– Так точно! – ответил я за всех остальных.
– Шагом! Марш!
Наши жиденькие цепи двигались не спеша, но и не медля. Впереди шли командир и комиссар. Их задача – угадать момент, когда нужно переходить на бег. Если раньше времени – выдохнешься, а позже – не добежишь, уложат.
– Вперёд! В атаку! – махнул Егоров наганом и побежал в сторону выстрелов, а мы за ним.
И тут по нам долбанули. Грохота выстрела я почему-то не услышал. Видел, как вверх взлетают комья промерзшей земли, взлетает, как пушинка, чье-то тело.
Меня трясли за плечи, за рукава, что-то говорили. Потом удалось услышать обрывки слов «ксенов… вай…вай…жиим…»
Похоже, я стоял на коленях, выронив винчестер, и зажимал уши руками. А кто меня трясет? А, так это тот дядька в полушубке, из Смоленска. Кивнул ему – мол, отпустило. Встал. Поначалу шатнуло, но ничего. Увидел, что рядом лежит «мосинка» с примкнутым штыком, ухватил её – привычнее! Так, а где наш командир и комиссар? Ага, нет у нас больше ни командира, ни комиссара.
– Отряд! В атаку! За мной! – заорал начальник чека Западной области и побежал вперед.
Молодец! Если останемся лежать – тут и останемся. А побежим вперёд, есть шанс, что хотя бы половина добежит!
А ведь это я должен был повести народ в атаку! Ладно, значит надо поддержать товарища.
– Ура! – заорал я и ринулся вперёд.
Мы бежали в атаку, что-то орали. По счастью, у восставших, видимо, снарядов всего ничего, и шрапнель долбанула по нам только три раза.
Добежали до вражеской батареи, возле которой суетилось человек десять и не в белогвардейской форме, а в крестьянской одежде. Один даже замахнулся на меня топором, не подумав, что ствол «мосинки» со штыком гораздо длиннее.
Сколько нас добежало? Численность всего отряда не знаю, может, человек двести или триста, а вот моих? Ладно, потом сверим со списком. Кажется, с той стороны идёт наступление. Как бы нас не приняли за повстанцев и не наваляли.
Со стороны реки шла цепь, похожая на нашу. Значит, череповецкие товарищи уже отбили мост. Они уже подошли так близко, что можно рассмотреть лица. Хм. А ведь могу кое-кого и узнать!
– Товарищ Королев! – помахал я рукой, увидев военного комиссара Череповецкой губернии.
Интересное кино. Военком губернии – генеральская должность. А он лично народ в штыковую водит.
– Аксенов?! Володя! А ты как здесь очутился? Ты же в Москве?
– Так я ещё утром там был, – усмехнулся я, обнимая военкома. – По тревоге подняли да и послали.
Послали. Да, послали. Но лучше бы именно куда-то послали, а не сюда кинули.
– Спасибо, ребята. У них две трехдюймовки были. Если бы обе били по нам – хана. А так на вас развернули.
Отвлекли внимание, уже хорошо. Среди череповчан оказалось ещё несколько парней, кого я знал либо по имени, либо в лицо.
– Товарищ Аксенов, – окликнул меня незнакомый мужчина лет тридцати. Представился: – Михеев, начальник отдела по борьбе с контрреволюцией Череповецкого губчека.
Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд! А я тогда кто? Потом вспомнил, что Есин говорил о замене. Но ведь я до сих пор таскаю мандат, где прописана должность: начальник отдела по борьбе с контрреволюцией.
Пожимая начальнику отдела руку, спросил:
– Как там у нас?
Михеев вздохнул:
– Всё по-прежнему. Спекулянты, контра. Теперь ещё дезертиры.
– Ясно, – кивнул я, раздумывая, спросить, как там губернский комсомол поживает, но передумал.
– Вы когда обратно-то возвращаетесь? – вдруг спросил Михеев. Он что, о должности своей беспокоится? Нет, тут другое.
– На фронт хочу попроситься.
Мне оставалось только утешительно похлопать парня по плечу. На фронт ему, ишь! Слишком всё просто, чтобы на фронт, а ты здесь повоюй.
– Володя, кто у вас командир? – спросил Королев.
Мы со Смирновым дружно посмотрели друг на друга, но я успел раньше.
– Командир выбыл из строя и командование отрядом принял на себя товарищ Смирнов, – сообщил я. – Я командую сводным отрядом чекистов. Моя задача – после подавления восстания установить его причины. Кому мы должны подчиняться – не знаю.
– Ясно, – кивнул Королев. – Я командую Чрезвычайным штабом, стало быть, подчиняетесь мне. Значит, поступим так. Владимир – берешь своих чекистов и вместе с Михеевым отправляетесь в Чуровское. По слухам, восстание началось именно там. А товарищ Смирнов вместе с остальными бойцами пойдет со мной. Нам ещё остатки всякой сволочи из деревень выковыривать. Подождем только, чтобы кавалерия подтянулась. Она у нас из-под Устюжны второй день идет. И чекистам полуэскадрон в усиление дам, мало ли что.
Пока кавалерия подтягивалась, наступил вечер. Мы за это время успели собрать убитых, оказать помощь раненым. Увы, и наш командир Егоров, и комиссар погибли. Безвозвратные потери составили шестьдесят человек, с ранами средней тяжести шестеро, легкораненых восемнадцать. В строю осталось сто двадцать восемь. Повезло!
