Не последнее место в успехе пребывания у антоновцев сыграл мой внешний вид. У меня были длинные волосы, небольшие усы и бородка, очки в позолоченной оправе — все это соответствовало представлению о дореволюционных интеллигентах народнического типа. Мои товарищи, воронежские большевики, говорили в шутку: «Здорово ты, Евдоким, работаешь под народника! Даже по внешнему виду заметно, что ты народник, эсер».
В марте 1921 года я приехал из Рязани в Воронеж, и вместе со своей ближайшей помощницей М. Ф. Цепляевой с ведома и согласия руководства Воронежского губкома РКП(б) мы стали готовить членов левоэсеровской организации к коллективному выходу из этой партии и переходу в партию большевиков. В этих целях мы открыли «Клуб левых социалистов-революционеров (интернационалистов)», наметили провести конференцию левых эсеров.
Через некоторое время меня и Цепляеву попросил зайти председатель Воронежской губчека Д. Я. Кандыбин. Когда мы пришли, у него были два других руководящих работника Чрезвычайной комиссии: зампред губчека Ломакин и начальник секретно-оперативной части Аргов. Присутствовал также член бюро губкома РКП(б), председатель губисполкома Агеев.
— То, что вы делаете сейчас здесь, в Воронеже, полезно, — говорил Кандыбин. — Но не это сейчас главное. Во сто крат важнее сейчас подавить эсеровский мятеж на Тамбовщине. Там сейчас главный фронт борьбы с эсеровщиной. Эсеро-кулацкое восстание — это нож в спину пролетарской революции. По указанию из Москвы, из ВЧК, мы предлагаем вам принять участие в операции по ликвидации антоновских банд. В какой форме будет выражаться ваша помощь, мы договоримся позже. Сейчас важно получить ваше принципиальное согласие.
Я согласился с этим предложением и заявил, что оно отвечает самым горячим моим желаниям. Свое согласие на участие в ликвидации антоновщины дала и М. Ф. Цепляева.
Стали обсуждать вопрос, что делать дальше с легальной воронежской левоэсеровской организацией. Она существовала в Воронеже еще с 1920 года. Но практически никакой работы на заводах или в сельской местности не вела.
Мы договорились, что работу левоэсеровской легальной организации не нужно прекращать, а, наоборот, надо создавать видимость ее активизации, — ожидался приезд в Воронеж эмиссара Антонова. Кроме того, для участия в ликвидации антоновщины надо, чтобы за моей спиной стоял воронежский левоэсеровский комитет, от имени которого я мог бы действовать в своих взаимоотношениях с антоновцами. Это создаст мне авторитет в их глазах и будет служить прикрытием чекистской работы.
Вскоре действительно в Воронеж для связи с эсеровской организацией приехал начальник антоновской контрразведки Герасев (псевдоним — Донской). Явился он на квартиру Цепляевой.
Донскому решено было показать «товар лицом». Он обрадовался, увидев на одном из домов в центре города вывеску: «Клуб левых социалистов-революционеров (интернационалистов)». Здесь же находился и местный «комитет партии». Донской видел, что на столе, за которым сидел я, лежали различные папки с эсеровскими материалами, что у меня были бланки, штамп и печать левоэсеровского комитета.
На глазах Донского, с его участием, созывались левоэсеровские собрания. Был устроен диспут между левыми эсерами и большевиками. Все это произвело на Донского сильное впечатление.
Когда в Воронеж из Тамбова приехал полномочный представитель ВЧК по Тамбовской и Воронежской губерниям, то на совещании, созванном им (в совещании принимали, участие руководящие работники губчека, Цепляева и я), решено было показать Донскому, что воронежские левые эсеры имеют тесную связь и с ЦК партий левых эсеров в Москве.
Сделано это было так: из Москвы в Воронеж якобы приехали два «члена ЦК левых эсеров» (на самом деле воронежские большевики М. Г. Попов и Семенов). Я беседовал с ними в присутствии Донского и Цепляевой о положении в Воронеже и работе комитета левых эсеров. Мои ответы на вопросы «членов ЦК» сопровождались все время сочувственными репликами Донского. Одобрив работу воронежского комитета, «члены ЦК» особое удовлетворение выразили по поводу установления связи с антоновцами. Они говорили также, что сейчас установлены связи с Махно и другими антибольшевистскими отрядами.
«Члены ЦК» в присутствии Донского передали мне «директиву ЦК» о необходимости объединения всех антибольшевистских сил. Они сообщили, что сейчас объединяют свою антибольшевистскую работу левые и правые эсеры, народные социалисты, анархисты, меньшевики, что ведутся даже переговоры с кадетами. Для обсуждения этого вопроса в ближайшее время в Москве состоится всероссийский левоэсеровский подпольный съезд, а вслед за ним намечено созвать в Москве съезд представителей всех антибольшевистских армий и отрядов.
Донской уверовал в силу воронежской левоэсеровской организации. В разговорах с «членами ЦК» расхваливал ее и особенно меня как ее руководителя. Он охотно рассказывал о положении в своих «войсках», о стремлении распространить мятеж на окружающие губернии, просил оказать помощь оружием и отрядами повстанцев из других районов страны.
