Нэнси покраснела.
– Спасибо, Джек. Мои подруги по гольф-клубу умрут от зависти. Впрочем, я не стану использовать мяч для игры, а лишь принесу его, чтобы похвастаться.
Джек взял ее руку в свои ладони.
– Был рад познакомиться с вами, Нэнси.
– Взаимно, Джек.
В этот тошнотворный момент фэн-фестиваля я открыла дверь.
– Если что, можешь звонить мне на мобильный. В три часа я встречаюсь с мистером Араси в доме на Трэдд-стрит. После чего вернусь сюда, чтобы сделать ряд звонков.
– Поняла! Кстати, я сохранила эту статью из газеты для твоего альбома с вырезками. Между прочим, с новой прической тебе гораздо лучше.
– Спасибо, Нэнси. Буду помнить об этом, когда в следующий раз захочу сделать завивку.
Нэнси помахала нам, и Джек открыл мне дверь.
– Поедем на вашей или на моей? – спросил он.
Его «Порше» стоял перед моим белым «Кадиллаком».
– Если я предложу на моей, вы наверняка запротестуете.
– Пожалуй, – сказал он и, шагнув к пассажирской двери «Порше», открыл ее для меня.
Подойдя к двери, я замерла на месте, широко раскрыв от удивления рот.
– Вы пытаетесь ловить мух или хотите мне что-то сказать?
Я шлепнула себя ладонью по лбу.
– Марк Лонго. Вы сказали, что он старший из внуков Джозефа Лонго. Так вот, мне в офис позвонил некий Марк, но не оставил ни сообщения, ни номера телефона – только имя. Я выбросила листок и забыла о нем. Я не знаю никаких Марков. Не кажется ли вам странным, что мы говорим о Марке Лонго? Вдруг это один и тот же Марк? И ему нужен риелтор.
Джек задумчиво выгнул бровь.
– Возможно.
Я подождала, когда Джек закроет мою дверь и, обойдя машину, сядет на водительское сиденье.
– Если это один и тот же Марк, как вы думаете, это простое совпадение?
Джек посмотрел на меня примерно с тем же выражением, что было на фото на обратной стороне суперобложки, и я поняла, почему он был гвоздем утреннего ток-шоу. Кстати, еще один факт, который я узнала благодаря Гуглу.
– Поверьте мне, Мелли. В моей работе, где старые секреты из кожи вон лезут, чтобы остаться секретами, нет такой вещи, как совпадение. – С этими словами он завел машину и вырулил на улицу.
Я попыталась напомнить ему, что меня зовут не Мелли, что единственный человек, который когда-то так меня называл, навсегда испоганил для меня это имя, но промолчала. Я посмотрела на профиль Джека: брови задумчиво нахмурены, на скуле пульсирует жилка, и мне подумалось, что это и есть настоящий Джек Тренхольм, тот, которого он сам так тщательно прятал от глаз восхищенных фанатов и ведущих ток-шоу.
Внутри Джека, который сейчас сидел рядом со мной, как будто что-то тлело, нечто темное и жгучее. Это нечто подстегивало его, гнало вперед, и у него даже не находилось минуты, чтобы сесть и задуматься. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что это как-то связано с призраком женщины, который, как тень, следовал за ним. Я и сейчас почувствовала ее присутствие: печаль, боль утраты. Но я чувствовала и что-то еще; у этой женщины, кем бы она ни была, имелся секрет. Секрет, который она хотела поведать Джеку. И, к сожалению, она выбрала меня, чтобы я поняла, что это такое.
Я отвернулась, глядя в окно на старые улицы Священного города, и в очередной раз пожелала, чтобы мертвецы оставили меня в покое.
Глава 8
Я продолжала задумчиво смотреть в окно и промолчала даже тогда, когда Джек, объехав рынок с севера, быстро покатил вдоль берега реки. Он остановился перед банком на углу Гадсден- и Калхаун-стрит, чье здание давно удостоилось клички «поганка» и вполне могло претендовать на звание самого уродливого в городе. При виде его нос морщили не только защитники исторического наследия города, но и любой прохожий с хорошим вкусом.
– Зачем вам было ехать в такую даль? Неужели рядом с магазином ваших родителей нет банкоматов? – спросила я, когда Джек вернулся в машину.
Он сверкнул своей фирменной улыбкой.
– Потому что в этом филиале у меня знакомая, старший кассир, и она неизменно старается всячески мне угодить, чтобы я ушел от нее довольным клиентом.
Я крепко сжала губы, чтобы он понял, что мне не смешно.
– И это нужно было сделать прямо сейчас?
– Извините. Но я задолжал матери небольшую сумму, и она наверняка будет рассчитывать на то, что при встрече я верну ей деньги.
– Вы взяли деньги в долг у родной матери? – спросила я, не веря своим ушам.
– Я проиграл пари, – ответил Джек и, нажав на газ, выехал на Калхаун-стрит.
– Вы заключили с матерью пари и проиграли? О чем же был спор? – спросила я с улыбочкой.
– Не имею права вам говорить, – ответил он, покосившись на меня.
– Не имеете права? Почему? Тоже мне, бастион секретности! Любой, кто захочет что-то узнать о вас, найдет все, что ему нужно, в Интернете.
Он упрямо выпятил нижнюю челюсть.
– Но есть вещи, о которых вам не расскажет даже Гугл.
