программу не входил. О жизни купечества мы узнавали исключительно из пьес Островского, «темное царство» и так далее. Удивительно светлый русский писатель Иван Шмелев, который вырос в купеческой среде, оставался под запретом. Бездарный Фурманов, разумеется, стоял на почетном месте в школьной программе. О гениальном русском писателе Михаиле Булгакове ни слова не говорили ни в школе, ни в вузе, хотя Булгаков при Брежневе был уже издан, но его книги тут же превратились в библиографическую редкость.
О блистательных романах Дмитрия Мережковского мы тогда вообще не слышали, Мережковского издали только в 1990 году. Сейчас уже невозможно понять, как можно говорить о русской литературе и не говорить о романах Дмитрия Сергеевича.
Советская власть замалчивала существование половины русской литературы, причем лучшей половины. Конечно, нам рассказывали не только о советских бездарях, но и о гениальных русских писателях, но как о них рассказывали? Пушкин в изображении советских литературоведов, к примеру, превращался в этакого «несгибаемого борца с режимом». Хотя Пушкин лишь отчасти соответствовал этому образу только в молодости, а в зрелые годы Александр Сергеевич был убежденным монархистом и глубоким христианином. Как вы думаете, нам хоть слово говорили о монархических и православных стихах Пушкина?
Та же история с Гоголем. Он, дескать, «высмеивал царизм». Нам ведь не рассказывали, как сильно переживал сам Гоголь по этому поводу в зрелые годы. И «Размышления о Божественной литургии» в школе, конечно, не изучали. Таких примеров можно бы без счету привести. Короче, литературу нам преподавали не только лживо, но и подло.
Тоже самое с историей. Карл Маркс считал, что движущей силой истории является классовая борьба. В соответствии с этим совершенно антинаучным утверждением и был построен весь курс всемирной истории в советской школе. Обычные разбойники и убийцы, такие, как Разин и Пугачев, преподносились, как великие герои. История всего мира в советском изложении превращалась в прославление кровавых маньяков, то есть лидеров классовой борьбы, которых нам предписывали «любить и жаловать».
Про вузовский курс философии вообще молчу. Любой дремучий дурак, если он отрицал существование мистической реальности, преподносился, как великий философ. Отдельное спасибо за курс «Научного атеизма» – самый антинаучный курс советского высшего образования. В основу «лучшего в мире образования» была положена единая и для всех обязательная точка зрения по всем вопросам жизни, что вынуждает считать его образованием преступным, как минимум во всем, что касается «человековедения». Проблема даже не в том, что эта обязательная точка зрения была лживой, кто-то может так и не считать. Проблема в том, что существование других точек зрения тщательно замалчивалось, либо они представлялись в оглупленном варианте, либо в двух словах. Это само по себе ставит образование на антинаучные рельсы.
Говорю о тех дисциплинах, которые знаю, с математикой всё, очевидно, было не столь ужасно, но в том, что касается гуманитарных дисциплин советское образование носило зомбирующий, калечащий сознание характер. И доныне вокруг нас полно умственных калек, жертв советского образования. А кому-то потом полжизни пришлось «по капле выдавливать из себя» ту советскую пакость, которой забивали наши головы.
Так что не надо мне рассказывать о том, что советское образование было лучшим в мире, а потом эту систему разрушили. Образовательная модель в СССР была и правда неплохая ровно постольку, поскольку вовсе не была советской, но содержание образования было ужасающим.
Чем меньше нашим людям нравится то, что происходит сейчас, тем более они склонны идеализировать то, что было тогда. Но если сейчас что-то плохо, это ещё не значит, что тогда было хорошо. На этой примитивной логической ошибке строится едва ли не вся ностальгия по СССР. Поклонники СССР не столько хвалят ту жизнь, сколько ругают нынешнюю. Но я вовсе не склонен идеализировать современную жизнь и ругать её могу долго и увлеченно. Только это другая тема. Недовольство демократической реальностью не делает из меня поклонника СССР.
Помню, в 1992 году один неглупый человек сказал мне: «Мы ушли от плохого, но пришли к ужасному». Я ответил: «Напротив, считаю, что мы ушли от ужасного, а пришли к плохому». Хорошо не было ни тогда, ни сейчас, но разница между плохим и ужасным весьма существенна, их не надо путать.
Используя православную терминологию, можно сказать, что современная власть являет собой воплощение греха естественного, а советская власть являла собой воплощение греха противоестественного. Дурости и гадости современной жизни проистекают всего лишь из несовершенства человеческой природы. Советский идиотизм проистекал из того, что коммунисты пытались заставить нас жить так, как людям жить вообще не свойственно, как они в общем-то и не могут жить.
Недавно мне сказали: «Раньше власть строилась на коммунистической лжи, теперь власть строится на демократической лжи. Какая разница?» Я ответил: «Разница в том, что раньше власть врала и запрещала знать правду, а теперь власть врёт, но правду знать не запрещает».
Эта разница огромна. Официальное враньё можно вообще не слушать, но тогда мы не имели возможности получить хоть какую-нибудь альтернативную информацию, на которой можно было бы выстроить хоть какое-нибудь альтернативное мировоззрение. За хранение у себя дома безобиднейшего «Доктора Живаго» при безобиднейшем Брежневе можно было и тюремный срок схлопотать. Нам ведь ни кто не доказывал неправильность позиции идеологических противников советской власти, просто тексты, написанные идеологическими противниками, были недоступны. Сейчас, пожалуйста: какой бы тип мировоззрения человека не заинтересовал, он найдёт в свободном доступе любое количество информации для развития этого мировоззрения.
Ну а для тех, кому начихать на любое мировоззрение, сейчас в свободном доступе есть 30 сортов колбасы, причём, как минимум, 3 из них по качеству не хуже советской. Один из сортов колбасы так и называется – «Советская». То есть, собственно, вот в чем разница: сейчас колбаса «Советская» есть. А тогда колбасы «Антисоветской» не было.
Вместо эпилога
«Ленин и печник»
При Брежневе мы учили в школе стихотворение «Ленин и печник». При Горбачеве, когда уже работал учителем, я сам задавал детям учить это стихотворение, так что многое из него помню наизусть. Уже тогда я видел в этом стихотворении некоторые странности, а сейчас вообще не могу понять, как такое можно было заставлять учить детей.
Итак, последние годы Ленина. Он уже отошёл от дел, живёт в Горках, лечится. Автор нетленного шедевра уверяет нас в том, что Ленина в Горках все очень любили и, разумеется, очень хорошо знали. Один только печник почему-то не знал Владимира Ильича в лицо.
Видит издали печник,
Видит кто-то незнакомый
По лугу по заливному
Без дороги, напрямик.
Сразу начинаются странности. Стихотворение вроде бы прославляет Ленина, но его отправная точка в том, что Ленин проявлял неуважение к крестьянскому труду. Положим, живых рабочих Ленин до революции вряд ли вообще видел, но ведь о крестьянском труде он должен был иметь представление, поскольку и сам раньше был мелким помещиком. Понятно, что косы ни когда в руки не брал, но ведь должен был видеть, как косят, и должен был понимать, что притоптанную траву уже не скосить, и что он сейчас затрудняет предстоящий труд крестьян. Торопиться ему в Горках было совершенно некуда, так что если бы он имел хоть каплю уважения к крестьянскому труду, конечно, обогнул бы заливной луг. Короче Ленин здесь предстает в роли мелкого пакостника.
Ну вот печник и решил его совершенно справедливо выругать, ещё не зная, что имеет дело с вождем трудового народа:
Эй там, кто там ходит лугом,
Кто велел топтать покос?
Да с плеча на всю округу
И поехал, и понёс.
Разошёлся, а прохожий
Улыбнулся, кепку снял.
«Хорошо ругаться можешь», -
Только это и сказал.
Меня здесь больше всего удивляет, что этот пакостник даже не извинился. Нет бы сказал: «Прости, дорогой, ты прав, конечно, надо было покос обогнуть, учту на будущее». Но он совершенно не чувствует себя виноватым. Извинятся – это, видимо, не его стиль. Нам объясняли, что Ленину понравилось, как рьяно крестьянин радеет за народное добро. Но ведь в роли разорителя народного добра здесь выступает сам Ленин. Читателей, очевидно, должно было восхитить, что Ленин не заорал на печника: «Да как ты смеешь? Да ты хоть знаешь, кто я?» А Ленин даже не назвал своего громкого имени, которое, очевидно, давало ему право на любые пакости. Вот каким добрым и скромным был Владимир Ильич. Лишь когда печник потребовал назвать фамилию, он раскрылся:
«Ленин», – просто отвечает.
«Ленин?» Тут и сел старик.
От мысли, что он выругал самого Ленина, печнику стало дурно. И опять непонятно почему. Он мог бы и гордиться тем, что самому Ленину спуска не дал, потому что теперь равенство и требования ко всем одинаковые. Но печник был насмерть перепуган, и вот этого я ещё в школе ни как не мог понять. Ведь нам говорили, что Ленин был очень добрым, так чего же тогда печник напугался?
И вот так, в страхе, печник дожил до зимы. Когда к нему явились два красноармейца и позвали его к Ленину, печник не усомнился в том, что пришёл час расплаты. Едва представ перед Лениным, он тут же начинает каяться:
– Признаю свою ошибку…
Только Ленин перебил:
– Вот ты что, – сказал с улыбкой, -
Я про то давно забыл.
Ещё в школе меня удивил этот диалог. О какой такой «своей ошибке» говорит печник, если он тогда был по-существу прав, лишь малость грубоват, так ведь он пажеский корпус не заканчивал. В чем ошибка-то? В том, что покос топтать на самом деле можно? В том, что раз ты Ленин, так тебе всё позволено?