Однако в зале царила напряженная атмосфера. Одни говорили, что в Гуандуне пустили контрабанду «на самотек», другие – что, «если так пойдет дальше, Гуандун развалится меньше чем через три месяца», третьи – что нельзя действовать нерешительно, надо «срубить партию голов». А поскольку после «культурной революции» партия провозгласила, что политических движений больше не будет, новый курс стал бы «движением, которое не называют движением». За контрабанду не предусматривалось смертной казни, поэтому радикалы предложили пересмотреть уголовный кодекс. Необычным было и то, что на заседании распространяли брошюру «Начало концессий в старом Китае», составленную Исследовательским бюро Секретариата ЦК КПК. Некоторые заседающие заявили, что Гуандун «сменил цвет» и хочет вернуть себе утраченные территории, а прежние концессии легкомысленно отдал иностранцам. Это означало, что на собрании предполагалось не только разобраться с контрабандой и другими экономическими преступлениями, но и решить вопрос «Быть или не быть особым экономическим зонам?»
На совещании Сян Нань сказал Жэнь Чжунъи украдкой: «Только после двух дней заседания я понял, что на самом деле Фуцзянь приплели сюда только для того, чтобы вместе с провинцией бичевать вас». На многочисленные вопросы и упреки Жэнь Чжунъи по-прежнему отвечал, что при решении проблемы контрабанды следует установить политическую грань между ошибками в работе, совершенными по неопытности, и нарушением закона, преступлениями; между контрабандой, спекуляцией и особой экономической политикой, гибкими мерами; между коррупцией отдельных лиц и систематической, групповой коррупцией. За распространенные экономические ошибки кадровых работников следует подвергать критике, административное наказание можно смягчать или вообще отменять. Однако ответственные лица ЦК не одобрили такой подход, посчитав его слишком лояльным, заявив, что за ошибки необходимо строго карать в назидание другим. Жэнь Чжунъи возразил, что некоторые ошибки низовых кадров связаны с политическими установками провинции, поэтому за такие оплошности должны отвечать провинциальный партком и правительство провинции. Позже ЦК согласился с этой точкой зрения и внес ее в протокол заседания.
Ху Яобан и другие лидеры ЦК четко донесли до собравшихся: политика ЦК по отношению к Гуандуну не изменится, но нужно суммировать накопленный опыт и продолжить двигаться вперед. Провинция Гуандун должна еще решительнее и эффективнее выполнять срочные требования ЦК, должна продолжить выправлять идеологию и еще качественнее проводить в жизнь особую экономическую политику и гибкие меры.
Через несколько дней после заседания Ху Яобан позвонил Жэнь Чжунъи и вызвал его в Пекин. Генеральный секретарь сказал, что ПК Политбюро считает идеи гуандунских товарищей непонятными, что некоторые вопросы гуандунцы не разъяснили, а потому члены ПК все еще обеспокоены. Жэнь Чжунъи понимал: он – главная причина их беспокойства. Поэтому, сославшись на то, что в Гуандуне он человек новый и не слишком хорошо знает местную ситуацию, Жэнь Чжунъи спросил у руководства разрешения приехать в Пекин вместе с Лю Тяньфу. Впоследствии жители Гуандуна окрестили эту поездку «вторым приходом во дворец»[64].
19 февраля Ху Яобан и другие руководители, созвав Жэнь Чжунъи, Лю Тяньфу и первого секретаря Фуцзяньского провинциального парткома Сян Наня, провели собрание, на котором передали приглашенным участникам из двух провинций указания ПК Политбюро, строго критиковали Гуандун за недобросовестное соблюдение курса ЦК и требовали, чтобы провинция уделяла повышенное внимание борьбе с буржуазной либерализацией в сфере экономики. Одни руководители заявляли, что гуандунские реформы – удар по плановой экономике. Другие говорили, что работа в Гуандуне идет не «недостаточно оживленно», а, напротив, «чересчур оживленно». Третьи – что в Гуандуне мало чему удивляются, что для провинции странности и аномалии уже стали привычным делом. А некоторые усомнились, что
Жэнь Чжунъи вообще коммунист. Они утверждали: в таком месте, как Гуандун, прекрасно знакомы с капитализмом, и поэтому там нельзя ставить людей гибких и находчивых – нужны руководители c твердой политической позицией.
После собрания Жэнь Чжунъи переполняли смешанные, гнетущие чувства. Он думал, что политика реформ и открытости в Гуандуне едва начала осуществляться, только появились первые успехи, и вот, вдруг столкнулись с этой политической кампанией. Если так пойдет дальше, Гуандун не сможет больше быть в авангарде развития страны. «Чересчур оживленно»? В действительности в Гуандуне еще не было оживлено многое из того, что необходимо оживить, поэтому до оживленности было далеко. Экономика не бывает чересчур оживленной, она бывает только недостаточно оживленной. Если она «чересчур оживленна», то это уже не настоящее оживление. «Ничему не удивляются»? Тот, кто так говорит, скорее, просто сам мало видел, поэтому много удивляется. Такой человек не терпит и не принимает новых людей и новые явления, всячески критикует их и пытается вмешаться. Еще Жэнь Чжунъи размышлял: «Меня спрашивали об очевидных вещах: коммунист я или нет? Могу ли я, секретарь провинциального комитета КПК, не быть коммунистом?» Все эти упреки и нападки свидетельствуют о том, что в рядах руководства ЦК существуют разногласия по поводу методов осуществления политики реформ и открытости.
За две с лишним недели до «второго прихода Жэнь Чжунъи во дворец» Дэн Сяопин приезжал в Гуанчжоу праздновать Новый год по лунному календарю (в то время ЦК уже разослал по всему Китаю экстренное сообщение, с. 82). В тот приезд он сказал Жэнь Чжунъи: «Политика, которую установил ЦК, верна. Если ты считаешь ее хорошей, твердо придерживайся ее». Жэнь Чжунъи счел, что как коммунист он должен неизменно соблюдать курс и решения ЦК, а также указания Дэн Сяопина, должен быть непреклонен во всем, что касается политики реформ и открытости и особых экономических зон.
Вечером того же дня в актовом зале резиденции Чжуннань-хай показывали фильм. Жэнь Чжунъи позвонил сыну Жэнь Кэлэю, который в то время работал в Государственном комитете по экспорту и импорту, и пригласил его сходить на этот фильм вместе. Вскоре после начала сеанса Жэнь Чжунъи встал с передних рядов и, отыскав на задних рядах Жэнь Кэлэя, сказал: «Фильм не интересный, пойдем лучше прогуляемся». Стояли весенние заморозки, и озерная гладь покрылась тонким слоем льда, от порывов холодного ветра становилось грустно и неуютно. Жэнь Чжунъи хмуро произнес: «В последнее время ЦК недоволен тем, как идут дела в Гуандуне, и, возможно, меня переведут в другое место. Будь готов к этому». В действительности у Жэнь Кэлэя тоже было такое предчувствие. Около десяти дней назад, когда он относил документы заместителю председателя Государственного комитета по экспорту и импорту Цзян Цзэминю (Цзян Цзэминь непосредственно участвовал в выработке решений по особым экономическим зонам и всегда горячо поддерживал гуандунские реформы и открытость и строительство особой зоны в Гуандуне), тот велел ему присесть и озабоченно вздохнул: «В последнее время твоему отцу приходится справляться с большим давлением! Наверху активно критикуют ситуацию в Гуандуне». Жэнь Кэлэй тогда ответил: «Да, в некоторых делах так: когда верхи довольны, то недовольны низы, и наоборот, когда низы довольны, то недовольны верхи». И тем не менее, услышав отцовские слова, он ощутил, словно ледяной порыв ветра пронзил его до самого сердца, и невольно задрожал.
На склоне лет Жэнь Чжунъи и его секретарь Чжан Юэци не раз вспоминали, как на следующий день Ху Яобан пригласил Жэнь Чжунъи побеседовать с глазу на глаз. Жэнь Чжунъи взял с собой секретаря. При встрече Ху Яобан заметил:
– Высшее руководство считает, что ты недостаточно усердно соблюдаешь намеченные установки. Не выступить ли тебе перед ПК Политбюро с самокритикой?
– Мы добросовестно проводим в жизнь курс ЦК, зачем мне критиковать себя? – ответил Жэнь Чжунъи.
– Товарищ Чжунъи, разве ты на собраниях не выступал за спекуляцию? – заботливо спросил генеральный секретарь.
– На одном проходившем в Гуанчжоу рабочем совещании по вопросам внешней торговли, когда мы затронули вопрос об экспорте и импорте сахарного тростника, я отметил, что мы всегда экспортируем тростник в такое время, когда в мире наблюдается высокий его урожай и цены на него падают, а в неурожайные годы мы закупаем тростник за рубежом по высокой цене и терпим убытки. Нужно делать наоборот: покупать по низкой цене, продавать по высокой. В Китае спекуляция запрещена, но в международной торговле нам нужно научиться “спекулировать” и зарабатывать иностранную валюту. Говорил я это полушутя, – ответил Жэнь Чжунъи.
– Так вот оно что! В любом случае, подумайте как следует и напишите самокритику, – Ху Яобан громко рассмеялся, выслушав Жэнь Чжунъи. Затем он воскликнул:
– Ведь даже я и Чжао Цзыян критиковали себя!
Вернувшись в квартиру, где он остановился на время, Жэнь Чжунъи принялся за дело. Он формулировал Чжан Юэци идеи, а тот излагал их на бумаге. За ночь письмо с самокритикой было готово. Основной его посыл оказался следующим: в ходе работы было много размышлений над тем, как эффективнее осуществить политику реформ и открытости, привлечь иностранный капитал, внедрить новое, но уделили мало внимания проблемам, которые могут возникнуть в связи с ее осуществлением; некоторые из таких проблем обнаруживались и решались, но не всегда удавалось предупредить появление проблемы.
На следующее утро письмо просмотрел Лю Тяньфу, а затем самокритику представили Ху Яобану. Тот дважды внимательно прочел ее и принял письмо. После того как самокритика поступила в высшие инстанции, Дэн Сяопин, Ху Яобан и другие члены ПК ЦК встали на защиту Жэнь Чжунъи, и только так ему удалось выйти сухим из воды.
Это письмо, написанное Чжан Юэци ручкой, не подшили в архив. Жэнь Чжунъи неоднократно говорил, что за всю его жизнь это была единственная самокритика, которую он подал в ЦК. Он хотел оставить себе копию на память, но его желание так никогда и не исполнилось.