— Вот,— сказал он, показывая Дубяге совпавшие половинки дубля два,— это мы с подполковником Яруниным при прощании разломали.
Он прошёл к двери, задев ногой свой мешок, брошенный на полу, осветил карманным фонариком коридор, плотно прикрыл дверь.
— Плана нет,— сказал он.— Удалось установить, что план находится в штабе диверсионной группы на Речной. Надо добыть его оттуда.
— Это предстоит сделать мне. Приказ подполковника: тебе уходить на запад, оставаться на своём посту, в управе.
— Записывай быстрей. Речная улица,— повторил Меринов и объяснил,— здесь располагается штаб диверсантов. Пиши мелко.
Шли адреса, приметы, имена диверсантов. Когда перечень лиц был закончен, Меринов, скрутив листок, вложил его в маленькую целлулоидную трубочку.
— В случае опасности спрячешь во рту,— объяснил он Дубяге. Он вышел на улицу осмотреться, спокойно ли.
Еще не смолкли его шаги по коридору, как через порог осторожно перевалился спавший здесь прежде человек. Широко для устойчивости расставляя ноги, он направился к Дубяге, нащупав рукой стул, рыхло шлёпнулся на него.
— Уходишь? — спросил он, приблизив лицо к Дубяге и обдав его самогонным перегаром.— А? Уходишь? — повторил он, повысив голос.
— А ты что же?—спросил Дубяга.— Чего остаёшься?
— Нельзя,— протянул он. Дрожащее пламя коптилки ходило по его лицу, зажигало мутные, неестественно близко посаженные глаза.
Погрозив пальцем перед носом Дубяги, он, вглядываясь в него снизу вверх, протянул:
— Нельзя. Все бегут. Убегают, а? Машины немецкие. Повозки. Если в дугу запряжены — это русские, а в дышло — так то немцы, немцы же,— быстро, бессвязно заговорил он, раскачиваясь на стуле.— Видно, русские придут. Придут сюда, а?
«Не скули, сволочь»,— хотелось Дубяге оборвать его.
Вошёл Меринов.
— Пошли,— распорядился он и поднял с пола мешок.— Прощай,— не оборачиваясь, кинул он оставшемуся здесь человеку.
— За этим последи, очень подозрителен,— в коридоре сказал он тихо Дубяге.— Он всего несколько дней в управе. Я думал сначала, не ко мне ли приставлен. Нет, видно, что-то другое.
Они вышли на улицу. Подморозило. На светлом небе проступили бледные звёзды. Близко прошлёпал патруль в соломенных галошах. На немецком переднем крае уже вспыхивали ракеты. Город притаился.
Молча обогнули Меринов и Дубяга дом управы, вошли во двор. Навстречу легла длинная тень от сарая. Тихо во дворе. Спустились в подвал. Меринов протянул Дубяге карманный фонарик: — Оружие найдёшь в углу справа в ящике, накрытом рогожей.
Нащупывая замочную скважину, он тихо объяснил: — Снаружи запру тебя, никто пока сюда не сунется. Когда выходить будешь, высадишь окошко.
Дубяга стоял уже одной ногой за порогом в непроглядной темноте холодного подвала. Меринов говорил на прощанье:
— Передашь подполковнику: вся управа эвакуировалась в Земцы, завтра буду там. — И, крепко пожимая Дубяге руку, договорил: — Передай, что здоров. Условное имя оставляю прежнее — «Брат».
Дверь затворилась. Тяжело подался назад засов, звякнул ключ в замке. Прислонившись к двери, Дубяга еще слышал, как поднялся наверх по ступеням Меринов. Потом всё стихло.
Он опустился тут же, где стоял, кажется, на ящик; сразу боль во всем теле сморила его. Захотелось пить, отёкшим языком облизал сухие губы. Вспомнился Хасымкули и тот другой, незнакомый, замёрзшие, мёртвые тела их. Отогнал мучительные видения.
Машинально нащупал в кармане несколько уцелевших сухарей, фонарик, спохватился, вытащил и включил его, — слабый свет осветил ящики, громоздившиеся один на другой. Дубяга попробовал сдвинуть их, и они легко поддались, давая ему пройти. В правом углу, в ящике под рогожей он нашел четыре пистолета разных систем, запасные обоймы к ним и четыре русские гранаты. Он жадно рассовал их по карманам своего ватного пиджака. Сел в углу, погасил фонарик, сидел, сжимая в кармане рукоять пистолета, обдумывал предстоящие действия. Он принял эстафету от «Брата» и был полон чувством своей ответственности, он должен завладеть планом минирования города, достать его из штаба диверсантов. В отяжелевшей голове еще не было ясных решений. Завтра в условленном месте он встретится с Белоуховым и Бутиным.
Становилось холодно. Впервые Дубяга сформулировал: он находится в доме, где люди предавали родину.
С родственной нежностью подумал о «Брате», вдруг понял, что навсегда запомнит его, такого, каким стоял тот минуту назад по ту сторону порога, слабо освещенный бледным вечерним светом, с мешком на плече. Усталое, молодое, одухотворенное лицо с тёмной бородкой клинышком. Силился вспомнить, когда он видел такую же вот бородку, у кого. В сонной голове лицо Мери- нова слилось с тем другим лицом, всплыли в памяти слова: «Рыцарь. Рыцарь революции...»
Маленький голодный мальчишка тянул к нему посиневшую ручёнку: «Дядя, дай». Холод подобрался к телу.
