— Ясно, — ответил Дундич, обдумывая, как теперь быть с пакетом. Конечно, можно передать капитану и попросить срочно доставить в штаб корпуса. Но кто знает, попадет ли письмо лично генералу или его прочтет адъютант? И вообще, мало ли что может случиться с нарочным. Надо попытаться побывать в штабе самому.
— Когда буду принят в штабе? — спросил Дундич унтер-офицера, будто тот мог самостоятельно решить вопрос.
Спустя несколько минут лента вытолкнула ответ: «Через час».
Дундич машинально взглянул на циферблат. Офицеры сделали то же самое. «Полчаса до города, полчаса назад. По дороге можно повредить телефонную линию. Рискнем», — принял он решение и снова наклонился к телеграфисту.
— Буду сопровождении поручика Нуждина, — продиктовал Дундич.
Просветлевшее лицо поручика тут же потускнело, как только Бантовский сообщил, что ждет полковника Д у ндадзе одного.
Выйдя из дома, Дундич приказал адъютанту Казакову вести полк на станцию Отрожка, держась южнее Графской, а сам со Шпитальным, Середой и Князским направился в город. Когда Дундич попросил Нуждина проводить его адъютанта до лесной просеки, тот в свою очередь попросил полковника поручить одному из своих телохранителей заехать по указанному адресу и передать записку хозяйке дома. Дундич вручил послание поручика Шпитальному, и они расстались как добрые друзья.
Когда въехали в старинный парк, Дундич попросил Шпитального:
— Читай, что пишет наш дорогой друг.
— «Милая Верочка! Страдаю. Передай с подателем для меня бутылочку коньяка. Серж», — то и дело ухмыляясь, прочитал ординарец.
— Заедем? — с надеждой спросил Князский.
— После штаба, — пообещал Дундич.
На Большой Дворянской не только не чувствовалось приближения фронта, но не было заметно вообще, что Воронеж прифронтовой город. Мелькали фаэтоны, дрожки, кареты, красочные вывески магазинов, кафе, ресторанов зазывали желающих утолить голод и жажду, огромные афиши кинематографа приглашали публику посмотреть последнюю ленту с участием несравненной Веры Холодной, праздная публика медленно фланировала по тротуарам. И если бы не группы офицеров возле штабных зданий да не редкие патрули, можно было бы подумать, что Воронеж находится вообще на невоюющей территории.
Вот и сияющая огромными голубыми окнами «Бристоль». Дундич, передав повод Шпитальному, поправил папаху, одернул бурку и, приложив руку к груди, убедился — пакет на месте, сердце стучит не громче обычного. Внешне все выглядит нормально, но, взглянув на приятелей, заметил их необычное волнение: как-никак, а ведь к самому идет. Вдруг примет «сей минут», вскроет, прочтет — ноги не успеешь унести. Хотел что-то сказать, передумал, привычно ободряюще подмигнул. Для верности расстегнул (по забывчивости) кобуру — на всякий случай.
С необыкновенной легкостью (все-таки сильно напряжены нервы) открыл огромную дверь. Не обратив внимания на часового, шагнул в прохладную полутьму вестибюля, — направился к столу под высоким зеленым торшером. Навстречу нехотя поднялся капитан с черной повязкой на рукаве. В свете торшера сверкнул серебряный череп. «Из личной охраны», — догадался Дундич, чувствуя, как неприятный холодок пробирается к сердцу. Вот уж сколько раз встречался он с врагом один на один не в сабельной атаке, а в штабах, ресторанах, на квартирах. Казалось, пора бы привыкнуть, поверить в свои возможности. Нет, всякий раз, особенно поначалу, он волнуется больше обычного. Вот и сейчас главное — соблюсти выдержку. Не дать повода не только для подозрения, но даже для сомнения. Побольше уверенности в себе, этакой легкости в разговоре, умения ошеломить каким-нибудь пикантным пустячком, недавно происшедшим в верхах, вовремя дать понять о твоей, более чем широкой, осведомленности, а если к тому же выпадет мизерный случай и ты сумеешь рассказать новый анекдот, тебе цены не будет, особенно среди молодых.
Сколько раз Дундича выручала эта выдержка, это истинное вхождение в образ созданного его воображением человека.
— Как прикажете доложить? — вежливо, но холодно спросил капитан.
— Командир седьмой гусарской группы. генерала Савельева князь Дундадзе к полковнику Бантовскому.
— Полковник только что уехал в штаб, — так же холодно ответил капитан, а на удивленный взгляд князя добавил: — Здесь осталась резиденция его превосходительства, а штаб перебрался на Николаевскую. — Заметив, что полковник продолжает над чем-то размышлять, уже любезнее поинтересовался: — Чем еще могу быть полезен князю?
Дундич достал пакет и, глядя прямо в нагловатые глаза офицера, с оттенком легкой обиды за столь холодный прием произнес:
— Лично князю ничем, а его превосходительству Виктору Захаровичу, — положил пакет на бемское стекло, уставленное телефонами, бронзовым чернильным прибором, заваленное бумагами. — Просил вручить в собственные руки.
Капитан осмотрел конверт без подписи, без. печатей, но тщательно заклеенный и сказал:
— Передам после отдыха.
Дундич легко кивнул головой и неспешно направился к двери.
