— Что такое? — повернулся к ней Иван Емельянович.
Ответить Екатерина Петровна не успела, в коридоре послышались частые шаги, дверь широко распахнулась, и в комнату по-хозяйски ввалился Степан.
За ним вошел заметно приободрившийся Федор.
— Тетя Катя, мы на минутку... — с порога выпалил Степан, увидел Зайченко и обрадовался: — Дядя Ваня!.. А мы в Чека собрались... — Вытянулся и отрапортовал: — Разрешите доложить! Мой напарник стукнул какую-то контру. При обыске обнаружено... — Степан не выдержал официального тона и, выгружая карманы, торопливо сказал: — В общем, вот! Наган офицерский, документ на имя фельдшера какого-то... Липовый, наверно. Портсигар еще...
Зайченко повертел в руках наган и отложил его в сторону, полистал документы, раскрыл портсигар.
— Пустой был?
Степан помялся и заявил:
— Папиросы конфискованы рабоче-крестьянской властью.
— Сыпь на стол, — приказал Зайченко.
— Иван Емельянович!.. — заныл Степан. — Курева же нет!..
— Давай, давай! — Зайченко постучал рукояткой нагана по столу.
— Ну, знаете... — возмущенно пожал плечами Степан, вынул из карманов две пригоршни папирос и высыпал на стол.
Зайченко сгреб папиросы в кучу и спросил:
— Все?
— Все! — Не моргнув глазом, соврал Степан.
— А если поискать?
Степан вздохнул и вынул заложенную за ухо папиросу:
— Последняя!
— Смотри у меня! — Зайченко надел очки и вывернул подлиннее фитиль у лампы. — Гильзы-то не фабричные... Сам, видно, набивал... — И принялся одну за другой ломать папиросы.
— Что делаете?! Ну что делаете? — закричал Степан.
Зайченко, рассыпая табак, откладывал в сторону отломанные гильзы, каждый мундштук подносил к лампе и, щурясь, заглядывал внутрь, как в маленькую подзорную трубу.
— Ага! — Он осторожно развернул мундштук одной из папирос и ногтем снял закатанный туда листок восковки. Поднес листок к лампе, и на тонком квадратике четко проступили написанные черными чернилами буквы и цифры.
— Шифровка? — шагнул к столу Степан.
— Вроде... — кивнул Зайченко.
— В Чека надо! — заволновался Степан. — Обязательно в Чека! Давайте я сбегаю.
— А без тебя про то не знают? — Зайченко снял очки и обернулся к Федору: — Благодарность тебе, Федя!
— Мне-то за что? — удивленно заморгал ресницами Федор. — Я по инструкции. Бежал он, ну я и это...
— Вот за это и спасибо, — усмехнулся Зайченко. — Не растерялся.
— Чего там! — счастливо улыбнулся Федор. — Я завсегда, если что... — С победным видом посмотрел на Степана, на Глашу, вскинул винтовку за плечо и решительно заявил: — Я пойду еще покараулю, дядя Иван!
— Иди, иди... — озабоченно кивнул ему Зайченко и встал из-за стола.
Екатерина Петровна посмотрела вслед выскочившему в коридор Федору и осуждающе покачала головой.
— Ты что? — удивился Зайченко.
— Выходит, что другим нельзя, ему можно... — не сразу ответила Екатерина Петровна.
— Почему это? — не понял Зайченко.
— Да все потому... — вздохнула Екатерина Петровна. — За что ему благодарность? За убийство?
— Так убил-то он кого?! — рассердился Зайченко. — Врага он убил! Заговорщика!
— Это случилось, что заговорщика, — тихо, но твердо сказала Екатерина Петровна. — А стрелял-то он в человека просто.
— Ну, мать! — развел руками Зайченко. — Мудришь ты что-то.
— Может, и мудрю... — задумалась Екатерина Петровна. — Только он теперь постарается: нужно не нужно — власть свою будет показывать. — Помолчала и добавила: — И ты его в этих правах утвердил, Ваня.
— Надо будет — укоротим, — угрюмо сказал Зайченко.
— Как бы он тебя потом не укоротил, — невесело усмехнулась Екатерина Петровна.
— Знаешь... — повысил голос Зайченко. Сдержался, прошелся по комнате и, ссутулив спину, остановился у окна. — Кругом черт те что творится! Как тут руки от крови уберечь? Такое время!
— Ему-то в другое время жить, — упрямо возразила Екатерина Петровна. — А попробуй тогда его останови! Поздно будет...
— Ладно! — шагнул к вешалке Зайченко. — Там у меня обойма запасная была... Дай, пожалуйста.
— В карман положила, — кивнула на куртку Екатерина Петровна.
— Когда же успела? — удивился Зайченко, улыбнулся и сказал: — Пошел я.
— В Чека, Иван Емельянович? — подхватил винтовку Степан.
— Куда же еще? — направился к дверям Зайченко.
— А я как же? — встал у порога Степан. — Неужто не возьмете?
— Ты в патруле. — Зайченко посмотрел на Екатерину Петровну и добавил: — Нельзя Федору одному.
— Эх, мать честная! — хлопнул фуражкой по колену Степан.
— Дядя Ваня... — негромко сказала вдруг Глаша. — Я за Степана останусь. Можно?
— Оружие есть? — спросил Зайченко.
— Наган у меня, — кивнула Глаша,
— Ладно... — согласился Зайченко. — Двинули, Степан!
Степан, боясь, как бы Зайченко не раздумал, первым выскочил в коридор, оттуда на крыльцо и стоял там, нетерпеливо поглядывая на дверь. Когда Зайченко вышел и они уже шли через двор, Степан вдруг остановился:
— Вы идите, Иван Емельянович... Я догоню! — И повернул обратно.
Зайченко сердито пожал плечами и зашагал к воротам.
Степан взбежал на крыльцо, протопал по коридору, приоткрыл дверь в комнату:
— Глафира!
— А?.. — испуганно обернулась Глаша.
— Спасибо! — Степан захлопнул дверь и забухал ботинками по дощатому полу коридора, потом хлопнула дверь на крыльце, и слышно было, как Степан бежит через двор.
— Вот дурной! — покачала головой Екатерина Петровна.
Глаша промолчала, только губы у нее смешливо дрогнули и опять заблестели глаза. Она уже надела свое пальтишко, подпоясалась широким ремнем, достала аккуратно завернутый в промасленную тряпочку наган и обтерла его, любуясь блеском вороненой стали.
Екатерина Петровна неодобрительно качнула головой и накинула на плечи теплый платок.
— Пошли, что ли, вместе походим? Мне нынче все равно не уснуть.
— А чего? Пошли! — отозвалась Глаша и озорно подмигнула: — Боитесь, как бы Федька еще кого-нибудь не прихлопнул? — И вскинула наган, целясь в невидимого противника.
— Типун тебе на язык! — замахала руками Екатерина Петровна и прикрикнула: — Да спрячь ты игрушку эту свою дурацкую!
Глаша распахнула перед Екатериной Петровной дверь и скомандовала:
— Шагом марш!
— Тьфу на тебя!.. — засмеялась Екатерина Петровна и вышла.
Глаша сунула наган за пояс и пошла следом...
В высоких сводчатых комнатах Чека сутками горели под потолком тусклые электрические лампочки. По коридорам проходили невыспавшиеся, озабоченные люди. Конвоиры вели на допрос арестованных. Все арестованные были в штатском, но военную выправку скрыть не могли: выдавала походка и разворот плеч.
В городе шли облавы и обыски, грузовиками увозили припрятанное оружие.
Но на допросах арестованные изворачивались, и всех деталей заговора узнать еще не удалось. Известно было только, что начало мятежа должно совпасть с решительным наступлением Юденича на Петроград.
Сотрудники сутками мотались по городу, забыли про еду и сон, людей не хватало, фронт и граница были рядом, и в комнатах Чека даже днем забывали гасить свет.
Степан шел за Иваном Емельяновичем по коридору и заглядывал в открытые двери.
В одной из комнат, просторной, в четыре окна, стояло несколько столов. За одним сидел человек в шинели внакидку и выстукивал одним пальцем на машинке. За другим сидели двое, один напротив другого. Наверное, шел допрос, потому что сидящий у стены все время писал, часто макая ручкой в чернильницу, а благообразный седеющий человек в бекеше и с шапкой на коленях наклонялся к нему через стол и что-то негромко говорил.
На кожаном холодном диване, не сняв сапог и укрывшись бушлатом, спал усатый матрос и во сне не снимал руки с деревянной коробки маузера.
В Чека Степан никогда раньше не был и думал, что все там одеты в кожу и перетянуты ремнями. Но в комнатах сидели усталые люди в стареньких гимнастерках и видавших виды шинелях, и оружия на виду ни у кого из них не было.
А человек, в комнату которого вошел Зайченко, тот и вовсе был в каких-то очках со шнурочком, в темной рубахе с галстуком и в полосатом помятом пиджачке. Очки свои он то и дело снимал, вынимал платок, вытирал сначала воспаленные глаза, а потом очки.
— Здравствуй, Алексей Алексеевич, — поздоровался с ним Зайченко.
— Здравствуй, Иван.
Алексей Алексеевич вышел из-за стола, пожал руку Зайченко и глянул в сторону Степана:
— Что за парень?
— Наш парень, — ответил Зайченко.
— Наш так наш... — устало улыбнулся Алексей Алексеевич, снова снял очки и протер их платком.
Зайченко выложил на стол наган, портсигар и документы убитого. Потом осторожно вынул листок с шифровкой.
— Вот, разберись... — сказал Зайченко. — Обнаружено при обыске. Ребята в патруле были, ну и...
— Жив? Убит? — быстро спросил Алексей Алексеевич.
— Убитый, — коротко ответил Степан.
— Жаль...
Алексей Алексеевич снял очки, поднес листок к самым глазам, потом прошел за стол, выдвинул ящик, достал какой-то список и сверил его с листком:
— Пятая Рождественская... Кирочная, тридцать... Литейный, двадцать один... Знакомые адреса! И не шифруют, нахалы... Ты посмотри, Ваня! Буква, цифра — улица, дом. За дураков нас считают? — И обернулся к Степану: — К фронту пробирался?
— Вроде... — кивнул Степан. — К шоссейке на Пулково.
— Так... — задумался Алексей Алексеевич и досадливо поморщился: — Живьем бы надо...
Он нажал кнопку звонка на столе. В комнату вошел молодой сотрудник.
— Лацис вернулся?
— Только что приехал, Алексей Алексеевич, — ответил сотрудник.
— Пусть зайдет.
Сотрудник вышел, а Зайченко спросил:
— Думаешь, на ту сторону шел?
— Выходит, так... — ответил Алексей Алексеевич. — Явки эти у нас под наблюдением, но тут несколько новых адресов. Чрезвычайно важно. Спасибо!