Откуда-то донеслось немецкое радио: «Немецкие солдаты у Ржева. В эти тяжёлые часы фатерлянд с вами в снегах далекой России. Вы не сдадите врагу завоёванный немецкой кровью город...»
* * *
Уже гремела артподготовка, а сумерки еще плотно стояли над землёй.
Подполковник Ярунин быстро приближался к группе командиров. Сдвинутая на затылок серая шапка-ушанка открыла помолодевшее лицо.
Пора было выступать. Командиры ушли к опушке леса, каждый из них возглавлял небольшой отряд, каждый имел свой маршрут и свою боевую задачу в Ржеве. Разрозненные действия их сводились к одному — захватить немецкое подполье, пресечь вражескую диверсионную группу и предотвратить взрывы в городе, разминировать Ржев.
Ординарец подполковника подвёл запряженную в сани лошадь. Ярунин уселся, ординарец тронул лошадь, и она легко вынесла сани из лесу.
Посыпал снег. Ветер задувал то слева направо, то справа налево, Ординарец сидел на передке, вобрав голову в воротник полушубка. Лошадь чуяла кнут за спиной, бежала дробно, весело, не сбавляя шаг. В утренних сумерках предметы впереди были неотчётливы, казалось, перебегали дорогу и падали на колени шесты полевой связи.
Перед въездом на большак ординарец в нерешительности остановил лошадь: дорогу пристреляли гитлеровцы, шипящие осколки мин зарывались в снег совсем рядом. Подполковник тщетно пытался зажечь спичку, с досадой смял нераскуренную папиросу, далеко забросил её и взял у ординарца вожжи. Враг стрелял с равномерными передышками. Подполковник выждал, когда поблизости разорвалась мина, и сильно стегнул лошадь. Она рванулась вперёд, едва не выбросив их из саней, вылетела на большак, пересекла его, отважно ринулась в глубокий снег и увязла. Дальше подполковник пробирался пешком, проваливаясь в снег, отставший ординарец тянул за собой лошадь.
С рёвом прошли над головой штурмовики, они шли совсем низко — смолкла артиллерия, уступая штурмовикам поле боя.
На НП дивизии начальник штаба подполковник Родионов ждал первых донесений. Молча пожал он руку Ярунину и снова взялся за телефон; он беспрерывно крутил ручку аппарата, кому-то докладывал, требовал от кого-то, выпрашивал, кому-то грозил. Звучный голос его наполнял блиндаж. Когда, наконец, распахнулась дверь и появился запорошенный снегом, неуклюжий в своём маскировочном халате связной от командира полка, Родионов встал ему навстречу и порывисто потянулся за донесением. Боец вынул спрятанную на груди сложенную вчетверо бумажку и подал подполковнику.
Присев к столу, к лампе, Родионов углубился в чтение, а на пороге один за другим появлялись новые связные.
«Ведём бой за овладение вокзалом. Трофеи — 1000 вагонов».
«Подразделения Вовченки ведут бой в направлении Цветочной улицы. Заминированы дороги. В южной части города и окрестных деревнях — сыпной тиф. Трофеи — 30 танков».
«Население согнано в церковь, церковь заколочена, вокруг заминировано. Разминировали. Освободили. Штаб полка разместился Калининская улица, 128».
Ещё одно донесение, Ярунин несколько раз перечитал его:
«Бежавшие из фашистского лагеря заключённые сообщают: в районе Нелидово партизаны напали на охрану лагеря, этапирующую заключённых в фашистский тыл, и освободили людей.
Поступают данные: партизаны преследуют отступающие части противника. Ст. инструктор ГЮ дивизии».
Вышедший вперёд из-за спины связного боец разведки доложил Ярунину:
— Товарищ подполковник, отряд прибыл.
Блиндаж Родионова был укрыт в холме. Впереди виднелся город. Прямо перед глазами высилась уцелевшая водонапорная башня. В городе шёл бой, слышны были автоматные очереди, взрывы гранат, пулемётный рокот.
Подполковник Ярунин осматривал свой небольшой отряд. Как всегда в минуты предельной собранности, лицо его было суховато, отрешено от всего, что не относилось к его боевой задаче, но в голосе его, в скупых жестах чувствовался большой внутренний подъём.
Шеренгу по два замыкал Подречный, он озабоченно глянул на подполковника и передал ему белый маскировочный халат. Солдатская ушанка туго завязана под подбородком, от этого красные на морозе щёки Подречного смялись и в лице появилось что-то трогательное, бабье.
Подполковник Ярунин, отдавая приказ выступить, приподнял руку. На минуту стало совсем тихо: то ли в городе смолкла почему-то стрельба, то ли просто налетела тишина, которая перед боем овладевает душой солдата. За спиной хрустнула ветка и упала в снег. Отряд вышел в направлении Ржева.
* * *
Лавина артиллерийского огня обрушилась на немецкие позиции, оповестила о начале наступления. Страшен был этот удар...
Дубяга впервые слышал нашу артподготовку, находясь по ту сторону фронта. Гордое чувство разлилось в душе, согрело окоченевшее тело. Исчезло ощущение голода.
Не растаявшая еще ночная темь очень затрудняла наблюдение за объектом.
Вот он, двухэтажный серый дом на Речной улице, сюда сошлись нити фашистской диверсионной группы. Сутки назад Дубяга встретился в условленном месте с Белоуховым и Бутиным, и с тех пор он скрывается в пустом дровяном сарае у самого дома. С улицы следит Бутин.