По моим расчетам: четыре теплушки в Москве и две в Ярославле, общая численность отряда должна составлять человек двести сорок, плюс-минус ещё человек двадцать. Живыми, убитыми и ранеными мы насчитали двести двенадцать человек. Вопрос – либо я неправильно посчитал, либо перед боем кто-то сбежал. Списков-то у меня нет! Вот с чекистами выходил полный порядок. Выехали из Москвы сорок человек. Убиты трое, тяжело ранено четверо (скорее всего, до утра не доживут), легкие ранения получили шестеро. Возможно, что и сам получил контузию, но себя в расчет не беру. Ходить могу, винтовку в руках удержу. А то, что башка побаливает – так это от усталости. Вздремнуть минут шестьсот, и всё пройдет.
Глава десятаяШекснинское восстание (Продолжение)
Вместо того чтобы спать, я попёрся осматривать обоз восставших и нашел кое-что интересное. Среди крестьянских телег, на которых мужики добирались до станции, обнаружил повозку с большим сундуком, на крышке которого красовался красный крест, намалеванный, судя по краске, совсем недавно. Открыв сундук, слегка удивился – половину занимали рулоны с бинтами: как фабричного производства, из марли, так и самодельные, из холщовых полос. Стояли бутыли с лекарствами – йодом, зелёнкой, ещё с чем-то. Это что же, санитарная повозка? Ух, а ведь потом скажут, что восстание вспыхнуло стихийно! Но если оно «стихийное», так я китайский летчик.
Ещё нашел кое-что из барахла, в том числе солдатскую папаху, вполне подходящую по размеру. Обнюхав подкладку и убедившись, что по́том она не пропахла, без малейшего угрызения совести водрузил на собственную голову. Зима, понимаете ли, второе декабря, а я до сих пор в фуражке. Хорошо ещё что морозы запаздывают, а не то бы без ушей остался. По возвращению в Москву надо будет папаху помыть или хотя бы почистить. И голову как следует помыть, можно со щелочью.
– Помародерствовал малость, – доложил я Королеву, показывая на папаху. – Не возражаете?
Губвоенком выматерился, потом добавил:
– Володя, я знал, что ты чистоплюй, но не настолько же! К слову, если в Чуровское ехать не передумал, то уже можно. Курманов – командир одного из отрядов, что по волостям посланы, гонца прислал – он уже там.
Курманова я немного знал. Постарше меня лет на семь, фронтовик с двумя «георгиями», в партию большевиков вступил в шестнадцатом. На уровне губернии он небольшой начальник – председатель волостного совета, но член губкома РКП(б).
– Как он умудрился? – удивился я.
Сам видел, что по Шексне, отрезавшей станцию от остальной губернии, ещё и лёд толком не схватился, да и сама река зияет полыньями.
– Он такой, чертяка, – махнул рукой военком. – Я сам хотел поперву по льду пройти, да хрупкий ещё, не решился. А Лешка, если надо, везде пройдет.
Решив, что тащить весь отряд чекистов смысла нет, взял с собой троих, четвертым набился Михеев, хотя ему и на станции бы дел хватило. Ну, я ему не указ. Приказал остальным пройтись по станции и селу, узнать какие-нибудь подробности.
Одолжил у одного из местных крестьян подводу (мужик хмурился, но отказать не рискнул). До села Чуровское верст десять. Пешком – часа два идти, а на подводе чуток быстрее.
В селе столкнулись с мрачным Курмановым и его отрядом, уже завершившим обход и обыски, а теперь собиравшиеся уходить из села. Не было ни мужиков, ни баб, ни даже детишек, обычно снующих везде и всюду. Пахло гарью, холодными головешками. Отряд был пеший, но имелись две телеги, на которых лежало что-то, накрытое мешковиной. Судя по всему, трупы.
– Алексей Николаевич, добрый день, – поприветствовал я командира отряда, вспомнив его имя и отчество.
– Привет, Володя, – поздоровался Курманов со мной за руку, а начальнику отдела только кивнул: – Здравствуй, Михеев.
Михеев немного надулся. Видимо, немного задело, что со мной поручкались, а с ним так небрежно и только и по фамилии. Он ещё не знает, что есть кое-что, что сближает меня (то есть Владимира Аксенова) с такими, как Курманов. Мы с Алексеем Николаевичем оба фронтовики. И пусть Вовка Аксенов начал войну в шестнадцатом, а Курманов в четырнадцатом, доверие он (то есть я) вызывает больше, нежели рабочий парень Михеев, неплохой, в общем-то свой, но пороха не нюхавший.
– Вот скажи мне, товарищ Михеев, не как представителю партии большевиков, а как части трудового крестьянства, какого хрена ты должность свою занимаешь? – проникновенно спросил Курманов. – Ты же с контрреволюцией бороться должен, нет? Почему трудовой народ должен за тобой дерьмо чистить?
– Алексей Николаевич, – попытался остановить я разбушевавшегося Курманова, обычно сдержанного и спокойного. – Не мог Михеев предугадать, что восстание начнется. И никто бы не мог.
– Володя, ты парень толковый, из наших, из фронтовиков. Вот скажи, если бы ты был на должности, а не в Москве околачивался, допустил бы, чтобы у тебя под носом целый месяц офицерье шастало, восстание готовило?
Пропустив мимо ушей «околачивался в Москве», честно ответил: