— Открывай, Маня, — негромко сказал Тихонька. — Свои.
Дверь приоткрылась. Увидев Тихоньку, женщина охнула, испуганно или радостно — не понять: и то и другое было в ее вскрике. Тихонька отстранил ее и шагнул через порог. Комната была перегорожена надвое цветастой занавеской, она была полузадернута, и за ней виднелась спинка кровати с горой подушек. В передней половине стояли круглый дубовый стол и гнутые венские стулья, у стены — тоже дубовый, под потолок, шкаф, на буфете выстроились в ряд, строго по росту, мраморные слоники.
Тихонька, прищурясь, оглядел комнату и отдернул занавеску. За ней стоял улыбающийся Колька.
— Ну, пацан... — осевшим вдруг голосом сказал Тихонька. — Здоро́во!
Колька хотел ответить, но только глотнул слюну и ткнулся головой в плечо Тихоньки.
— Что ты... Как маленький!.. — Тихонька не замечал, что и сам прижимает голову Кольки к груди, а заметив это, устыдился своей слабости и несильно ударил ладонью по Колькиному лбу, отстраняя от себя. — Что молчишь? Язык проглотил?
— Я говорил!.. Я говорил!.. — выкрикнул Колька.
— Чего ты говорил? — засмеялся Тихонька. — Кому?
— Хряку говорил! — кричал Колька. — Что сорвешься ты!
— Тихо, тихо... — успокоил его Тихонька и, опять притянув к себе, неловко взъерошил ему волосы: — Эх ты, Полетайка!
Скинул с себя реглан, снял фуражку, бросил на стул и обернулся к стоящей у двери Маньке:
— Прибери. И сменку мне приготовь. Пальтишко какое-нибудь и на голову. Выпить у тебя есть?
— Чуток осталось. — Манька вынула из буфета початую бутылку.
— Смеешься? — Тихонька полез в карман, сунул ей десятку: — Беги в магазин!
— Сейчас! — засуетилась Манька. — Я мигом!
Накинула платок, стянула с вешалки плащ и скрылась за дверью. Тихонька достал из буфета стаканы, хлеб, разлил водку. Себе побольше, Кольке на донышко.
— Помянем Хряка.
Выпил, понюхал хлебную корочку и спросил:
— Как же они его накололи?
Колька пожал плечами, а Тихонька в свой стакан плеснул еще водки, опрокинул в рот и сказал угрожающе:
— Ладно! Еще посмотрим, кто кого! Жаль, с грошами худо!
Колька взял нож, скинул сапог, аккуратно подпорол подкладку голенища и, одну за другой, стал выкладывать на стол сотенные и пятидесятки.
— Откуда? — удивился Тихонька.
— Я тут пару магазинов подломал, — преданно смотрел на него Колька. — Твоя доля.
— Ну, малый! — хлопнул его по плечу Тихонька. — С тобой не пропадешь!..
Сгреб со стола деньги, подровнял их в пачку, сунул в карман пиджака и, будто вспомнив о чем-то неприятном, помрачнел.
— Ты чего? — внимательно следил за его лицом Колька.
— Уголовка всех барыг наперечет знает, а я Маньке сменку верхнюю заказал, — морщил лоб Тихонька. — Подрывать отсюда надо!
— А куда? — не отрывал глаз от его лица Колька.
— Берег я один адресок на крайний случай. Видать, пришло время!
— Край, что ли? — с тревогой спросил Колька.
— Он самый, — кивнул Тихонька. — Меньше вышака не жду. — Взглянул на притихшего Кольку и добавил: — Дела за мной серьезные, пацан. — Тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли и, бодрясь, сказал: — А!.. Где наша не пропадала! Наколем фартовое дело, и попробуй найди нас! На такое дно нырнем — с водолазом не сыщут!
Колька засмеялся, а Тихонька, уже серьезно, спросил:
— Хряк тебя химичить не обучил?
Колька кивнул и сказал:
— Когда свернуло его, все просил, чтоб не бросал, рядом был... Ну, кормил я его... За лекарствами бегал... А когда совсем худо ему стало, понял, видно, что помирает, тогда и секрет свой открыл.
— И получилось у тебя? — подался вперед Тихонька.
— Как в аптеке! — разулыбался Колька.
— Ну, Полетайка! — хлопнул ладонью по столу Тихонька. — Ну, малый! Голова! Тогда мы еще помашем крылышками! Попробуй возьми нас за рубль за двадцать!
Разлил по стаканам остатки водки, теперь уже поровну, и поднял свой:
— За удачу!..
...В кабинете у Бычкова на диване, на стульях, на подоконниках тесно, как куры на шестке, сидят мальчишки всех возрастов. Многих из них Бычков знает, не раз встречались, но были и незнакомые. Один из них — угрюмого вида паренек с косой челкой, в куртке с воротником из искусственного каракуля — заинтересовал Бычкова больше других. В отличие от «старожилов», которые в комнатах 3-й бригады чувствовали себя чуть ли не хозяевами, веселились и балагурили, доказывая, что милиция им дом родной, паренек с косой челкой сидел поодаль от всех, расслабленно привалясь спиной к стене, но в нарочитой этой расслабленности чувствовалась готовность в любую минуту вскочить и действовать. Бычков знал эту полузвериную, блатную манеру и раздумывал, не этот ли паренек тот самый Колька, которого они разыскивают. По возрасту подходит, как зовут — выясним, а вот хромает или нет?
Осторожно приглядываясь к пареньку, он успевал перебрасываться шутливыми репликами со старыми знакомыми, а сидящий рядом за столом обстоятельный Ананьев не спеша раскладывал бумагу для записей, внимательно рассматривал перо на ученической ручке, болтал над ухом чернильницей-невыливайкой.
— Ну, компания честная! — весело сказал Бычков. — Давайте знакомиться, с кем не знакомы. Фамилия моя Бычков. Зовут Виктор Павлович.
— Это известно! — нагловато заметил подросток в кубанке, с золотой фиксой во рту. — За что замели? Делать вам нечего?
— Дел у нас хватает, Кононов, — усмехнулся Бычков. — Тебя как по отчеству?
— Михайлович, — под смех мальчишек важно ответил Кононов.
— Ларечек на прошлой неделе не вы ли порушили, Петр Михайлович?
— Это какой? — деловито спросил Кононов. — У Пяти углов который?
— Он самый, — кивнул Бычков.
— Не-а! — замотал головой Кононов. — Не я.
— А мне сдается, что вы, — миролюбиво сказал Бычков.
— Это еще доказать надо, — так же мирно возразил Кононов.
— А все доказано, Петр Михайлович. — ответил Бычков. — Пальчики свои оставили. В большом количестве. Очень уж разборчивы! Коньячок в сторону, а кагорчик прихватили. Не любите коньячок?
— Не-а! — ухмыльнулся Кононов. — Он клопами пахнет.
— Ну вот! — развел руками Бычков. — Сам во всем и признался!
Мальчишки расхохотались, а Кононов исподлобья взглянул на Бычкова и, не скрывая злобы, сказал:
— Хитрован ты, дядя Витя!
— На том стоим, — подмигнул ему Бычков. — Какой у тебя привод по счету?
— Если сегодняшний считать — пятый, — хмуро ответил Кононов.
— А почему же его не считать? — удивился Бычков.
— Не на деле прихватили, — пожал плечами Кононов.
— Прихватим и на деле, — заверил его Бычков.
— Наше дело — воровать, ваше — ловить, — нагловато заявил Кононов. — Кто лучше спляшет! В детколонию отправлять будете?
— Куда же еще? — сокрушенно вздохнул Бычков. — Сбежишь?
— Сбегу, — кивнул Кононов. — Чего я там не видел!
— Учиться, значит, не хочешь? — хмурился Бычков.
— Ученый! — усмехнулся Кононов.
— Смотри, Кононов! — жестко сказал Бычков. — Скоро кончится твоя лафа! Не детколония тебе засветит, а кое-что посерьезней.
— И в тюрьме люди живут! — храбрился Кононов.
— Какая же это жизнь, Петя? — горько заметил Бычков. — Не вор ты в законе, не пахан. Сявка! И будешь у всей камеры в услужении бегать. А хвост поднимешь — измордуют как миленького! На всю жизнь калекой оставят. Как это тебе? Весело?
— Чего веселого... — насупился Кононов.
— Вот и думай! — сказал Бычков. — Думай, пока не поздно.
Оглядел притихших ребят и улыбнулся:
— Ну... А вы чего приуныли?
— Шамать охота... — протянул самый маленький из мальчишек и жалобно шмыгнул носом. — С ночи не евши!
— Это мы сейчас организуем! — Бычков обернулся к сидящему рядом с ним Васильеву: — Как там насчет буфета, Толя?
— Сделаем! — кивнул Васильев и вышел из комнаты.
— Тебя как звать? — спросил Бычков у малыша.
— Пацаны Вязанкой кличут, — ответил мальчишка.
— Это что же за кличка такая? — заинтересовался Бычков. — Носки вяжешь? Или варежки?
— К людям он вяжется! — со смехом объяснил худенький подросток в матросском тельнике и бушлате с чужого плеча и передразнил: — «Дяденька, дай пятачок! Тетенька, одолжи сироте на баню!»
— Стрелок, значит? — смотрел на малыша Бычков.
— А чего? — шмыгал тот носом. — Воровать, что ли?
— Неохота воровать? — обрадовался Бычков.
— Я из дома и то не тырил! — гордо заявил Вязанка.
— А сбежал почему?
— Я не сбегал, — помрачнел Вязанка. — Они сами от меня сбежали. Батя пил шибко... Ну и связался с какой-то шалавой. А матка загуляла.
— Запила, что ли?
— Да нет... — спокойно объяснил мальчишка. — Гулящая она у меня.
— Так... — Бычков уткнулся глазами в лежащие на столе бумаги, повертел в руках чернильницу, помолчал и сказал: — Давайте по порядку. Как сидите — справа, налево. Фамилия, имя...
— Хохлов, — улыбнулся плотно сбитый подросток в кепке. — Он же — Пашка, он же Хохол!
— Журавлев, — шутовски раскланялся паренек в буденновском шлеме с вылинявшей звездой. — Можно — Журавель, а если ласково — Жура! — Он поджал одну ногу, раскинул руки, изображая журавля, поклонился и сел.
— Мом аплодисменты! — сказал Бычков. — Большой артист пропадает!
Все засмеялись, усмехнулся даже сидящий поодаль от всех парнишка с косой челкой. Бычков покосился в его сторону и небрежно спросил:
— Кольки среди вас нет?
Парнишка с челкой зверовато огляделся по сторонам:
— Я — Колька. Дальше что?
— Фамилия как?
— Салов.
— Салов так Салов! — согласился Бычков. — Так и запишем! «Цыганочку» пляшешь?
— Сбацать? — усмехнулся парнишка.
— А что? — подмигнул ему Бычков. — Давай! Врежь!
Парнишка лениво прошелся по комнате, отбил чечетку, ударил ладонями по подошвам, полу, груди и, сощурясь, спросил:
— Годится?