Он обещал обо всем подробно доложить Антонову и не позже чем через неделю возвратиться в Воронеж и сообщить о результатах переговоров в «Главоперштабе». После этого я должен поехать к антоновцам для установления постоянной связи и координации действий. Прощаясь, Донской назвал мне пароли и явки в Тамбове, через которые можно попасть к ним.
Казалось, все идет как надо, но… Прошло две недели, а от Донского ни слуху ни духу. Что это, случайность? Хорошо, если так… А вдруг он что-то заподозрил? Ведь достаточно самого малого промаха, чтобы вызвать настороженность врага.
— Нет, не следует все чрезвычайно усложнять, — говорил я на совещании в губчека. — В Воронеже все прошло чисто. Донской уехал, не подозревая о чекистской ловушке.
— Тогда почему он не прибыл для связи вторично? — недоумевал Кандыбин. — Может быть, у антоновцев есть канал постоянной связи с Москвой и они уже выяснили, что никто из членов ЦК левых эсеров в Воронеж не выезжал, что никаких партийных и антибольшевистских съездов не предполагается и что вся эта затея дело рук ВЧК?
— Но отчего же тогда Донской так откровенно радовался установлению связи с левоэсеровским ЦК? — спрашивал Ломакин и тут же отвечал: — Значит, связи у них нет!
— Тогда почему Донской не едет? Почему он не едет? — беспокоился Аргов.
Я продолжал утверждать, что опасения напрасны. Донской едва ли мог что-либо заподозрить. Необходимо ехать к антоновцам, не теряя ни дня. В наших руках явки в Тамбове и пароль. Лучшего момента мы вряд ли дождемся.
После детального обсуждения всех предложений «за» и «против» все согласились на безотлагательную поездку в логово врага, не дожидаясь вторичного приезда Донского.
Стали обсуждать условия поездки. Участники совещания старались предусмотреть все трудности, препятствия и всякого рода опасности, которые могут возникнуть на моем пути.
— Смотри, Евдоким, — говорил мой друг старый большевик Митрофан Попов, — ты едешь в логово зверя и кладешь голову в его пасть. Малейшая твоя ошибка может привести к срыву, провалу важной операции ВЧК. А тебе эта ошибка будет стоить жизни. Я говорю это не для того, чтобы отговорить тебя. Но тебе надо твердо знать, что главари антоновщины — это матерые, опытные эсеры. Да и сам Антонов не простофиля, если ему удалось организовать и возглавить такое крупное антисоветское движение. Ты должен перехитрить их.
Решено было, что в Тамбов со мной поедут два сотрудника губчека — Чеслав Тузинкевич и Бронислав Смерчинский.
Условились, что у антоновцев я буду фигурировать не только как председатель воронежского комитета левых эсеров (в этой роли знал меня Донской), но и как член ЦК партии левых эсеров, избранный якобы в состав ЦК на всероссийском съезде левых эсеров, происходившем в Москве уже после отъезда Донского из Воронежа (о «подготовке» такого съезда Донской знал). Я сам написал себе удостоверение (на бланке и с печатью воронежского комитета левых эсеров) на имя Петровича, члена ЦК и председателя воронежского комитета партии левых эсеров. Удостоверение как члену воронежского левоэсеровского комитета я написал и Тузинкевичу (именуя его Андреевым).
По приезде в Тамбов я по явке и паролю, полученным от Донского, зашел к адвокату Федорову, видному члену партии кадетов (имевшему у антоновцев конспиративную кличку Горский). Через Федорова антоновцы держали связь с внешним миром, он был их главным резидентом в Тамбове.
Встреча и переговоры с Федоровым были для меня серьезным испытанием. Попасть к антоновцам минуя Федорова было нельзя: у него проходили самую жестокую «политическую проверку» и получали дальнейшие явки.
За время революционной работы — и подпольной, и в советский период — мне пришлось встречаться с членами разных социалистических партий. Я хорошо знал, что они представляют собой, и мог вести с ними разговоры на любые политические темы. Но с кадетом, да еще видным, встречаться и разговаривать приходилось впервые, а от результатов переговоров зависело, попаду ли я к антоновцам. Но этим не исчерпывалась цель моей встречно Федоровым: я должен был уговорить его поехать в Москву.
Меня встретил выхоленный интеллигент с аккуратно подстриженной бородкой, в хорошо отглаженном чесучовом костюме — всем своим видом Федоров напоминал дореволюционного барина.
Из беседы с Федоровым я узнал, что он был крупным деятелем партии кадетов, хорошо знал некоторых кадетских вожаков, в частности кадетского лидера Н. М. Кишкина.
От Донского Федоров знал меня как руководителя воронежских левых эсеров, желающих установить тесную связь с антоновцами. С самого начала я убедился, что он кипит ненавистью к большевикам и Советской власти.
Федоров восторженно принял мое сообщение о мнимых заграничных переговорах социалистов и кадетов и установлении контактов между всеми антибольшевистскими организациями. В длительной беседе с Федоровым я постоянно нащупывал, что больше всего его интересует. А когда убедился, что Федоров «клюет» на стремление к объединению всех антибольшевистских организаций, я больше всего об этом и говорил.