– Что-нибудь случилось? – раздался позади меня громкий голос Юли.
И как я ее не заметила? Хотя и немудрено – вертела головой по сторонам, а она зашла с тыла. Наталья с Аленой были слишком увлечены, чтобы обращать внимание на кого-то еще, кроме самих себя. Разом повисла напряженная тишина. Определенно, Юля поняла, о чем идет речь, – не могла не слышать, но вот вида не подала. Не обиделась, не оскорбилась. Только плотно сжатые губы и напряженно прищуренные глаза выдавали негативную реакцию.
Мы беспомощно переглянулись. Вопрос требовал ответа. Но его не последовало. Раздался новый – Наташкин:
– У Дульсинеи Петровны, тьфу, прости Господи, Евдокии Петровны была большая сумка?
Если Юля и удивилась, то виду не подала:
– Что значит, была? Она у нее есть. Уложила в нее все необходимые вещи и вместе с ней отчалила. А до берега мы ее попеременно за ручки тянули. Попробовали тянуть вдвоем – неудобно. Я предлагала ей часть вещей оставить – все равно возвращаться придется, но она не согласилась. Признание этого обстоятельства лишало ее возможности считать нас с Валерием наказанными…
– Ну! Что я говорила?! – радостно воскликнула Алена и, подлетев к Юле, чмокнула ее в щеку. – Если ты что-то и слышала, считай, что ничего не слышала. Мои старшие, по возрасту, подруги от безделья свихнулись.
Наталья, снисходительно улыбаясь, излучала своим видом немножко подпорченное торжество справедливости. Надо думать, подпортила его я. От растерянности сразу не получилось подыграть общему благодушию. В итоге на меня с плохо скрытым недовольством уставились все трое.
Я поморгала глазами и решила, что с меня хватит. В конце концов нельзя же быть виноватой без вины и за все сразу.
– Что будем делать с Наиной Андреевной? – постаралась перевести разговор в другое русло. – Допустим, я приму снотворное и в честь собственного дня рождения сделаю себе на ночь подарок – буду дрыхнуть. Не умею уговаривать сумасшедших. Делите вахту между собой.
– Ничего не надо делить, – спокойно возразила Юля. Такое впечатление, что это не она недавно рвалась за лекарством в дверь комнаты Дульсинеи. – Я вполне справлюсь сама. Удалось отыскать упаковку в тумбочке у Валеры. Мне как-то и в голову не пришло туда заглянуть. Единственное, о чем попрошу, – погулять с Наиной Андреевной немного, пока я приготовлю ей что-нибудь. Но она уже вполне в себе.
– А вы не задумывались об устройстве ее в какое-нибудь специализированное заведение? – задав вопрос, Наталья мельком взглянула на меня. – Помнишь, как твою сбрендившую тетушку из Тамбова? Она, к счастью, не дожила до этого радостного события… – Подруга тяжело вздохнула.
Я таки проглотила многозначительную фразу о сыновнем долге, готовую сорваться с моих губ, и благоразумно промолчала. Моя тетушка вместе со своим старческим маразмом – целиком и полностью порождение бурной фантазии Наташки. И то до слез жалко было расставаться с родственницей. Но тут реальная психбольная со своими, прямо скажем, страшными заморочками.
– Все зависит от Валерия, – сухо пояснила Юля. – Это не моя мать, и решать ему.
– А Евдокия Петровна, вероятно, очень любит вас и жутко ревнует ко всем? – переключилась я на нужную мне тему.
– Да, любит… – Юля, возможно, и хотела просто отговориться, но ее слова прозвучали так неискренне, что она сама смешалась и принялась что-то лепетать о необходимости срочной явки на кухню.
Я посмотрела ей вслед с сожалением – надо же, упустить такой подходящий момент для расспросов! Машинально взглянув себе под ноги, увидела маленькую змейку, удиравшую следом за Юлей, и ужаснулась. В ту же секунду выскочила из тапочек дочери – они лихо улетели в ее сторону вместе с кучей замечаний по поводу безалаберности Алены. Следует следить за своими вещами и не подсовывать матери собственную обувь.
– Немедленно забери тапки обратно! Они мне маловаты! – выдала я и босиком, внимательно изучая дорогу, рванула вслед за Юлей.
– О как! С возрастом точно дуреют, – прокомментировала мое выступление ошалевшая Наташка. – Вчера еще она такой не была…
– Может, и вправду температура поднялась? – недоуменно проронила Алена. Дальнейшее я уже не слышала…
Юля на кухне гремела кастрюлями и при моем появлении слегка улыбнулась. Я зачем-то поздоровалась и с деловым видом принялась тщательно мыть руки.
– Вы с Аленой обувь поочередно носите? – спросила она.
Я забормотала о тапках, которые подхватывают все, кому не лень, и слегка покраснела, отметив при этом, что чувства стыда у меня пока еще есть.
– Ир, ты хотела у меня о чем-то узнать? – донесся до меня голос Юли.
Пожав плечами, я как можно равнодушнее спросила:
– Валерий приезжал ночью домой?
Определенной реакции на свои слова я ожидала, но не такой же! У Юли вывалилось из рук полхолодильника. Точнее – почти все продукты с верхней полки. Девушка пыталась ухватить открытый пакет молока, стоявший у задней стенки. После моих слов ее попытка увенчалась успехом. Но рука дрогнула, дернулась слишком резко, и вслед за пакетом к Юлькиным ногам полетели съестные припасы. Батон варено-копченой колбасы, задумчиво покачавшись на краю полки, решил не отставать от общей компании и свалился последним, удачно попав одним концов прямо в банку со сметаной. Наградой ему был небольшой фейерверк из белых ошметков. По полу мирно текла молочная река с кисельными берегами, выпавшими из маленькой кастрюльки. Надо полагать, труды Дульсинеи Петровны пропали даром. То тут, то там живописными кусочками валялись черепки от зеленой керамической салатницы вперемешку с Натальиным кулинарным шедевром. Пакеты и пакетики, пара маленьких кастрюлек с непонятным содержимым стойко держались вместе на полу, так сказать, прямо у входа в холодильник.
Ответа на вопрос я так и не получила. Было не до того. Мысли переключились на ликвидацию последствий стихийного бедствия, но некая заторможенность с обеих сторон не позволяла действовать быстро. На пороге кухни замерли Наташка с Аленкой.
– Это, наверное, праздничный обед, – проявив редкую догадливость и слегка заикаясь, пролепетала Алена. – Подают прямо на полу. Форма одежды – парадная. Можно без обуви, – мельком взглянув на мои ноги, увереннее продолжила она.
Юля, проследив за направлением белого ручейка, самозабвенно принялась рассказывать о молоке трех с половиной процентов жирности, которое и в подметки не годится натуральному, впрочем, как сметана и творог.
Дольше всех молчала Наташка. Как и ожидала, добром это молчание не кончилось. Подруга просто копила силы. А потом она заорала, да так несвязно, что я поняла только одно – во всем виновата только моя персона, поскольку без конца бегает тонуть, постоянно ворует чужую обувь, босиком влезает в холодильник и вообще – туда, куда не следует. Но главное – подруга признала себя круглой дурой, поскольку поддалась на уговоры отправиться вместе со мной отдыхать вдали от собственной дачной крепости, в которой могла бы хоть на время от меня укрыться. Это признание несколько охладило ее пыл, и она примолкла, взгрустнув о родных грядках. Обижаться на нее не стоило. Она с раннего утра торчала на кухне, чтобы устроить мне сюрприз в виде накрытого к радостному событию стола, и бац! Все насмарку!
«Долг платежом красен, – не к месту подумала я. – Она сюрприз мне, я – ей. В принципе во всем действительно виновата я. Не вовремя спросила у Юли о Валерии. Но зато ответ Юлии мне уже не важен. Я его получила». Не обращая внимания на сольный номер подруги – поорет и успокоится, принялась копаться в не поддающейся детальному описанию куче, пытаясь спасти то, что не погибло безвозвратно, – к примеру, батон колбасы под скромным названием «Дон Кихот». Честное слово, Мигель Сервантес де Сааведра за последнее время очень назойлив. Интересно, кому же это пришла в голову идея обозвать колбасу именем великого идальго?
– Вам Дон Кихота в нарезку или кусочком? – пробормотала я, поставив себя на место продавца.
Ответить самой себе не пришлось. Помешала Наташка. Решительным движением ноги она отгребла часть бывших съестных припасов от холодильника и, ворча, что дверцу следует закрывать в первую очередь, присоединила их к общей массе.
– Вот теперь копайся на здоровье! Ну надо же! Такой салат в помойку отправить. Я его и сама не попробовала – ждала, пока настоится. Настоялся, блин!
– Это я во всем виновата, – подала голос Юля. – Руки не из того места растут. Ир, ты извини, пожалуйста.
– Забыли! – коротко подвела я черту, собирая веником в совок осколки и ошметки праздничного обеда, щедро пропитанные киселем, сметаной и молоком. Выметая их из-под холодильника, выгребла и пару конфетных фантиков, занесенных туда не иначе как сквозняком, и пару осколков стекла от лампочки в сорок ватт, как было указано на одном из осколков. Находка несколько снизила темпы работы, но зато продвинула меня в поисках ответов на очередные многочисленные вопросы, пчелиным роем гудевшие в голове. Тут уж было не до присутствующих.
От своих размышлений я оторвалась только тогда, когда в кухне установилась тишина. Правда, ненадолго.
– Я же вам и объясняю, что она не огрызок, – показывая на меня пальцем, запальчиво заявила Наташка. – Абсолютно не умеет огрызаться, сколько ни учи – бесполезно. Ну, обзови она меня как угодно – легче бы было. Нет, будет молчать и мотать мне нервы! – Оглянувшись и не заметив за собой никого, я поняла, что обсуждается моя кандидатура в великомученицы, поэтому и улыбнулась до ушей. – Ну издевается, честное слово! – чуть не заплакала Наташка.
– Мам! Обругай ты Наталью Николаевну стервой, что ли, или еще как-нибудь, я не знаю… Что тебе, жалко, что ли? Видишь, человек мучается! – В голосе дочери звучала легкая укоризна. Было не очень понятно, за что ругать, но если просят…
– Ладно, – с сожалением отрываясь от своих раздумий, пообещала я. – Грыжа! Достаточно?
– Вполне! – довольно улыбнулась Наташка. – На большее ведь и ответить могу. Значит, так: я сейчас тут все быстренько организую, а вы идите к нашей милой старушке. Эх, жалко бронежилетов и касок нет! Молочка бы вам за вредность налить, но не хочется за новым пакетом в подвал бежать. Оставим на «потом». Наину умыть, одеть, причесать, выгулять и сюда.