Выйдя из больницы, я почувствовала облегчение. Тем что Тони не только приготовил к моему приезду ужин, но (как и обещал) связался с Ча, помощницей Maргарет, и та привела дом в относительный порядок… Теперь он выглядел как довольно аккуратная, прибранная строительная площадка. И в холодильнике действительно было припасено шампанское «Лоран-Перье». Тони подал мне бокал, а я невольно подумала: триумфальным это возвращение никак не назовёшь.
Тем не менее я подняла бокал, чокнулась с Тони и залпом выпила шампанское.
— Похоже, тебя жажда замучила, — улыбнулся Тони.
— Я бы сказала так: очень нужно выпить.
— То же самое могу сказать о всех присутствующих.
Я выпила еще.
— Хорошо, что я догадался прихватить две бутылки, — заметил Тони, снова наполняя бокал до краев. — Как ты себя чувствуешь?
Этот вопрос, как мне показалось, ответа не требовал. Да и не хотелось пускаться в подробные описания здоровья — ведь и так было понятно, что все хреново: я вернулась домой из больницы после рождения ребенка. Но без ребенка… Хотя я и знала, что Джеку лучше быть от меня подальше.
— А у меня хорошие новости насчет дома, — сказал Тони. — Приходили строители…
— Ты, должно быть, шутишь.
— В общем, прораб — как его зовут? — ну, северный ирландец… Коллинз, что ли? Короче, он спрашивал про тебя. И когда я сказал, что ты родила, но ребенок в интенсивной терапии. Боже, ты бы видела, как в нем взыграл католический комплекс вины. Он обещал, что соберет всю бригаду и за две недели они все доделают.
— Приятно сознавать, что ребенок, у которого, возможно, травмирован мозг, способен подвигнуть строителей на…
— Прекрати это, — спокойно произнес Тони, вновь наполняя мой бокал.
— Я что, уже выпила предыдущий?
— Похоже на то. Ну что, подавать ужин?
— Подожди, попробую догадаться, что ты выбрал. Карри виндалу[23]?
— Почти угадала. Цыплята в соусе тикка масала.
— А ведь ты знаешь, что я терпеть не могу индийскую кухню..
— Не любишь индийскую еду? Тогда ты ошиблась с выбором страны.
— Да, — кивнула я. — Похоже, так оно и есть.
У Тони на лице появилось уже знакомое мне напряженное выражение.
— Я пошел на кухню, надо кое-что доделать.
— А мне пора заняться дойкой — надо снова раскупоривать протоки.
Хорошенькое начало, ничего не скажешь. В довершение всех бед грудь мне снова заполнил цемент. Я заперлась в ванной, полюбовалась на недостроенные шкафы и голые полы, подключила пыточный насос и вскрикнула всего три раза, пока правый сосок не выдал струйку молока. А вот левая грудь на сей раз была сговорчивее. Молоко пошло уже через пять минут. Закончив, я слезла с сиденья унитаза, бросила молокоотсос в раковину и прошла в детскую. Там, усевшись на плетеный стул, я долго сидела, глядя на пустую колыбель. Тут-то я и поняла, что снова тону, как после родов, впадаю в то же ужасное состояние. Это был второй звонок. Веселая, красочная комната превратилась в клетку, которая катилась вниз — а я была заперта в ней. К тому же клетка стала сжиматься, становиться теснее, и вскоре я уже упиралась в стенки руками и ногами, чтобы не быть раздавленной.
— Чем это ты тут занимаешься?
От звуков голоса Тони падение прекратилось — я вернулась на грешную землю. Клетка снова стала комнатой. Я больше не падала, нет. Я стояла на четвереньках в нелепой позе, прижимаясь к стенке и обеими руками вцепившись в половицы.
— Салли, с тобой все в порядке?
Я не знала что отвечать. Я не была уверена, что у меня все в порядке. Я предпочла промолчать и позволила Тони поднять меня с пола и усадить на стул. В его взгляде читалась тревога, смешанная с презрением, — что ж, похоже, именно такие чувства вызывали у него мои участившиеся припадки.
К счастью, на этот раз все быстро пришло в норму. Усевшись в кресло, я снова стала нормальным человеком.
— Ужин готов? — спросила я.
— Салли, что ты делала на полу?
— Сама не знаю. Голова закружилась, кажется.
— Впечатление было, как будто ты пытаешься на четвереньках выползти из комнаты.
— Вот что значит выпить три бокала шампанского на пустой желудок.
Это замечание показалось мне дико смешным — я расхохоталась и долго не могла остановиться. Тони снова посмотрел на меня и ничего не сказал.
— Ой, да ладно, Тони, — сказала я. — Ты что, двойку мне хочешь поставить за плохое поведение?
— Может, тебе на сегодня хватит пить?
— Ага, с противной индийской едой? Шутишь, что ли?
Но ели мы совсем не цыплят под соусом тикка масала (это была одна из шуточек Тони). Нет, вместо этого меня ждали восхитительные, высококалорийные спагетти карбонара, щедро посыпанные свежим тертым пармезаном, большая миска зеленого салата и целый батон горячего чесночного хлеба с маслом, а к этому добрая бутылка кьянти — все из любимого мной «Маркса и Спенсера».
Что и говорить, эта еда была настоящим утешением. После стольких дней на больничной замазке, я почувствовала зверский аппетит. Я набросилась на пищу, как выпущенный на волю заложник. Правда, освобождения я не чувствовала, все проблемы оставались со мной. Просто пища на время обезвредила эту…
Эту что? Я-то ведь думала, что окончательно избавилась от взрывов неконтролируемых эмоций, которые так мучили меня после родов. А теперь… что за сюрреалистическая чертовщина происходила со мной в комнате Джека? Возможно, Тони прав: обильные возлияния после долгого периода воздержания пошатнули мое душевное равновесие. А увидев пустую колыбель, я просто не выдержала напряжения.
— У тебя полный бокал, что не пьешь? — спросил Тони.
— Побуду-ка я сегодня трезвенницей. Ты уж прости.
Он пожал плечами:
— Ерунда. — Но его интонация не показалась мне ободряющей.
— Спасибо тебе, ужин был просто превосходный.
— Что там превосходного, обычные полуфабрикаты.
— Нет, все равно, ты такой заботливый.
Он опять пожал плечами. Мы умолкли. Потом я заговорила:
— Мне страшно, Тони.
— Ничего удивительного. Тебе так досталось.
— Дело не только в этом. Если окажется, что Джек…
Он перебил меня:
— Ты же слышала, что вчера сказала сестра. Все жизненные показатели в норме. Томография ничего не показала. Электроэнцефалограмма тоже в порядке. Видишь, не о чем волноваться.
— Но доктор Рейнольдс не до конца уверен…
— Салли…
— Я уверена, что доктор Рейнольдс просто тянет время, не говорит нам, что у Джека травмирован мозг. Он, конечно, хороший человек, благородный — особенно по сравнению с этим старым хреном Хьюзом, — но ведь и он всего-навсего врач. Пока он нами занимается, его это волнует — но лишь до того момента, пока мы не выпишем Джека из больницы. Вот он и тянет до последнего, же так понятно.
— Боже, ну что за безумная теория заговора! Прекрати, в самом деле…
— Никакая это не теория заговора, Тони. Это наш сын, который уже вторую неделю в отделении интенсивной терапии.
— И о котором все говорят, что с ним все в полном порядке! Неужели я должен постоянно твердить это, как попугай? Перестань дурить, это безрассудно.
— Ты хочешь сказать, что я сошла с ума?
— Я говорю, что ты ведешь себя неразумно…
— У меня есть на это право. Потому что…
Но тут я внезапно ударила по тормозам. Я кричу? Меня удивляли эти перепады эмоций — и то, что я снова так завелась, и то, как резко все прекратилось. Это не имело ничего с общего с обычным «отходняком» после ссоры. В таких случаях я, как правило, дымилась еще некоторое время после того, как мы заканчивали перебранку, но потом, если становилось ясно, что Тони не собирается просить прощения (а он, по-видимому, был генетически неспособен признавать свою вину), первой шла на мировую. А на этот раз все было как-то… пожалуй, «странно» — вот единственное слово, способное это описать. Гнев во мне вдруг будто выдохся. Только что ярилась, как фурия, и вдруг…
— Я, наверное, лучше лягу.
Тони опять посмотрел на меня долгим удивленным взглядом.
— Ладно, — отозвался он наконец. — Хочешь, помогу тебе снова лечь?
Снова? Я еще не ложилась в постель с тех пор, как вернулась домой, Тони… или ты не заметил?
— Спасибо, я сама управлюсь, — сказала я.
Я встала и вышла из кухни, добралась до спальни, натянула пижаму и упала в кровать, завернулась в одеяло с головой и думала, что сразу засну.
Но ничего не вышло. Наоборот, я совершенно разгулялась, сна как не бывало, несмотря на дикую, глубокую усталость. Перевозбужденный мозг работал на всю катушку — в голове крутились тревожные мысли. В голове разыгрывались целые сценарии фильмов ужасов — в последнем я видела трехлетнего Джека, мешком сидящего кресле на колесах, не способного сконцентрировать на мне взгляд. Фоном к картинке служил голос социального работника, невероятно спокойный, невероятно рассудительный: «Я полагаю, вам с мужем пора обдумать вопрос о помещении сына в специализированную клинику. Ведь ему необходима квалифицированная помощь двадцать четыре часа в сутки».
Но в тот же миг застывший в оцепенении ребенок вдруг соскочил с кресла, и у него начался жутчайший припадок — он мычал, выкрикивал что-то нечленораздельное, перевернул столик, потом бросился в гостиную, расшвыривая вещи, которые попадались ему на пути, и, наконец, ввалился в ванную и кулаком разбил зеркало. Пытаясь успокоить его — и намотать полотенце на окровавленную руку — я мельком увидела свое отражение в осколках: меня просто нельзя было узнать, я превратилась в настоящую старуху. Мешки под глазами и глубокие морщины свидетельствовали о том, чего стоили мне три года рядом с несчастным, умственно неполноценным сыном.
Но предаваться жалости было некогда, ибо в этот момент Джек начал со всей силы биться головой о раковину. И…
— Тони!
Ответа не было. Впрочем, его и быть не могло — я ведь спальне, а дверь закрыта. Я взглянула на часы: 2:05. Как это, я ведь вроде не спала? Я повернула голову. Тони рядом не было. В комнате горел свет. Я выскочила из постели, вышла в коридор, полагая, что Тони внизу, смотрит телевизор. И тут я увидела свет наверху, в его кабинете.