Он идет к логову льва. Придя туда, он садится на каменные перила. Он прикуривает сигарету и смотрит в пустоту.
Он думает о том времени, когда отец привел его сюда. Он не знал, что делать с мальчиком, который не плакал, который ничего не говорил с тех пор, как умерла его мать. Его сестра была совсем маленькой, за ней присматривали няни, не замечая всего этого.
Отец водил его в кино, на площадь, в цирк, куда угодно, лишь бы подальше от дома, от фотографий улыбающейся матери, держащей в руках диплом архитектора, от одежды, все еще висящей на вешалках, от гравюры Шагала, которую она выбрала, чтобы повесить над кроватью. Париж через окно: кошка с человеческим лицом, человек, летящий с треугольным парашютом, красочное окно, темная пара и человек с двумя лицами и сердцем в руке. Есть что-то, что говорит о безумии мира, безумии порой веселом и жестоком, хотя все они серьезны. Сегодня эта гравюра висит в его спальне.
Зоопарк был полон семей, карамельных яблок, сахарной ваты оттенков розового, желтого, голубого; смеха, воздушных шаров, чучел кенгуру, китов, медведей. Его отец говорил: «Смотри, Маркос, обезьяна-синица. Смотри, Маркос, коралловая змея. Смотри, Маркос, тигр». Он смотрел молча, потому что чувствовал, что у отца нет слов, что те, которые он произносит, на самом деле не существуют. Он чувствовал, не будучи уверенным, что слова отца вот-вот оборвутся, что они держатся на тончайших прозрачных нитях.
Когда они дошли до львиного логова, отец стоял и смотрел, ничего не говоря. Львицы отдыхали на солнце. Льва там не было. Кто-то взял печенье, чтобы накормить животных, и бросил его в логово. Львицы смотрели с безразличием. Они так далеко, подумал он, и в этот момент ему захотелось прыгнуть в логово, лечь с львицами и заснуть. Он хотел бы погладить их. Дети кричали, рычали, пытались рычать, люди сгрудились рядом, говорили «извините». Но вдруг все замолчали. Лев вышел из тени, из пещеры, и медленно зашагал рядом. Он посмотрел на своего отца и сказал: «Папа, лев, лев вон там, ты видишь его?». Но отец опустил голову, он померк среди всех этих людей. И хотя он не плакал, слезы были там, за словами, которые он не мог произнести.
Он докуривает сигарету и бросает ее в каморку. Затем он встает, чтобы уйти.
Медленно идет к своей машине, засунув руки в карманы брюк. Он слышит вой. Это вдалеке. Он останавливается и оглядывается по сторонам, пытаясь что-нибудь разобрать.
Он подъезжает к дому престарелых «Новая заря». Это большой дом, окруженный ухоженной территорией со скамейками, деревьями и фонтанами. Ему рассказали, что когда-то в небольшом искусственном пруду водились утки. Сегодня пруда нет. И уток тоже.
Когда он звонит в звонок, ему отвечает медсестра. Он никогда не может запомнить их имена, хотя все они помнят его. «Сеньор Маркос, как вы поживаете? Проходите, мы сейчас приведем дона Армандо».
Он позаботился о том, чтобы все сотрудники в доме были сиделками. А не сиделки или ночные санитары без образования и подготовки. Там он и встретил Сесилию.
Первое, что он замечает каждый раз, когда входит в дом, - слабый запах мочи и лекарств. Искусственный запах химикатов, которые поддерживают дыхание этих тел. В доме безупречно чисто, но он знает, что от запаха мочи почти невозможно избавиться, когда пожилые люди в подгузниках. Он никогда не называет их дедушками.
Не все из них бабушки и дедушки, или будут ими. Они просто пожилые люди, люди, прожившие много лет, и, возможно, это их единственное достижение.
Медсестра ведет его в приемную и предлагает что-нибудь выпить. Он садится в кресло напротив огромного окна, выходящего в сад. Никто не выходит на прогулку в сад без охраны. Некоторые пользуются зонтиками. Птицы не агрессивны, но люди панически боятся их. Черная птица садится на ветку небольшого куста. Он слышит вздох. Женщина, пожилая женщина, пациентка дома престарелых, со страхом смотрит на птицу. Она улетает, а пожилая женщина что-то бормочет, как будто она может защитить себя словами. Затем она засыпает в своем кресле. Похоже, ее недавно искупали.
Он вспоминает фильм Хичкока «Птицы» и то, как сильно повлиял на него этот фильм, когда он его увидел, и как он жалеет, что его не запретили.
Он вспоминает, как познакомился с Сесилией. Он сидел в том же кресле и ждал. Нелиды не было, и Сесилия отвела его к отцу. В те дни его отец ходил, разговаривал, был немногословен во время визитов. Когда он встал и увидел ее, он не почувствовал ничего особенного. Просто еще одна медсестра. Но потом она начала говорить, и он обратил внимание. Этот голос. Она рассказывала о специальной диете, на которой сидел дон Армандо, о том, как они следили за его давлением и проводили регулярные осмотры, о том, что теперь он стал спокойнее. Он видел бесконечные огни, окружавшие их, и чувствовал, что ее голос может поднять его. Что ее голос – это выход из мира.
После того, что случилось с ребенком, слова Сесилии превратились в черные дыры, они стали исчезать в самих себе.