«Это красота, что генерал отдыхает, — радостно думал Дундич, садясь в седло. — Значит, у нас есть время посетить полковника Бантовского и уточнить с ним позиции гусарского полка».
Без особого труда они отыскали штаб, и через несколько минут формальностей молодой полковник был принят начальником штаба. В квадратном кабинете со сдвинутыми штофными портьерами кроме Бантовского возле камина за журнальным столиком в портшезах сидели еще два офицера. Язычки пламени искрились. в рубиновой жидкости бокалов. В комнате пахло сигаретами и вином. Дундич аппетитно потянул воздух.
— Прошу, князь, — любезно пригласил Бантовский. — «Мускат», «Бордо»?
— Предпочитаю «Цинандали», — отшутился полковник. — Печень пошаливает. В следующий раз непременно составлю вам компанию. А. сейчас долг службы. Разрешите уточнить позицию, господин полковник.
— Жаль, — скривил пухлые губы Бантовский. — Вот здесь, восточнее поселка, справа от полка Семенова.
Пока Бантовский водил кончиком карандаша по карте, Дундич наметанным глазом успел зафиксировать жирные линии соединений и частей, расположенных вокруг Воронежа.
Бросив карандаш, полковник протянул руку.
— Желаю удачи.
— Благодарю, господин полковник.
Когда они снова появились на Большой Дворянской, Князский напомнил о записке поручика.
— Можно, — согласился Дундич. — Пока его превосходительство отдыхают, штабисты пьют вино, мы закусываем.
Конечно, они могли без промедлений покинуть город, но Ивану Антоновичу. очень хотелось самому узнать, какое впечатление произведет послание. Он верил, что, ознакомившись с приказом красного командира, Шкуро потребует от своих головорезов разыскать наглецов, доставивших пакет. И тогда они, вдосталь насладившись погоней за призраками, уедут знакомой дорогой в расположение своего корпуса. «А если генерал проглотит пилюлю? — вдруг встревожился Дундич. — Тогда надо еще что-то придумать, чтобы всколыхнуть это волчье логово. Что-нибудь придумаем».
Не успел Дундич с товарищами закончить поздний обед за обильным столом хлебосольной подруги Нуждина, как затрещал телефон. Вера Васильевна, подняв трубку к маленькому розовому уху, едва не выронила ее. Она стояла бледная, с удивленно-испуганными глазами, а вздрагивающие губы шептали:
— Господи! Ужас какой!
— Что вас так обеспокоило? — поднялся Дундич.
— Красные в городе! — шепотом произнесла хозяйка.
— Это недоразумение, — попытался успокоить ее Иван Антонович.
Но Панкова, еще больше бледнея, шептала:
— Нет, нет. Мне сообщили из штаба. Они вручили его превосходительству ультиматум! Только вчера генерал говорил, что он здесь навечно…
Дундич повернул ликующее лицо к товарищам. Вот оно, началось то, чего ждал, ради чего рискует своей жизнью. Оправдалась надежда. Нужно спешить, увидеть своими глазами в глазах врагов страх.
— Извините, очаровательная, долг службы. Господа, за мной!
Теперь Большая Дворянская и прилегающие к ней улицы были совсем не похожи на те, что видели они днем. Как ветром сдуло с тротуаров праздную публику, куда-то стремительнее летели конные упряжки, мостовая гудела от цокота копыт. На углах стояли патрульные.
Не раздумывая, Дундич пристроился в хвост колонне всадников в черных шинелях. «Красные! Красные!» — доносилось до ушей Дундича с разных концов. Где-то в противоположном конце улицы раздались винтовочные выстрелы. Колонна перешла на галоп.
На перекрестке с Николаевской Дундич отделился от белоказаков и устремился к старинному особняку с внушительной колоннадой высокого портика. Вот и те окна, сквозь зашторенные портьеры которых едва пробиваются призрачные полоски света.
— Давай, — скомандовал Дундич Середе, показывая на окна второго этажа.
Боец ловко выбросил руку выше головы, и почти тотчас раздался треск разбитого стекла и грохот взорвавшейся гранаты.
— Красные! — в отчаянии кричали за спиной Дундича.
И он, поддавшись всеобщему настроению, уже радостно, истошно завопил:
— Красные! Красные в городе!
Свернув в боковую аллею, четверка перевела коней на размашистую рысцу и, слушая крики и редкие выстрелы, направилась к Рамони, но теперь уже не большаком, а лесными тропами, чтобы миновать знакомый кордон.
— Жалко поручика, — посочувствовал Князский, когда церковная колокольня спряталась за косогором. — Ждет, небось, сердечный, коньячок-то.
— Да, забыли захватить презент, — согласился Дундич.
Князский опустил руку в сумку и протянул Дундичу темную бутылку. А шустрый ординарец уже держал стакан.
— За здоровье князя Дуцдадзе? — спросил Князский, откупоривая бутылку.
— К черту князя, — задумчиво произнес Иван Антонович. — За наш успех, товарищи!
1977 г.
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
Город жил напряженными буднями. Отброшенные на несколько километров части генерала Краснова готовились к новому штурму. Командование фронтом принимало все меры к длительной, прочной обороне. Шла всеобщая мобилизация, нетрудовые элементы были брошены на рытье траншей, на восстановление железнодорожных линий, на расчистку улиц от завалов. С утра до позднего вечера на плацу, на полигоне шли учения молодых бойцов.