Галина Витальевна, обнаружив, что сбережений надолго не хватит, пыталась устроиться на какую-нибудь работу, да кто возьмет? Вот и приходилось сдавать две комнаты из имевшихся трех, но в последнее время квартирантов не находилось, потому что потенциальные квартиросъемщики жили либо в казармах, либо предпочитали пускаться в бега, чтобы не попасть в загребущие лапы Военного отдела правительства Северной области.
Молодой парень, получивший отсрочку от службы, непьющий и некурящий, стал настоящей находкой. А когда я пошёл на дежурство, заменив племянника квартирной хозяйки, мой авторитет стремительно вырос. А уж когда починил расхлябанную дверь, подправил порог и перекрыл трещину в оконном стекле вырезанным осколком, то уже прочно занял место в её сердце. В свою очередь, она сама меня зарегистрировала в квартальном комитете, дала мне самую лестную характеристику, тем самым упрочив моё положение в обществе.
Галина Витальевна даже начала прихорашиваться и принаряжаться при моём возвращении домой. Но не исключено, что могло и показаться, потому что хозяйка уже не один раз подчеркивала разницу в возрасте. Впрочем, меня бы вполне устроил такой вариант, чтобы квартирная хозяйка стала любовницей. Сорок лет по меркам тысяча девятьсот девятнадцатого года – это не сорок лет две тысячи девятнадцатого, но всё равно не так уж и много. Да и вообще, полезно для дела. Тем паче, что я человек свободный. Ну, пока свободный.
На службе тоже не особенно донимали. Мои «дедушки» – директор и два библиотекаря регулярно приходили пить чай в закуточек, гордо именуемый «переплетной мастерской», и даже не гнушались компанией пролетария, то есть меня.
Я до сих пор не привык к некоторым вещам. Например, что профессия библиотекарь была когда-то мужской. Нет, читал, конечно, что братья Гримм служили в библиотеке, но расценивал это как некую синекуру, созданную августейшими покровителями для талантливых молодых людей. Допускаю, что где-то в моей России и есть библиотекари-мужчины, но лично с такими не встречался.
Иногда библиотекари пытались заниматься моим воспитанием и образованием. Стыдили, что я не изучаю древнегреческий и латынь, плохо осваиваю английский язык, не желаю вникать в систему каталогизации и вообще не выражаю интереса к библиотечному делу.
Со старичками я предпочитал не спорить. Соглашался, что плохо образован, обещал исправиться и даже поступить в университет. И обязательно прочитать «Историю о городе Архангельском» Василия Крестинина.
«Краткая история города Архангельского» впервые увидела свет ещё в 1792 году, но накануне Первой мировой войны тщаниями купца первой гильдии Бабакова её переиздали в огромном количестве – не то пять, не то десять тысяч экземпляров. Продать столько книг не то что в Архангельске, но и во всей России было невозможно, поэтому в библиотеке имелось около сотни книг, и директор иногда дарил их читателям. Разумеется, мне тоже немедленно вручили один экземпляр, чему я несказанно обрадовался. Я-то считал, что мне придется искать эту книгу, а тут сама пришла в руки! К слову, отыскать издание Бабакова не моя прихоть, а приказ Кедрова, у которого «Краткая история» уже имелась. Пока эти книги не использовались, но как знать?
Но больше, чем воспитанием молодежи, мои старшие товарищи любили поговорить о политике.
Послушать стариков было одно удовольствие. Чего стоило общее утверждение, что все правители – воры, и только и хотят, чтобы сбежать с награбленными деньгами! И вернется ли обратно домой правитель Северной области Чайковский, уехавший недавно на какую-то конференцию в Париж? Сходились, что не вернется, потому что «дедушка русской революции» хоть и авантюрист по натуре, но не дурак. Скорее всего, уехал в Париж не с пустыми руками! Спорили, кто теперь станет председателем правительства? Гадали – стоило ли называться Временным правительством вместо Верховного управления Северной области[15]? Мол, Временное – оно всегда временное! И не лучше ли заложиться за адмирала Колчака?
Главное, что дедушки были недовольны всем и вся. Своими – за то, что постоянно снижают паёк и не следят за повышением цен, неправильно проводят денежную реформу; англичанами – за то, что те не хотят идти на большевиков, предпочитая сидеть в Архангельске, мало дают фунтов для банка и не желают открыть свои склады для всех желающих; большевиками – за то, что не желают сгинуть сами по себе.
Боже ты мой, как это мне напоминало кухонные разговоры, когда собравшиеся в количестве двух и более человек за «рюмкой» чая были готовы решить все текущие мировые проблемы, а уж разобраться во внутренней политике хоть СССР, хоть России – одной левой! Похоже, в России ничего не меняется. Интересно, если бы меня закинуло куда-нибудь во времена Ивана Грозного, было бы то же самое? Так себе и представил, как группка нетрезвых мужиков, почесывая не раз поротую задницу, гутарят о том, что не следовало Казанского хана бить, а лучше бы государь с Европами подружился, сосисок привез.