Обиженная тем, что он не желает делиться со мной секретом, я скрестила руки на груди.
– Смотрю, вы не любитель проигрывать, даже собственной матери.
– И это тоже, – ответил он и усмехнулся. – Помимо всего прочего.
Я отвернулась. Не хотелось, чтобы он заметил, что эта его внезапная скрытность возбуждает меня. Возможно, потому, что он уже и так многое знал обо мне. А может, это было что-то совсем другое.
Мы молча проехали несколько кварталов до Кинг-стрит, где Джек припарковался у тротуара неподалеку от антикварного магазина его родителей. Я нервничала из-за предстоящей встречи с его матерью. Встав, я разгладила свою узкую белую льняную юбку и направилась вместе с Джеком к внушительным витражным дверям, что вели в почтенный магазин антиквариата.
В ноздри тотчас ударил запах, точно такой же, как и у старых домов, – смесь гниения и тлена, огромных счетов за ремонт и мертвых людей. Он принес с собой и старые воспоминания, ворошить которые мне было совершенно ни к чему.
Демонстрационный зал был до отказа набит темной полированной мебелью, которая, однако, не подавляла. На маленьких столиках здесь и там были расставлены хрупкие безделушки, оттеняя темно-красные стены и броскую позолоту люстр на потолке. Со стен, заключенные в позолоченные рамы, на нас взирали выполненные маслом портреты мужчин, женщин и детей, словно пытаясь показать домовладельцам Чарльстона, как шикарно будут смотреться красивая мебель и настенные украшения в их собственных богатых домах. Проходя по Кинг-стрит, я всегда заглядывала в эти витрины, снедаемая желанием войти и коснуться старого дерева. Впрочем, не меньше мне хотелось и прямо противоположного: отвернуться и забыть, почему я так ненавижу старые дома и мебель.
Нам навстречу из глубин магазина вышла невысокая белокурая женщина – со строгой прической, в элегантном костюме и туфельках от Шанель. По темно-голубым глазам и изящной форме бровей я моментально узнала в ней мать Джека. Интересно, выгибать бровь он тоже научился у нее, или это черта, унаследованная от всех Тренхольмов?
– Джек, дорогой. Тебе давно пора заглянуть ко мне в магазин и проведать старушку-мать.
Она взяла обе его руки в свои и, привстав на цыпочки, подставила щеку для поцелуя. У нее была гладкая, безупречная кожа и лицо из породы тех, что с возрастом становятся лишь прекраснее, как будто в жизни с ней случалось только хорошее и не было никаких забот и переживаний, которые бы наложили на него свою печать. Что вряд ли, если она действительно была матерью Джека.
– Ты принес мои деньги?
Он поцеловал ее, а затем заключил в медвежьи объятия, в которых она, похоже, чувствовала себя вполне комфортно. Я невольно улыбнулась.
– Каждый раз, когда я вижу тебя, мам, ты становишься все моложе и моложе. Ты должна показать мне, где он, этот твой источник молодости. Да, я привез твои деньги. И мы с тобой будем в расчете.
Она улыбнулась, и они оба обратили на меня взгляды своих одинаковых глаз.
– Мама, это моя новая знакомая, Мелани Миддлтон. Мелани, это моя мама, Амелия Тренхольм.
Она посмотрела на меня и протянула руку. Я пожала ее и удивилась твердости рукопожатия, тем более что ее кожа на ощупь была такой же мягкой, что и на вид. Не выпуская моей руки, Амелия Тренхольм пристально посмотрела мне в лицо. У меня шевельнулось нехорошее чувство.
– Рада познакомиться с вами, – пролепетала я, пытаясь предотвратить неминуемую катастрофу.
– Мы встречались раньше, – сказала она, беря мою руку в обе свои. – В доме вашей бабушки на Легар-стрит, когда вы были маленькой девочкой. Мы были подругами, ваша мать и я. – Она пытливо посмотрела мне в лицо.
– Я помню, – ответила я, не решаясь посмотреть ей в глаза. – Но я никогда не видела связи между подругой матери и матерью Джека, хотя у вас одно и то же имя. Наверное, потому, что я не помнила, что у вас есть сын.
Она кивнула.
– Ничего удивительного. Когда я приходила в гости к вашей матери, я оставляла Джека дома. Не считая вас, Джинетт не жаловала маленьких детей.
«Я даже знаю почему», – чуть не вырвалось у меня, но промолчала. Я давно похоронила память о матери и не собиралась воскрешать ее призрак.
Миссис Тренхольм улыбнулась.
– Вы похожи на нее. У вас отцовские глаза, но все остальное – от Приоло. Вы тоже поете?
– Не могу взять ни одной ноты, – призналась я, опуская руку. Мне страстно хотелось сменить тему, и вместе с тем было грустно лишаться тепла ее руки. Мне давно не напоминали о том, чего я так долго была лишена. С другой стороны, как можно тосковать по тому, чего у вас никогда не было?
– Но вы хотя бы любите оперу? Ваша мать в свое время сделала себе имя в Европе. Мне казалось, у вас непременно должен быть слух.
Джек хихикнул у меня за спиной.
– Мама, она слушает группу «ABBA». Думаю, этим все сказано.
Я была готова огрызнуться, мол, если я равнодушна к опере, это еще не значит, что я не слушаю другую музыку, но по какой-то причине мне захотелось предстать перед его матерью в самом лучшем свете.