За дверью по-прежнему не ощущалось признаков присутствия мужчин. Это заставило еще больше насторожиться, напрячься. Хотя нужно было, просто необходимо, перейти в противоположное состояние. Умом понимала, а совладать со своими нервами не могла. Ведь ее длительное отсутствие на вечернем чае, затаенность могли быть по-своему истолкованы теми, кто находится в других комнатах. Наконец она заставила себя встать, зажечь свет.
В доме как будто только и ждали этого: в коридоре раздались шаги, и до ее слуха донеслись голоса. Как показалось Марии, они были громче и возбужденнее обычных. Хозяйка — уверяла кого-то, что, — квартирантка только что вернулась, иначе она давно заглянула бы к кухню. Постучав скорее для приличия, будучи уверена в разрешении, Наталья Сергеевна открыла дверь и тут же представила жиличке своего попутчика:
— Прошу познакомиться. Это Федор Федорович. Тот самый, о котором мы с Изей говорили. Думаю, вам будет интересно и полезно узнать его ближе.
В маленькую комнату шагнул высокий мужчина в кителе железнодорожника. Черная квадратная, борода, высокий лоб с залысинами делали его лицо запоминающимся. Интеллигентное и в то же время холодное, как мрамор, оно не притягивало, а скорее отталкивало, а пронзительный, как удар шпаги, взгляд даже пугал поначалу.
— Федор Федорович Угрюмов, — представился гость, виноватой улыбкой как бы прося прощения за свою фамилию, подчеркивающую характер.
Маша протянула руку и тотчас ощутила крепость тренированной руки. Она знала, что такие руки принадлежат людям, не прикасающимся к черенку лопаты или кувалды. Если они имеют дело с металлом, то им может быть лишь рукоятка нагана или эфес шашки. Она обрадовалась своей маленькой удавшейся хитрости. Слабая улыбка скользнула по ее лицу. Но и она не осталась незамеченной. Чернобородый еще проницательней заглянул в глаза девушки. Чтобы обезоружить противника, Маша как можно искреннее произнесла:
— Именно таким я представляла вас.
Кустистые брови гостя вскинулись.
— Я же предупреждала тебя, Фрэд: Маша очень непосредственная, — ласково сказала хозяйка, касаясь локтя Угрюмова. — У нее что на уме, то и на языке. Не смущайтесь, милочка.
— Нам будет приятно, — заговорил гость, вкладывая в интонацию всю возможную душевную теплоту, — если вы подарите свой вечер нашему маленькому обществу.
Маша вскинула на него удивленные глаза. В них без труда проглядывались радость и настороженность: неужели он не уловил ее волнения, не того, о котором говорит хозяйка, присущего всякой, в меру воспитанной девице, а волнения, идущего от ощущения встречи с тем ловким и сильным врагом, каким представили его в отделе. Впрочем, может быть, она ошибается, и стоящий перед ней не Финстер. То, что он не имеет отношения к паровозам (ни на лице, ни на руках нет следов въевшейся угольной пыли), ей стало ясно с момента рукопожатия. Но этот факт не дает ей права считать его главным лицом готовящегося мятежа.
Видя ее замешательство, Федор Федорович легко переключился на тон старших, умудренных опытом мужчин, которым они обычно разговаривают со смазливыми, но недалекими девушками:
— Неужели вы уже обещали его другому счастливцу? Кто он, если не секрет, конечно?
— Фрэд, оставь, пожалуйста, этот тон для своих… — Хозяйка замешкалась на секунду и закончила просьбу весьма своеобразно: — Безбилетных пассажирок. Машенька девушка чистая.
— Пардон, — склонил большую голову с глубокими залысинами Угрюмов, — я вовсе не хотел вас обидеть. И не ищите в моих намеках фривольностей.
Наталья Сергеевна укоризненно взглянула на гостя, как бы говоря: «Ах, Фрэд, вечно ты проявляешь свое солдафонство», а вслух сказала с горчинкой:
— Не придавайте значения его домоганиям. Мы действительно будем рады, если вы разделите с нами семейный праздник.
— С удовольствием, — признательно посмотрела на хозяйку квартирантка. — Но позвольте мне чуть-чуть привести себя в порядок.
В это время из глубины столовой раздался призыв Изольды:
—. Скоро, что ли?
— Вы и так прелестны, дитя мое, — сказала Наталья Сергеевна, протягивая к Маше полные короткие пальцы.
— Прошу вас, — предложил ей руку Федор Федорович.
Обычно закрытая, столовая была освещена не только люстрой, но и всеми настенными бра. Обилие света делало ее более просторной и высокой. Стол красного дерева манил к себе обилием посуды, очевидно, семейного сервиза, до поры до времени покоившегося в каких-то тайниках. Полная, как хозяйка, супница источала аромат наваристого куриного бульона, салатница возвышалась над скатертью пирамидой зелени, бросались в глаза краснобокие яблоки, едва умещавшиеся в вазе. Сервиз дополняли бутылки вин, названия многих из которых Мария или не знала, или успела забыть.
За столом, кроме Изольды, сидел моложавый белобрысый мужчина в кителе, на котором были видны следы погон, аксельбантов и орденских планок. При появлении хозяйки и ее спутников он поспешно поднялся и, точно в ожидании команды, застыл над столом, придавливая бледной рукой накрахмаленную салфетку.
— Константин, друг нашего дома, — сказала Изольда, глядя на Машу, — Заочно вы уже знакомы.
