— Туманно, — пожала плечами Дорис.
— Не знал, как вы к этому отнесетесь, — пояснил Гартман.
— К чему именно? — недоумевающе посмотрела н него Дорис.
— К тому, чтобы выйти за него замуж, — усмехнулся Гартман.
— Замуж? — Дорис оглянулась на Белкина. — Это для меня новость! Что же ты молчал?
— Да, понимаешь... — замялся Белкин. — Я хотел сказать, но...
— Не решался, — договорил за него Гартман. — Он у нас мальчик стеснительный.
— Не замечала! — насмешливо заметила Дорис. — Мне казалось — наоборот!
— Люди часто кажутся не теми, кто они есть на самом деле, — испытующе смотрит на нее Гартман. — Вот вы, например!
— Я?! — удивленно подняла брови Дорис.
— Вы. — Гартман не сводил с нее глаз. — В университете — одна, в некоем злачном месте — другая. А может быть, есть и третье?
— Имеете в виду злачное место? — рассмеялась Дорис. — Есть и третье. «Шанхай», например! И четвертое, и пятое! Назвать?
— Рестораны города я знаю достаточно хорошо, — сухо сказал Гартман. — Меня интересует другое: ваше отношение к правоохранительным органам.
— В каком смысле отношение? — не поняла Дорис. — Как я к ним отношусь, что ли?
— В каком вы там качестве? — поправил ее Гартман. — Это надеюсь, понятно?
— Меня из университета поперли, думала — насчет работы поможете, а вы с какими-то идиотскими разговорами лезете! Трезвые вроде бы еще! До фени мне эти ваши органы! Ясно?..
— Предположим, — в упор разглядывал ее Гартман. — А если я предложу вам не какую-то работенку, а нечто более кардинальное, решающее все ваши затруднения, как вы на это посмотрите?
— Замуж за него идти? — Дорис сердито обернулась к Белкину.
— Если хотите, фиктивно, — подтвердил Гартман. — А он увезет вас отсюда.
— В свой родной городишко? — отмахнулась Дорис. — К предкам? Чтоб я за ними горшки выносила? Да пошли они...
— Не надо грубить, — мягко остановил ее Гартман. — А если у него более широкие возможности?
— Какие это, интересно? — недоверчиво переспросила Дорис.
— Об этом в свое время, — ушел от ответа Гартман. — Сейчас меня интересует только одно: согласны вы или нет?
Дорис задумалась, покусала губы и сказала:
— Замуж неохота!
— Да вас никто не неволит! — рассмеялся Гартман. — Брак будет фиктивным.
— А если он мне потом развода не даст? — заколебалась Дорис.
— Даст! — заверил Гартман. — Куда он денется? Насильно мил не будешь!
— А на какие шиши ехать?
— Детали позже, — сказал Гартман. — Итак, да или нет?
— Можно, конечно, во Львов вернуться к родителям... Запрут ведь в четырех стенах или тоже засватают за какого-нибудь долдона!.. Ладно! Почти уговорили!
— Почему почти? — насторожился Гартман.
— Не конфетку с елки получаю, — наморщила лоб Дорис. — Дайте хоть недельку подумать!
— День-два, не больше, — жестко сказал Гартман. — Если да, Леонид скажет, как поступать дальше.
— А если нет? — вскинула голову Дорис.
— Расстанемся друзьями, — усмехнулся Гартман.
— И то хорошо! — беззаботно согласилась Дорис.
В комнату с бутылкой шампанского в руках вошел Спицын. Поставил бутылку на стол, молча полез в сервант, загремел посудой:
— Ну как? — спросил Гартман.
Спицын безнадежно махнул рукой.
Гартман переглянулся с Белкиным, кивнул на Дорис, потом на дверь.
— Не поможешь хозяйке, Дорис? — понял его Белкин.
— Почему же нет?
Дорис поднялась и вышла из комнаты.
На газовой плите булькала в кастрюле картошка, а Галина Прокофьевна, стоя у стола, разделывала селедку.
— Помочь? — остановилась на пороге Дорис.
— Управлюсь, — подняла на нее покрасневшие от слез глаза Галина Прокофьевна.
— Давайте лук нарежу, — предложила Дорис.
— Режь, — пожала плечами Галина Прокофьевна. — Ресницы не потекут?
— Почему? — не сразу догадалась Дорис.
— Плакать будешь, — хмуро пояснила Галина Прокофьевна. — Или вам, молодым, слезы лить не из-за чего? На все плюете?
Дорис ничего не ответила и взялась за нож.
— Что молчишь? — недобро глянула на нее Галина Прокофьевна.
— Молодые бывают разные, — не сразу ответила Дорис.
— А ты из каких же? — допытывалась Галина Прокофьевна.
Дорис молча пожала плечами.
— То-то и оно!.. — по-своему расценила ее молчание Галина Прокофьевна. — Лишь бы жить сладко! А не затошнит потом?
— Это вы о чем?
— Все о том же... — вздохнула Галина Прокофьевна. — Не угодили тебе здесь? В дальние края собралась?!
— Это куда же? — Дорис сделала вид, что не понимает ее.
— Не хуже меня знаешь... — усмехнулась Галина Прокофьевна. — И чего там потеряла?
— А сами вы? — осторожно спросила Дорис.
— Сравнила!.. Замужем ты?
— Пока нет.
— То-то и оно! Да вам теперь замуж сходить — все равно что в баню сбегать! Или как там она... В сауну! Не так, что ли?
— Бывает.
— Вот! А я с Гришей жизнь прожила! Разводиться? Было уже... Расходились мы из-за этой его блажи дурацкой. Я из больницы с сердцем своим не вылезала, он чуть в петлю не полез... Может, тебе и смешно это покажется, но жизни друг без дружки для нас нет. Вот и бейся головой об стену! — Галина Прокофьевна всхлипнула, вытерла слезы и вздохнула: — Он мужик. Ему и решать!
Дорис помолчала и спросила:
— Галина Прокофьевна, а почему у вас шлем кожаный на стене висит?
— Шлемофон, — строго поправила Галина Прокофьевна. — И ларинги. Гриша повесил. На память.
— О ком?!
— Да что ты?! — вскинулась Галина Прокофьевна. — Живой, слава богу! Это его шлемофон. Григория. Летчик он!
Дорис молча кивнула головой, боясь, что голос выдаст ее, как можно спокойней сказала:
— А я-то думаю, что это за самолетики на полке стоят!
— Да его это самолеты! Его!.. — чуть не в голос вскрикнула Галина Прокофьевна. — Летал он на них. Будь они прокляты!.. — И громко, взахлеб, не в силах больше сдерживаться, зарыдала.
Такого прокола за все годы службы у Лаврикова не было.
Довериться какой-то справке из ЖЭКа и не удосужиться съездить на место работы этого Спицына, поднять его личное дело, проверить все данные. Да узнай он тогда, что Спицын — бывший летчик, из военкомата бы не вылезал, изучил бы его послужной список от корки до корки, наизусть выучил бы номера частей и фамилии командиров, знал бы наперечет всех его дружков и недругов, все типы самолетов, на которых он летал! А теперь вот стоит перед столом Курнашова и боится поднять глаза.
Не он сообщил подполковнику эту новость, не ему было поручено перепроверить ее и подтвердить необходимыми документами, сделано это другими, а он явился по вызову, ждет приказаний, но подполковник, словно старшего лейтенанта нет здесь и в помине, углубился в лежащие перед ним справки. Выругал бы последними словами, все легче было бы! Но такого не дождешься! Никто еще не слышал, чтобы подполковник на кого-нибудь из подчиненных повысил голос. Майор Савельев тоже в упор его не видит! Сидит у стола рядом с Костровым и ждет, когда подполковник изучит документы. А мог бы посочувствовать. Как ни крути, а вы мой непосредственный начальник, товарищ майор! Должны были подсказать ученику, как в таких случаях поступают. Но если честно, то бочку ему катить не на кого! Сам кругом виноват! Учили, дурака, не один раз: проверь, перепроверь, подтверди независимыми друг от друга информациями, еще раз проверь и только тогда докладывай. Так нет! Получите справочку: инженер-электрик объединения «Птицепром». А он летчик! Бывший не бывший — роли не играет. Летать не разучился!
— Не стойте столбом, старший лейтенант! — услышал он голос подполковника. — Свет застите. Сядьте!
Лавриков был рад и этому — все-таки его заметили — и сел с края стола.
Курнашов еще раз перелистал сколотые машинописные листы, снял очки и, словно бы ни к кому не обращаясь, а на самом деле приглашая порассуждать сообща, сказал:
— Последняя его должность в ВВС — старший штурман полка. Отсюда, очевидно, и карты на письменном столе, и навигационная линейка. Так?
— По всему выходит, так, — согласился Савельев.
— Но после этого Спицын полтора года летал на линиях гражданской авиации. Пилотом. Полтора года! — Курнашов поднял палец, требуя внимания. — Потом переучивался, получил другую специальность, работал. Почему же теперь карты на его столе?
— Да... — задумался Савельев. — Шлемофон и ларинги — это понятно. Память! А вот карты... — И навигационная линейка! — напомнил Костров.
Савельев кивнул, давая понять, что не забыл об этом, и продолжал рассуждать вслух:
— Полетные карты летчики обязаны сдавать после каждого вылета. Кроме того, карты эти со всеми нужными обозначениями, с проложенным курсом. Работать над ними с линейкой? Не вижу смысла!
— Следовательно? — выжидающе смотрит на него Курнашов.
— По прямой логике — карты свежие, недавно приобретенные, — решительно говорит Савельев. — И прокладывается на них новый, неизвестный нам курс.
— Зачем? — опять поднял голову Курнашов. — Своего рода ностальгия? Воспоминания о прошлом, воображаемые полеты, тоска летчика по небу? Возможно такое?
— В принципе возможно, — согласно кивнул головой Савельев. — Но в данном случае...
— Что замолчали? Продолжайте! — сощурился Курнашов.
— Было бы возможным, если бы не операция «Свадьба» и все, что нам о ней известно, — заключил Савельев.
— Предполагаете использование Спицына по бывшей его профессии? — спросил Курнашов.
— Да, — твердо ответил Савельев. — Поэтому его Конспиративная кличка — Шофер. Обратите внимание, даже в разговорах между собой они избегают называть его летчиком. Только Шофер! Оберегают от любых подозрений.
— А летчики, как известно, летают не на метле! — заметил молчавший до сих пор Костров.
— А если без метафор? — быстро обернулся к нему Курнашов.
— Захват самолета, — ответил Костров.