Включен телевизор без звука. Это повтор старого шоу, где участники должны убивать кошек палкой. Они рискуют жизнью, чтобы выиграть автомобиль. Зрители аплодируют.
Он берет в руки брошюру о доме престарелых. Она лежит на столике рядом с журналами. На обложке улыбаются мужчина и женщина. Они пожилые, но не совсем старики. Раньше в брошюрах были фотографии пожилых людей, резвящихся на лугу или сидящих в парке в окружении зелени. Сегодня фон нейтральный. Но пожилые люди улыбаются так же, как и всегда. Внутри круга красными буквами написано «Безопасность гарантируется 24/7». Известно, что в государственных домах престарелых, когда большинство пожилых людей умирают или остаются умирать, их продают на черном рынке. Это самое дешевое мясо, которое можно купить за деньги, потому что оно сухое и больное, напичканное фармацевтическими препаратами. Это мясо с именем и фамилией. В некоторых случаях члены семьи пожилого человека разрешают частному или государственному дому престарелых продать его тело и использовать вырученные деньги для погашения долгов. Похороны больше не проводятся. Очень трудно проследить за тем, чтобы тело не было выкопано и съедено. Поэтому многие кладбища были проданы, а другие заброшены. Некоторые все еще остаются как реликвии того времени, когда мертвые могли покоиться с миром.
Он не позволит, чтобы его отца разрезали на куски.
Из комнаты ожидания он видит лаунж-зону, где отдыхают пожилые люди. Они сидят и смотрят телевизор. Так они проводят большую часть своего времени. Они смотрят телевизор и ждут смерти.
Их не так много. В этом он тоже убедился. Он не хотел, чтобы его отец находился в доме престарелых, полном запущенных пожилых людей. Но их также не так много, потому что это самый дорогой дом в городе.
В этом месте время замирает. Часы и секунды прилипают к коже, пронзают ее. Лучше игнорировать его течение, хотя это невозможно.
«Привет, Маркос. Как поживаешь? Я так рада тебя видеть, дорогой». Нелида привезла его отца в инвалидном кресле. Она обнимает его, потому что любит его, потому что все медсестры знают историю этого человека, который не только преданный сын, но и спас одну из медсестер и женился на ней.
После смерти ребенка Нелида стала обнимать его.
Он приседает, смотрит отцу в глаза и берет его за руки. «Привет, папа», - говорит он. Взгляд его отца потерянный, опустошенный.
«Как папа, лучше?» - спрашивает он, вставая. «Ты знаешь, что послужило причиной?»
Нелида велит ему присесть. Она оставляет его отца рядом с креслом, смотрящим в окно. Они садятся рядом, за стол с двумя стульями.
«У дона Армандо был еще один эпизод, дорогой. Вчера он снял с себя всю одежду, и когда Марта – она медсестра, которая работает по ночам – пошла присмотреть за одним из других постояльцев, твой отец пошел на кухню и съел весь праздничный торт, который мы приготовили для дедушки, которому исполняется девяносто лет».
Он скрывает улыбку. Черная птица взлетает и садится на другой куст. Его отец радостно показывает на птицу. Он встает и подкатывает кресло-каталку к окну. Когда он садится обратно, Нелида смотрит на него с нежностью и жалостью. «Маркос, нам придется вернуться к тому, чтобы привязывать его на ночь», - говорит она. Он кивает. «Мне нужно, чтобы ты подписал бланк разрешения. Это для блага самого дона Армандо. Ты знаешь, что мне не нравится это делать. Но твой отец очень чувствителен. Он не может есть все, что захочет, это вредно для него. Кроме того, сегодня это торт, а завтра – нож».
Нелида идет за бланками.
Его отец уже почти не говорит. Он издает звуки. Жалобы.
Слова там, в капсуле. Они гниют за безумием.
Он садится в кресло и смотрит в окно. Затем он берет отца за руку. Отец смотрит на него так, словно не знает его, но и не отдергивает руку.
9
Он прибывает на перерабатывающий завод. Он изолирован и окружен электрической оградой. Его поставили, потому что падальщики постоянно пытались проникнуть внутрь. До того, как ограда была электрифицирована, падальщики ломали ее, перелезали через нее и резали себя, чтобы получить свежее мясо. Теперь они обходятся остатками, кусками, не имеющими коммерческого применения, больным мясом, тем, что никто, кроме них, есть не будет.
Перед тем как зайти на завод, он несколько секунд сидит в машине и смотрит на комплекс зданий. Они белые, компактные, эффективные. Ничто не указывает на то, что внутри них убивают людей. Он вспоминает фотографии скотобойни в Саламоне, которые ему показывала мать. Здание было разрушено, но фасад остался нетронутым, слово «Скотобойня» бросается в глаза в тишине. Огромное и одинокое, это слово сопротивлялось, но не исчезало. Оно устояло, не поддавшись непогоде, ветру, пронизывающему камень, климату, разъедающему фасад, который, как рассказывала его мать, был выполнен в стиле арт-деко. Серые буквы выделяются на фоне неба. Неважно, каким выглядит небо, будь оно гнетуще-синим, полным облаков или бешено-черным, слово остается, слово, говорящее о непримиримой правде, скрытой за красивым зданием. «Бойня», потому что там происходила бойня. Его мать хотела обновить фасад Кипарисового перерабатывающего завода, но отец не согласился. Он считал, что скотобойня должна оставаться незамеченной и сливаться с пейзажем, что ее никогда не следует называть так, как она есть на самом деле.