— Когда Изя рассказала вашу историю, — зарокотал красивым сочным баритоном. военный, — я буквально обалдел. Вы, и вдруг невеста Юрия Васильевича… Как тесен мир…
Маша успела заметить, что при своем. монологе Константин несколько раз бросал беглый взгляд туда, где стоял Угрюмов. Тот, очевидно, как она догадывалась, дирижировал его поведением.
Казанский ничего не оставалось, как только изобразить приятное удивление, смятение и в порыве благодарности и надежды на скорую встречу буквально сорваться с места, бежать к Константину, чтобы прикоснуться к его руке.
— Где, где… он теперь? — давясь слезами радости, преданно глядела в нагловатые глаза каптенармуса эта робкая гимназистка, наивно верившая всяким россказням, если они были связаны с именем избранника сердца.
Слезы и непосредственность сыграли свою роль. Присутствующие опешили, они были потрясены ее искренностью. Даже в любительском драмкружке, когда она исполняла роль Кручининой, в трогательной сцене встречи с Галчихой, которую она вела не менее искусно, чем сейчас, на ее долю не выпадал подобный успех. Там все-таки чувствовалась сцена. Здесь была сама жизнь. Удивительно, но в жизни иногда случается играть роли, которые по эмоциональной силе воздействия стоят куда выше Офелий и Стюартов. К такому неожиданному для себя выводу пришла Мария, трепетно, — сжимая руку Юриного знакомца. Больше того, она вдруг почувствовала, что внутренне готова к встрече с самим Клинским.
— Успокойтесь, милочка, — обняла ее за плечи Наталья Сергеевна. — Возьмите себя в руки. Костя, это бессердечно!
— Но почему же, — снисходительно сказал Федор Федорович. — Константин действительно знал Клинского. Жаль, что он не может сообщить, где находится сегодня Юрий Васильевич. Но мы постараемся. — Угрюмов прикоснулся к голове Казанской. — Милая девочка, я постараюсь вам помочь! Ни о каком отъезде пока не может быть речи. Потерпите два-три дня. А теперь прошу всех к столу.
Маша наконец отпустила руку каптенармуса, благодарно посмотрела на Угрюмова, все еще всхлипывая, попросила разрешения на несколько минут покинуть столовую:
— Я не могу, не могу… Мне необходимо побыть наедине, прийти в себя…
— Да, да, конечно. Я понимаю, — извинила ее хозяйка, готовая уронить слезу участия. — Я сама вчера пережила нечто подобное…
Эта неосторожная фраза с ноевой силой побудила Марию прийти к убеждению, что один из гостей «он». Казанская считала себя вправе выйти на связного. Но как дать знать? Покинуть сейчас дом — возбудить подозрение. Зажечь свет. Но свет в подобных ситуациях не успокаивает, а, напротив, раздражает. Это может вызвать подозрение.
Она подошла к окну, прислонилась горячим: лбом к холодному, как ствол винтовки, стеклу, надеясь, что напротив обратили внимание на щедрую освещенность столовой. Но дом„казалось, был нем и слеп.
Через открытую дверь в комнату ворвался поток света. Она невольно отпрянула от окна. Угрюмое шагнул к ней и вкрадчиво поинтересовался:
— Уже пришли в себя? Или попали в положение цугцванг?
Он глядел в ее глаза так, точно пытался пробраться внутрь, увидеть то, что она тщательно скрывала от всех обитателей старинного особняка. Это был наметанный взгляд разведчика, способный привести в трепет нестойкую душу, заставить ее содрогнуться. Пожалуй, лишь теперь она поверила в жестокость этого человека, о которой прежде слышала. Вся его внешняя интеллигентность не что иное, как маска. Да, теперь она знала, малейшая оплошность — и ее участь решена. Рука у него не дрогнет. И, конечно, взрыв электростанции, диверсии на железной дороге, убийство командиров — дело его рук. Но она не дрогнула, не дала повода для подозрения. Давно готовая к единоборству, она ловко продолжала играть наивность. И тем вновь обезоружила его. Теперь у Маши не было сомнения, что Угрюмов гот самый Финстер, ради которого была затеяна операция. Значит, нужно выдержать экзамен до конца.
— О чеЧ вы, Федор Федорович? — не поняла девушка 4 его намека.
— У меня такое чувство, что за мной следят из дома напротив, — вкрадчиво сказал Угрюмов, и у Маши внутри заледенело. «Неужели он знает? Неужели среди нас есть их человек? Неужели действительно наступил цугцванг»? Но она нашла в себемужество, чтобы сохранить ту внешнюю наивность, которую избрала с самого начала.
— Ну меня… так жутко, — доверительно прошептала девушка, не отводя взгляда от его глаз.
Наконец он добродушно усмехнулся и, положив руку на ее плечо, успокоил:
— Пока вы здесь, вам ничего не угрожает. Прошу вас, — пригласил собеседницу, заслышав звуки рояля. — Натали исполняет мой любимый вальс.
В столовой он усадил ее рядом с собой, налил себе в хрустальную рюмку водки, а ей в бокал вина.
— За исполнение желаний.
— С удовольствием.
После второй рюмки Угрюмов пригласил Машу на танец. Они вошли в гостиную, где Наталья Сергеевна сидела за роялем, а Изольда и Константин красиво вальсировали, зачарованно глядя друг на друга. От выпитого вина у Маши слегка кружилась голова, в теле появилась расслабленность, ноги почему-то плохо слушались. Осторожно и в то же время уверенно держа партнершу, Федор Федорович с затаенной завистью говорил: