Трудно было на первых порах: опыта, навыков работы с ребятами не было. Непривычное многолюдье царило в обычно тихих коридорах и комнатах губчека. Приходили учителя, представители городских предприятий, чаще других — комсомольцы. Яков Федорович, довольно поблескивая глазами, успевал чуть ли не одновременно выслушивать сотни предложений и давать десятки советов. Он гонял нас — «давай быстрей!» — то туда, где заканчивался ремонт будущего детского дома, то на склад принять белье, которое собирали горожане для сирот, то в соседнее село привезти в город собранную крестьянами муку. И мы бегали, и на душе у нас было светло, как в большой, радостный праздник.
А о буднях нашей работы по-прежнему знали немногие. Будни — это атака на «черный» рынок, на спекулянтов, у которых нашлось и наворованное полотно для пошивки постельного белья, и украденная у государства обувь, и ткани. Хуже было с продуктами: где взять хлеба, крупы, мяса? Не рассчитывать же и впредь только на добровольную помощь бедняков из окрестных деревень! Не могли идти в счет и мелкие перекупщики, торговавшие на городском рынке: не ради наживы торгуют, самим бы только-только прокормить своих детей…
Выручила удачная операция на станции Грязи, где с недавних пор начало разбухать преступное болото темных проходимцев. Тщательно подготовив операцию, мы захватили на станции шайку мародеров, готовивших к отправке два вагона наворованного на городских складах добра. Захватили на месте преступления, с поличным, да так, что изъятые у них продукты едва поместились на двух десятках подвод вызванного из города конного обоза. И с тех пор как гора с плеч: наши детские дома были надолго обеспечены мясом, хлебом, сахаром и даже маслом!
Хлеб пекли для ребят бесплатно в неурочное время городские пекари. Белье детишкам шили домашние хозяйки, жены рабочих и служащих. После уроков в городских школах добровольцы-учителя шли заниматься со своими подопечными детдомовцами. В театре и заводских клубах по субботам проводились непременно платные вечера и концерты, сбор от них поступал в пользу недавних беспризорников — теперешних воспитанников всех горожан. По воскресеньям комсомольцы проводили по всему городу «кружечные» сборы, чтобы потом купить ребятам то, чего они, не испытавшие радостей детства, еще и в глаза не видели никогда…
Так благодаря горячему сердцу первого чекиста Феликса Эдмундовича Дзержинского было положено начало государственной важности делу — возвращению беспризорникам украденного у них и растоптанного суровыми годами детства. Благородное и священное это дело с еще большим размахом и успехом продолжали вести впоследствии органы ОГПУ. Трудовые колонии, созданные чекистами-дзержинцами, дали путевки в жизнь многим тысячам обездоленных сирот. Но об этом не расскажешь лучше, чем рассказал в своих произведениях Антон Семенович Макаренко.
Е. МуравьевПОЛТОРА МЕСЯЦА В СТАНЕ АНТОНОВЦЕВ
Во второй половине 1920 года — первой половине 1921 года несколько уездов Тамбовской губернии были охвачены кулацко-эсеровским мятежом, получившим название «антоновщины», по фамилии своего главного руководителя, видного тамбовского правого эсера Антонова.
Антоновщина была опасной разновидностью контрреволюции, руководимой эсерами и опиравшейся главным образом на кулацкую верхушку деревни. Эсерами и кулаками в мятеж была вовлечена не только зажиточная, но и значительная часть середняцкого крестьянства, недовольного продразверсткой. В своей демагогической агитации антоновцы выдвигали лозунги: «Долой продразверстку!», «Свободная торговля!», «Советы без коммунистов!», «Да здравствует Учредительное собрание!».
Банды Антонова разгоняли местные Советы, зверски убивали коммунистов, работников продовольственных отрядов, захваченных в плен красноармейцев, терроризировали и грабили местное население. Они пускали под откос поезда, разрушали железнодорожные пути и станционные сооружения.
В «Докладе ВЧК о раскрытых и ликвидированных на территории РСФСР заговорах против Советской власти в период мая — июня 1921 года» отмечалось, что антоновцами «произведены чудовищные опустошения, зверски замучены и растерзаны сотни коммунистов и советских работников, не давалось пощады даже женщинам и детям; весь район приведен в состояние крайнего развала»[45].
Мятеж в центре страны, в котором принимало участие около пятидесяти тысяч человек, представлял большую опасность для молодой Советской Республики.
Большое внимание ликвидации антоновщины уделял В. И. Ленин. В феврале 1921 года он принял делегацию крестьян Тамбовской губернии. В марте того же года В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский обсуждали с делегацией от Тамбовской губернии на X съезде РКП(б) план разгрома антоновщины. В Тамбовской губернии досрочно, в феврале 1921 года, была отменена продразверстка и заменена продналогом. Была разрешена продажа излишков сельскохозяйственных продуктов. Проводилась широкая разъяснительная работа среди крестьян о политике Советской власти.
Для руководства борьбой с антоновщиной была создана полномочная комиссия ВЦИК во главе с В. А. Антоновым-Овсеенко, прибывшим в Тамбов 15 февраля 1921 года.
Наряду с политической работой были осуществлены и военные мероприятия. По предложению В. И. Ленина командующим войсками Тамбовской губернии был назначен в апреле 1921 года М. Н. Тухачевский.
Борьба с антоновщиной велась в сочетании военных операций с широко развернутыми мероприятиями чекистского порядка. Большое внимание ликвидации антоновщины уделял Феликс Эдмундович Дзержинский, поставивший задачу проникновения чекистов в ряды антоновцев для разложения антоновщины изнутри.
— Чекистам удалось проникнуть в самое сердце антоновщины, и, кажется, Антонову не удастся уже воскреснуть, — говорил Ф. Э. Дзержинский.
Т. П. Самсонов, возглавлявший отдел ВЧК по борьбе с контрреволюцией, в своих воспоминаниях пишет, что чекистам «удалось проникнуть в военную организацию Антонова, вплоть до его штаба… В деле ликвидации антоновского бандитского движения разведка сыграла крупную роль».
О том, как мне удалось проникнуть в логово врага и что было сделано для ликвидации антоновщины чекистскими методами, я и расскажу в своих воспоминаниях.
Получилось так, что для проникновения «в самое сердце антоновщины» моя кандидатура оказалась наиболее подходящей. «Ты со своими биографическими данными, — говорил мне Т. П. Самсонов, — был для нас настоящей находкой». А его заместитель Т. Д. Дерибас сказал более образно: «Ты как бог у Вольтера. Вольтер говорил: «Если бы бога не было, его надо было бы выдумать». А тебя нам и выдумывать не пришлось. Ты оказался именно таким, какой был нам нужен».
Каковы же были особенности моей биографии, позволившие мне не только проникнуть в ряды антоновцев, но и в течение некоторого времени быть их руководителем?
Прежде всего, это было знание той среды, в которой мне пришлось действовать. Я отмечал уже, что в мятеж была вовлечена и значительная часть середняков. Я родился и вырос в середняцкой семье. Мелкобуржуазная крестьянская психология, идеалы и стремления крестьянства были мне хорошо понятны. Знание деревни и земельного вопроса не было у меня поверхностным. Во время революции мне пришлось много работать среди крестьян. В Рязани я был председателем губернского Совета крестьянских депутатов, председателем губернской земельной конфликтной комиссии, губернским комиссаром земледелия. В Воронеже заведовал губернским земельным отделом.
Благодаря знанию быта и стремлений разных слоев крестьянства антоновцы видели во мне своего человека.
Но самое главное, что предопределило мой успех в стане антоновцев, — это моя прежняя принадлежность к партии эсеров. Причем я был не рядовым ее членом, а руководящим работником.
В партию эсеров я вступил осенью 1916 года, будучи студентом первого курса Воронежского учительского института. Я не разбирался тогда в программах различных политических партий, с марксизмом был знаком плохо. Эсеры тогда казались мне преемниками героического прошлого «Народной воли», выразителями и защитниками крестьянских интересов.
Но правоверного эсера из меня не получилось. Вскоре после Февральской революции я стал выступать с резкой критикой соглашательской политики ЦК партии эсеров. За это Воронежской губернской конференцией эсеров по указанию ЦК эсеров 12 октября 1917 года я был исключен из партии эсеров «за дезорганизаторские действия и разложение партийных рядов». А возглавляемая мной городская организация эсеров была распущена как «раскольническая».
Мы не подчинились этому решению и стали существовать как «Воронежская организация партии левых эсеров (интернационалистов)».
Для ЦК левых эсеров я тоже оказался «не ко двору». В бытность мою председателем Рязанского губревкома ЦК левых эсеров по жалобе Рязанского губкома левых эсеров предал меня партийному суду за «ряд противообщественных поступков» и отстранил от работы до окончания партийного суда надо мною. Мои «противообщественные поступки» выразились в том, что руководимый мной губревком применял (как меня обвиняли) излишне суровые, жесткие меры при сборе контрибуции с рязанской, буржуазии и практику террора по отношению к контрреволюционерам и бандитам-грабителям. Но за меня вступился Воронежский губком левых эсеров, и дело было прекращено.
Ко времени своей поездки к антоновцам я окончательно перешел на большевистские позиции и вышел из партии левых эсеров.
Было и еще одно обстоятельство, которое давало мне возможность чувствовать себя уверенно в бандах Антонова и командовать ими. Это приобретенный мною в ревкомах и в партизанском отряде опыт руководящей боевой, командной работы. Во время Октябрьской революции и гражданской войны я был избран членом Воронежского военно-революционного комитета, председателем Рязанского губревкома, председателем ревкома крупного партизанского отряда на Украине. Мне неоднократно приходилось руководить и самому принимать активное участие в боях партизан с гайдамаками и петлюровцами. Без опыта в военном деле я не мог бы сыграть у антоновцев роль командира, хорошо знакомого с условиями и методами партизанской войны.