Второй день привожу в порядок иллюстрированную «Жизнь животных» Брэма в десяти томах. Его наша библиотека заполучила из мужской гимназии, потому что та обзавелась более свежим изданием, кинутым с барского плеча местным меценатом. Вот отчего господин Сорокин не подарил своего Брэма библиотеке, чтобы мне было поменьше работы?
Чувствовалось, что гимназисты увлекались естествознанием – переплеты порваны, страницы рассыпаются, отсутствует половина иллюстраций. Некоторые вырваны, а кое-какие аккуратно отрезаны бритвой. Они что, вставляли зайчиков-белочек в рамочки и дарили своим девушкам? Лучший подарок – это тот, что сделан своими руками.
Еще характерная деталь. Цветные иллюстрации должны быть переложены папиросной бумагой, но оная тоже отсутствовала. Видимо, гимназисты пустили её на цигарки.
В данный момент я занимался корешком третьего тома, пытаясь решить нелегкую задачу – хватит ли мне вон того кусочка кожи или не жмотничать, а отрезать от большого куска? Решив, что экономить не стоит, иначе корешок «поведет», взял в руки нож, который я специально сконструировал для разрезания кожи: косое лезвие, очень остро заточенное. Отчего-то у моего предшественника не оказалось в инструментах ни одного ножа!
– Аксенов? – услышал я незнакомый голос.
В дверном проеме моего закутка стоял незнакомый парень лет двадцати двух – двадцати пяти, в изрядно перепачканном полушубке, пропахшем вонючим дымом, с небритой физиономией, покрасневшей от ветра и костра. Две недели назад я выглядел нисколько не лучше.
– Слышал, тебе вопрос задали?
Ничего себе! Это кто у нас такой борзый?
– А ты сам-то, кто будешь, мил-человек? – поинтересовался я, расстилая на верстаке кусок кожи.
Незнакомец, нервно оглянулся – в читальном зале, конечно же, сидели люди, снизил голос до шепота.
– Я от Александрова! Ты поступаешь в моё полное распоряжение! – в приказном тоне сказал парень.
– А кто такой Александров? – поинтересовался я. – И что ты за хрен такой, чтобы я к тебе в услужение пошел?
– Ты что, дурак или прикидываешься? – начал закипать незнакомец. – Тебе четко сказано – от Александрова. И не в услужение, а в распоряжение!
Я промолчал, а потом резанул по куску кожи. Ишь, какой молодец! Сумел отрезать на глаз, без линейки, ровнехонько!
– Слышь, мил-человек, иди-ка ты отсюдова и не мешай людям работать, – посоветовал я. – Ходят тут всякие, а потом книги пропадают.
Парень начал свирепеть, но сдержал себя. Посмотрев в зал – народу ещё прибавилось, Архангельск город читающий, пробормотал с угрозой в голосе:
– Ладно, пожалеешь!
После этого незнакомец исчез.
Манеры, как у чекиста из заштатного города, привыкшего, что при имени его начальника на людей нападает оторопь. Вологда – не заштатный город, а Александров, начальник Вологодского губчека – не самая маленькая фигура даже в масштабах Всероссийской чрезвычайно комиссии, но посылать ко мне своего человека он не имеет права, равно как и вообще не должен знать о моем существовании.
Обо мне знают четыре человека в Москве и двое в Особом отделе Шестой армии. Но Особый отдел не подчиняется губчека, да и ребята не знали моего имени. Для них я просто один из тех, кого переправляли на «ту» сторону.
То, что в Северном крае не я один занимаюсь разведкой, это понятно. Архангельское подполье, подчинявшееся напрямую Москве, по мере сил добывает свою информацию. А есть ещё и Шестая армия, её Особый отдел, в задачи которого входит разведка и контрразведка. Насколько я знаю, основная деятельность моих коллег протекает в прифронтовой полосе, среди перебежчиков из белой армии и жителей деревень, вынужденных уходить от преследований со стороны односельчан, заподозривших их в симпатиях к красным. Взамен убежища они делают карты местности, рассказывают о последних событиях. Другое дело, что эти события отстают по времени, да и происходят на незначительных участках.
А ещё есть командарм Шестой армии, товарищ Самойло Александр Александрович, бывший генерал-майор Генерального штаба, после Октября перешедший на нашу сторону и возглавлявший военную комиссию делегации в Брест-Литовске, начальник штаба товарища Кедрова, когда тот возглавлял Северо-Восточный участок отрядов завесы, а ныне ставший командующим Шестой армии. Я бы не удивился, если бы Александр Александрович, не довольствуясь донесениями Особого отдела, направил в Архангельск ещё и свою личную разведку. Чем больше источников информации – тем лучше.
Хотя нет. Личная разведка отпадает. Самойло хотя и на хорошем счету у Советской власти, но это не отменяет его генеральского прошлого, и у него есть товарищ Кузьмин, член РВС, которому надлежит присматривать за своим командующим. А коли генерал начнет осуществлять какие-то самостоятельные шаги к засылке своих людей в тыл белых, его могут не так понять или вообще не понять.
Самойло Александр Александрович (1869–1963)
Свою разведку может осуществлять и Вологодская губчека. Мало ли, какие у них интересы? Возможно, им интересно узнавать о контрреволюционных выступлениях в губернии «из первых рук», а не пользоваться данными «особистов».