Я швырнула телефон в угол комнаты, а сама сжалась в комок под одеялом. Так я просидела всю ночь, пока сквозь щели жалюзи в комнату не начал заползать рассвет.
Джек поднял руку и потер волосы, стряхивая налипший кусок краски.
– Если вы не против, я буду держать телефон в своей комнате, и, если шутник позвонит снова, он узнает, что вы здесь не одна. Возможно, этого будет достаточно, чтобы он прекратил свои ночные проделки.
– Спасибо, – поблагодарила я, надеясь, что никаких телефонных звонков от моей бабушки тоже не будет. Даже я не смогла бы их объяснить.
Мы вернулись к работе. Я покосилась на Джека – с чего это он сегодня такой молчаливый? Мне было видно, как его губы подрагивают в такт движениям шпателя. Молчание явно давалось ему нелегко.
– Он вас еще не поцеловал? – не выдержал он.
– Кто? Генерал Ли? Я даже близко не подпускаю его.
Джек ухмыльнулся.
– Значит, еще нет.
– Откуда вы знаете, что он не поцеловал меня?
Джек посмотрел на меня. Наши взгляды встретились.
– Но я это знаю, не так ли?
Слишком смущенная, чтобы ответить, я вонзила шпатель в очередной слой краски и, отковыривая его, представила себе Джека.
– Вы не находите это странным, Мелли? Вы провели уик-энд в его пляжном домике, трижды в неделю ездили с ним ужинать в ресторан, или в театр, или куда-то еще, и почти каждый вечер зависали с ним здесь. Либо он гей, либо тут есть что-то еще.
Я выронила нож и в упор посмотрела на Джека.
– Почему это делает его геем?
Джек повернулся ко мне. Его взгляд показался мне серьезнее обычного.
– Потому что, если парень провел с вами столько времени и до сих пор даже не поцеловал вас, этому должно быть объяснение.
Я открыла рот, чтобы сказать что-то в свою защиту, но, когда поняла, к чему клонит Джек, пролепетала что-то невнятное, умолкла и, поджав губы, взяла в руки тонкий ювелирный нож, который Софи дала мне, чтобы выковыривать старую краску из причудливой резьбы каминного фриза.
Джек продолжал сверлить меня глазами.
– Поэтому я предполагаю, что есть что-то еще, – мягко произнес он.
Я не знала, как мне поступить. Должна я чувствовать себя польщенной или выйти из себя? Поэтому я промолчала.
– И много вы показали ему домов?
– Несколько. Ни один его не устроил, – сказала я, вспомнив вялый интерес Марка к домам, которые мы с ним осмотрели.
– Просто дайте мне знать, если он что-то решит купить. Но я готов поспорить, что он ничего не купит.
– Поживем – увидим, – сказала я, вскидывая подбородок.
– Это точно, – отозвался Джек, вонзая шпатель в каминную полку.
Некоторое время мы молчали, пока я, наконец, не вспомнила, что хотела спросить.
– Как продвигается работа над книгой?
– Медленно. С большим скрипом, спасибо. Я тут изучал материалы о семействе Вандерхорст. Весьма любопытно, хотя и не слишком информативно. Настоящая голубая кровь Чарльстона – обосновались здесь еще в те времена, когда город назывался Чарльз-Таун. Со времен революции все их мужчины сражались в каждой войне. Но, увы, ничего нового, чего бы мы еще не знали об исчезновении Луизы Вандерхорст в тридцатом году. Правда, я нашел подтверждения того, что Роберт Вандерхорст и ваш дед были друзьями и вместе учились в юридической школе. Похоже, что Гас был также шафером Роберта на его свадьбе.
– Я в курсе, миссис Хулихан показала мне фотографию. Висит в рамочке в гостиной на верхнем этаже, если вам интересно ее увидеть. Впрочем, какая разница. Хотя нет, в эту ситуацию я влипла исключительно благодаря дедушке Гасу. Не будь он знаком с мистером Вандерхорстом, этого никогда бы не случилось.
Джек поднял бровь, но ничего не сказал.
Я вычесала из волос хлопья краски, упавшие откуда-то с потолка.
– Вы нашли что-нибудь интересное в бумагах, что хранятся в столе на чердаке?
– Пока занят их изучением. Но я выяснил, что плантация «Магнолия-Ридж» перешла в собственность штата из-за невыплаты налогов на имущество. И это при том, что даже во времена Депрессии мистер Вандерхорст оставался весьма состоятельным человеком – что весьма интересно само по себе, – однако перестал платить налоги. Как будто после смерти жены он на все махнул рукой.
– Судя по состоянию кухни и сантехники, он махнул рукой и на этот дом. Сомневаюсь, что они сильно изменились с двадцатых годов.
Джек фыркнул.
– Судя по ледяному душу сегодня утром, я склонен с вами согласиться. Кстати, вы забыли на карнизе свой бюстгальтер. Я не стал его снимать, хотя и попытался не намочить.
Я прикусила щеку, чтобы скрыть неловкость. По крайней мере, Джек не стал шутить по поводу его небольшого размера.
– Спасибо, что сказали.
– Не стоит благодарности, – ответил он, и я услышала усмешку в его голосе. – Сначала я подумал, что это рогатка, пока не увидел две маленькие чашечки.
– Довольно, Джек.
– Да, мэм, – сказал он, пытаясь сосредоточиться на удалении старой краски.
Мы трудились с ним еще около часа. Наш разговор то и дело перескакивал от текущих событий к чему-то смешному. Я так увлеклась болтовней, что не сразу заметила, что совместными усилиями мы удалили краску с площади, не превышавшей размером обеденную тарелку. Джек бросил шпатель и вытер ладонью лоб. Новый и, разумеется, исправный кондиционер будет установлен не ранее следующей недели, поэтому в качестве временной меры на полу выстроилась шеренга вентиляторов. Правда, толку от них было мало, они только гоняли по коже ваш собственный пот.
– У меня возникла идея. Я сейчас вернусь.
Он вернулся через пять минут, вооруженный тепловой пушкой.
– Мне ее дал ваш отец. Он брал уроки в «Хоум Депо», и его заверили, что это поможет нам с некоторыми видами работ. Софи хватило одного взгляда на эту штуковину, чтобы потребовать убрать ее. Так что вам придется пообещать мне, что Софи ничего не узнает. Она скорее предпочтет, чтобы мы лишились всех наших десяти пальцев, чем взяли на вооружение современные методы. Но, с другой стороны, это ведь ваш дом, верно?
Я отбросила шпатель.
– Закройте дверь и заприте ее на ключ.
Джек тихо закрыл дверь и повернул в замке ключ, пока тот не щелкнул.
– Если она постучит, можно будет притвориться, что мы устроили борьбу голышом.
Я подбоченилась.
– В таком случае я бы предпочла, чтобы она поняла, что мы ее обманули.
Джек усмехнулся и подошел к каминной полке.
– Кстати, взгляните – рядом с камином есть розетка. Значит, так тому и быть. – Воткнув штепсель тепловой пушки в розетку, он нажал кнопку и прислушался к приятному урчанию крошечного моторчика.
– Что бы вы делали без меня? – спросил Джек.
– Облила бы дом керосином и поднесла спичку.
– Тогда хорошо, что я здесь.
– Думайте что хотите, – сказала я, глядя, как латексная краска отстает и скручивается под струей горячего воздуха. – Мне все равно придется вручную отскребать краску вокруг этих дурацких листьев.
– Угу. В этом-то и вся фишка.
Я наигранно закатила глаза. Я бы ни за что не призналась Джеку, но мне было приятно видеть, как картины, вручную вырезанные художником более ста лет назад, с удалением всех этих слоев краски оживают прямо на глазах. Разумеется, не так приятно, как продать этот дом за огромную сумму, но все равно приятно.
С ювелирным ножиком в руках я без особого энтузиазма вернулась к более сложным частям фриза. Джек же взял на себя куда более ответственный труд – провести тепловой пушкой по окрашенным поверхностям, наблюдая, как скручивается и отшелушивается краска. Он сосредоточился на том месте, где камин соприкасался со стеной. Здесь скопился такой толстый слой краски, что между обеими поверхностями не было никакой границы. Присев на корточки у основания камина, Джек чистой кистью сметал в сторону упавшие чешуйки краски. И вдруг его тепловая пушка умолкла.
– Что это? – спросил он.
Я присела на корточки рядом с ним и заглянула в открывшийся зазор между стеной и камином. Там торчало что-то вроде прямоугольного лоскутка ткани.
– Одну минутку, – сказала я и, встав, через всю комнату прошла туда, где на полу стояло старое радио с длинными рожками антенны. Его нарочно отключили от розетки, чтобы освободить место для вентиляторов. Взяв радио, я вернулась к камину. Засунув одну из антенн в зазор, я подтянула лоскут к краю, где Джек, зацепившись ногтем, затем окончательно извлек его из темницы.
– Похоже на вышивку крестиком, – сказал он, расправляя лоскут на коленке. Было видно, что это очень старая ткань, пожелтевшая и ветхая, однако на редкость хорошо сохранившаяся для ее возраста. Хотя шелковые нити выцвели, цвета все еще были различимы. Посередине была вышита весьма реалистичная картинка дома, в котором мы сейчас находились. Картинку обрамляли причудливые сценки: лужайки, животные, деревья, растения в горшках. Эти сцены перемежались различными орнаментами, как будто вышивальщица решила включить каждый освоенный ею орнамент.
В самом низу бледно-желтой нитью было изящно вышито: «Эмили Вандерхорст, 13 лет, 1849 год». Эти слова были заключены в рамку волнистой виноградной лозы, а по бокам вышитого над именем стихотворения жужжали, вылетая из ульев, крошечные пчелки. Я прочла стихотворение вслух:
– «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них. Я Господь, Бог ваш. Левит 19:31».
Глядя поверх вышивки, я встретилась взглядом с Джеком. Тот растерянно выгнул бровь.
– Похоже, тогда было принято вышивать расхожие цитаты из Библии.
Я кивнула и вновь посмотрела на вышивку, как будто опасалась, что если не сделаю этого, то наверняка что-то упущу.
– Оно так. Странно другое… эта вышивка… она особенная.
Джек недоуменно посмотрел на меня.
– Она как будто вышила это в наказание, вам не кажется? Как если бы учитель заставил ученика сто раз написать на доске: «Я не буду болтать на уроках». Такое впечатление, что бедную Эмили заставили вышить эту цитату из Библии, чтобы она ее запомнила.